Питер Вашингтон - Бабуин мадам Блаватской

• Название: Бабуин мадам Блаватской
• Автор: Питер Вашингтон
• Издательство: КРОН-ПРЕСС
• Жанр: Эзотерика
• Год: 1998
• ISBN: 5-232-00733-5

Книга английского ученого Питера Вашингтона будет интересна как поклонникам западных духовных учителей XX века, так и их критикам. Несмотря на насмешливый и порой даже саркастический тон, эта работа представляет собой глубокое исследование своеобразного пласта духовной жизни, оказавшего несомненное влияние на современную европейскую и американскую культуру. Автор рассматривает общественно — культурный феномен «духовного учительства», привлекая самые разнообразные, иногда скандальные факты из жизни «западных гуру» и опирается при этом не только на документы и свидетельства современников, но и на собственные встречи с «последними из могикан», например, с вдовой Беннетта.

"…почему все больше и больше людей обращаются к подобным учителям и проповедникам, отворачиваясь от традиционных церквей?

Это лишь немногие из вопросов, ответить на которые мы попытаемся, излагая удивительную историю о том, как одна русская эмигрантка, питавшая слабость к сочинениям популярного британского романиста, принесла в Америку мудрость Востока. Читатель найдет в моей книге также рассказ о том, как бывшая супруга англиканского священника и Епископ, склонный к извращениям, изобрели "западного гуру". Мы расскажем и о том, какое поразительное влияние оказали их идеи на культурную, социальную и даже политическую жизнь трех континентов; а также о трансформации, которую претерпели эти идеи в сочинениях некоего армянина, умевшего ловко торговать коврами, и многотомных трудах одного немецкого философа. В этой книге мы попытаемся проследить до наших дней цепь захватывающих событий, которые начались в скромной нью-йоркской квартире 7 сентября 1875 года. Именно тогда началось головокружительное восхождение Тибетских Учителей Мудрости на Западе."

---

Учителя привезли домой едва живого. Оставленные без руководства многие обитатели Приере пришли в уныние и не знали что делать. Другие продолжали выполнять ежедневные обязанности, как Фриц Петерс, который принял несчастный случай с Гурджиевым очень глубоко к сердцу и не останавливался перед любой работой, сколь трудной бы она ни была. В свои одиннадцать лет Фриц был одиноким и трудным ребенком, который сразу же привязался к владельцу Приере и воспринимал все происходящее с исключительной ответственностью. Ему было поручено косить лужайки перед замком и делать это как можно быстрее. Когда Гурджиева привезли домой, Фриц стал косить лужайки с удвоенной энергией. Гурджиеву предписали полное спокойствие, и Ольга Гартманн попросила мальчика оставить свою работу. Он отказался: ему было приказано это делать, и поэтому он делает все, что в его силах. Мадам Гартманн предупредила его о возможных последствиях для пациента, жизнь которого висела на волоске и на которого шум мог бы оказать очень плачевное воздействие, но она так и не убедила Фрица прекратить работу. Свою задачу он выполнил — ему, все-таки удалось научиться скашивать всю траву за три дня. Однако потом выздоравливающий Гурджиев сказал ему, что теперь он должен сократить время до одного дня. Мальчик справился и с этим. Такова была сила воздействия Гурджиева на тех, кто искренне любил его[269].

Но некоторые подозревали, что несчастный случай мог быть всего лишь хитростью[270]. Может быть, Гурджиев намеренно инсценировал аварию и преувеличил серьезность своих ран? Но для чего ему это понадобилось? Ответ мог заключаться в последующих событиях. Обычно шумный и бурлящий Приере притих; ученики размышляли, что же станет с ними, если Учитель умрет. Однако он выздоравливал с удивительной скоростью — не такое уж и большое чудо, принимая во внимание его физическое здоровье и духовные силы.

Но вскоре после выздоровления, ученикам, все еще не оправившимся от осознания уязвимости своего считавшегося неуязвимым Учителя, предстояло заново пережить свои страхи о будущем при довольно неожиданных обстоятельствах. В сентябре 1927 г. Гурджиев объявил о "ликвидации" института и стал выгонять многих его членов, в том числе и русских. В общих чертах, те, кто мог позаботиться о себе и оплачивать содержание — в основном это касалось американцев с их долларами в переживающей инфляцию Европе, — оставались, остальным пришлось уйти. Это была не первая чистка: за год до этого Гурджиев уволил ряд сотрудников. И она не была последней.

Хотя институт в Приере еще функционировал несколько лет, дни его расцвета миновали. Характерно, что упоминания о нем как-то сразу исчезли со страниц газет и журналов — так же внезапно, как и появились. Постепенно принципы коммуны восстанавливались по мере того, как возвращались ученики, изгнанные в 1924 г. Но что бы институт ни значил для учеников, для самого Гурджиева он представлял уже второстепенный интерес — это было место, где люди слонялись в надежде ухватить какие-то крошки с эзотерического стола. Основное внимание он теперь уделял писательству.

Финансовый кризис середины 1920-х годов сыграл свою роль в этой перемене, так же как, вероятно, и смерть матери Гурджиева в 1925 г., и смерть г-жи Островской в 1926 г. Вполне возможно, что именно после этого он решил перенести свою активность из общественной в частную жизнь. Все в Приере видели, насколько потрясла его мучительная смерть от рака г-жи Островской, хотя это и не помешало ему тогда же завести ребенка от другой женщины.

На него повлияла и Америка. Писательство и Америка неразрывно связаны в жизни Гурджиева во второй половине 1920-х годов. Именно американские писатели поддерживали его идеи и финансировали издания его произведений; многие из них посещали Приере. Вполне закономерно, что Гурджиев, всегда готовый поучиться чему-либо на практике, решил сам заняться сочинительством. Переход от обучения к сочинению произведений — или скорее от практического преподавания к преподаванию при помощи печати знаменовало серьезный сдвиг, если принимать во внимание, что раньше он особо подчеркивал необходимость индивидуального обучения, а в печати возможно излагать лишь общие принципы. Это также шло вразрез с его обвинениями Успенского и других — будто они посредством печати фальсифицируют его учение. Возможно, себе он доверял больше и предполагал сочинять литературу иного рода.

Его произведения в виде рукописей послужили основой для американских курсов под руководством Орейджа, где сам Орейдж читал их вслух и комментировал в свете своей версии Учения Гурджиева. С 1924 по 1931 г. Гурджиев и Орейдж большую часть времени проводили в Америке или постоянно ориентировались на нее. Американские ученики в свою очередь пересекали Атлантику и посещали своего Учителя в Париже. Приере постепенно тоже оживился, но теперь он представлял собой не духовный центр, а нечто вроде убежища для остатков прежней свиты Гурджиева и дорогого дома отдыха для американцев, которые платили 100 долларов в неделю[271]. Режим работ, праздников, купаний и бесед продолжал действовать в более мягкой форме, в то время как Учитель, поглощенный сочинительством и финансовыми заботами, проводил дни в "Кафе де ла Пэ" или кафе Фонтенбло, попивая кофе с арманьяком, заполняя блокноты заметками или диктуя свои мысли секретарям.

К 1929 г. он опять оказался без денег, да и общественный интерес к Работе угас, хотя до сих пор попадались преданные новички. Орейдж и Тумер собрали до 20 000 долларов, другие тоже делали вклады по мере сил, но этого было недостаточно. С января по апрель 1929 года — года знаменитого краха на Уоллстрит и начала Великой Депрессии — Гурджиев снова находился в Америке в поисках средств.

В течение последующих лет он возвращался туда несколько раз с теми же целями, но с каждым разом задача становилась все труднее и труднее. Во-первых, даже самые богатые представители среднего класса испытывали недостаток средств. Во-вторых, к середине 30-х годов Гурджиев отдалил от себя большинство своих старых учеников, за исключением мадам Зальцман. Тумер утратил веру, Успенский давно покинул его, Франк ушел, потрясая кулаком и советуя Гурджиеву убираться в ад, где ему и место[272]. Даже Гартманнов выгнали из их рая — за "дерзость", согласно самому Гурджиеву[273]. Томас Гартманн сохранял преданность своему Учителю на расстоянии и всю жизнь пытался объяснить разрыв с Гурджиевым, не подвергая того критике. Его жена продолжала время от времени наведываться в Приере, несмотря на то, что каждый раз ее встречали криками. Окончательный разрыв произошел, когда она отказалась оставить больного мужа, чтобы выполнить какое-то мелкое задание Гурджиева[274].

Наконец и верный Орейдж вынужден был отойти от своего наставника. Преданность его подверглась чересчур серьезным испытаниям — Гурджиев бесконечно требовал денег, грубо обращался с американскими учениками, которых так долго подбирали и воспитывали, и всячески унижал Орейджа наедине и на публике. Фриц Петерс вспоминает, как однажды в Приере его вызвали в комнату Учителя, и он увидел, что Гурджиев, словно одержимый, яростно кричит на побледневшего и дрожащего Орейджа[275]. Остановившись на минутку, чтобы поблагодарить Фрица за принесенный кофе, Гурджиев продолжил кричать. Этот эпизод заставил мальчика задуматься об актерских талантах Гурджиева — то же самое приходило в голову и Успенскому десятилетием раньше. Без сомнения, Орейдж усвоил урок. Несмотря на усталость, он регулярно высылал Гурджиеву чеки, но к 1929 г. он больше не мог выносить постоянные вымогательства и издевательства над собой.

Джейсси Дуайт, ставшая женой Орейджа, придерживалась такого же мнения. Она не любила Гурджиева, доверяя только себе, и способствовала этому разрыву. Гурджиев не терпел, если между ним и его учеником стоял кто-то еще. Более того, он никогда не доводил дело до того, чтобы его последователь сам порвал с ним, предпочитая действовать первым, чтобы не утратить авторитета. Приехав в Америку зимой 1930 г., он собрал учеников Орейджа и потребовал, чтобы они подписали документ об отречении от своего учителя и его доктрины. Он заявил, что Орейдж повторил ошибку Успенского и что его теория не имеет ничего общего с идеями Гурджиева. Она слишком сложна, слишком интеллектуальна и умна[276]. Но даже и этот драматический шаг не ускорил разрыва. Пока ученики находились в нерешительности, Орейдж срочно прибыл в Нью-Йорк из Англии, где он тогда отдыхал, и, воспользовавшись подвернувшейся возможностью, сам подписал бумагу, отрекаясь от себя самого.

Это был театральный и абсурдный жест, не приведший ровным счетом ни к чему. Он всего лишь сигнализировал о том, что конфликт подходит к своей развязке. 13 марта 1931 года Орейдж и Гурджиев встретились в последний раз. Орейдж снова занялся теософией и журналистикой, но, хотя в следующем году он основал новый литературный журнал "Нью Инглиш Уикли", заинтересовался теорией Социального Доверия[277], которой увлекался и Эзра Паунд, и печатался в оккультных журналах, прежний пыл из него вышел. Умер он в 1934 г. Однако его семья долгое время не могла избавиться от влияния Учителя. Когда после Второй мировой войны Джесси Дуайт посетила Гурджиева в Париже, возможно надеясь узнать, чем он руководствовался в отношениях с ее мужем, Гурджиев рассказал ей трагическую историю о выдающемся человеке, который был слишком умен, чтобы понять простые истины, и заставил ее расплакаться[278].