Лариса Шкатула - Последняя аристократка

• Название: Последняя аристократка
• Автор: Лариса Шкатула
• Издательство: Эксмо-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2002
• ISBN: 5-04-009458-2

Много лет княжна Ольга Лиговская живет под именем цирковой акробатки Натальи. Россия переживает самые страшные годы своей истории. Но именно в это время встречает Ольга новую любовь — умного и благородного Бориса… Только счастье их было недолгим: сослан на Соловки единственный Ольгин родственник Ян, арест грозит подруге Катерине. Борис уговаривает любимую бежать из России — только так можно спастись бывшей княжне. И Ольга решается. Но дар ясновидения подсказывает ей — нужно спасать детей Яна, которых удалось вывезти из Москвы. Ольга сходит с поезда, который увозит ее близких в Туркмению, и сквозь метель отправляется в неведомую деревню…

---

— А если я живу так далеко, что вы в полчаса не уложитесь?

— Обижаете, — сказал он и произнес на память её адрес. — Вы же сообщали его сержанту, а я был весь внимание!

— И что вы ещё запомнили?

— Что вы — вдова и живете вдвоем с дочерью.

— Вы — опасный человек!

— Опасный. Но не для красивых и умных женщин.

— То, что я красивая, понятно, каждый видит, — пошутила Наташа, — но как вы определили, что я ещё и умная?

— Хотите услышать, так сказать, развернутый комплимент? Извольте. В необычной ситуации вы не растерялись…

— Это говорит вовсе не об уме. У меня профессия такая: не теряться в трудных ситуациях. Вот я по привычке и сконцентрировалась.

— Ладно. Как вы излагали сержанту случившееся: четко, спокойно, без лишних слов…

— Немногословность — вовсе не синоним ума. А если меня вообще всего на две фразы и хватает?

Борис опять рассмеялся.

— Если вы не умная, то самая очаровательная глупышка из всех, что я до сих пор встречал… Не подскажете ли, что это у меня?

Он помахал в воздухе рукой, которую Наташа ещё в участке успела перевязать своим носовым платком.

— А уж носовой платок тем более не имеет к моему уму никакого отношения. Женщины во все века заботились о раненых мужчинах.

Он расхохотался.

— С вами не соскучишься! Ну, хорошо, вы разбили меня по всем позициям! Считаете, дурочке такое удалось бы?

— Считаю, что ваш комплимент все-таки недостаточно аргументирован.

Наташа и сама не понимала, чего это она так упирается, доказывает, что он в ней ошибся. Во все века женщины ведут себя с понравившимися мужчинами совсем не так: они хотят понравиться! Или ей приятно слышать, как он доказывает ей её же собственную привлекательность? Ох, и кокетка вы, Романова, а прикидывались безразличной!

— А как вам такой аргумент: вы понравились мне с первого взгляда!.. Не надо, не говорите ничего. Вернее, скажите, что вас беспокоит? Вы на все мои шутки вроде отвечаете, а сами мыслями где-то далеко… Конечно, это не мое дело…

— Я думаю о мальчишке… о карманнике. Совсем ещё ребенок. А получит срок… Неужели и вы верите в то, что тюрьма может исправить человека? Мне кажется, скорее, озлобит, искорежит…

— А вы, дорогая, романтик!.. Конечно же, я не верю в тюрьму, как в метод исправления, но могу вас успокоить: наши партия и правительство считают уголовные элементы социально-близкими остальному, некриминальному, народу и не относятся к ним с той жестокостью, как, например, к шпионам или другим врагам народа. То есть социально-чуждым.

— Вы сказали, жестокостью?

Он внимательно посмотрел Наташе в глаза и медленно произнес:

— Я оговорился. Хотел сказать, с должной коммунистической жесткостью, как и нужно относиться к врагам.

Слова Бориса звучали по-газетному правильно, а глаза продолжали изучать её, словно он что-то важное в этот момент решал для себя.

— Боря, вы коммунист? — спросила она, чтобы прервать затянувшуюся паузу. Почему она это спросила, Наташа и сама не знала. Она ведь никогда не оценивала людей по их принадлежности к партии.

— Идейный, — кивнул он, — вступил в партию ещё в девятнадцать лет.

Она удивилась.

— Вы так подчеркнули это слово… Разве коммунисты бывают безыдейными?

— Наташа, вы — точь-в-точь мой друг Юрка Сокольский. Недавно он переехал в Москву — мы с ним с Украины — и все время изводит меня вопросами, до всего ему нужно докопаться, за каждое слово ответить… Идейный, иными словами, тот, кто поддерживает лишь идею коммунизма. Я ни в каких акциях, экспроприациях и прочих "циях" не участвовал. Разве что однажды, когда учился в высшем техническом училище, принял участие в одной акции. Тогда нам выдали винтовки и заставили три ночи дежурить на ткацкой фабрике. В рабочей среде начались волнения, и мы должны были их предотвратить. Правда, ничего этакого нам делать не пришлось…

Он поддержал Наташу за локоть, когда она вознамерилась перепрыгнуть через лужу, вытекающую из подворотни.

— Кстати, в юности это даже спасло мне жизнь: когда в мой родной город пришли петлюровцы, они меня не тронули, потому что местные жители за меня вступились — "он — идейный коммунист, никому ничего плохого не делал".

— А другие коммунисты, выходит, делали?

— Наташа, вы коварная женщина. Мне надо тщательнее следить за своими словами. Но с вами я бы не хотел лукавить. Просто на такой вопрос трудно ответить однозначно. Точнее сказать, действовали по своим убеждениям. По своему разумению: отнимали, делили, карали. И по тому, как они относились к человеческой жизни, остальной народ, видимо, их и воспринимал…

— А как ещё к человеческой жизни можно относиться, если не как к божьему дару?

— Как к досадной помехе на вашем пути, например. Вы идете вперед стройными рядами, а тут кто-то в ногах путается.

— Какой кошмар! — вздрогнула Наташа.

— Вы чересчур впечатлительны. Студенты-медики на первых порах в анатомичке в обморок падают, а потом ничего, привыкают, даже удовольствие получают, разрезая человеческую плоть.

— Вы сказали, что поддерживали коммунистическую идею. В прошедшем времени.

— Все, сдаюсь! — нарочито застонал Борис. — С вами, как и с Юркой, надо держать ухо востро. А ведь на первый взгляд я бы такого не подумал… Кстати, с первого взгляда я вам не понравился, так? Мне даже показалось, что какое-то время я вас раздражал.

— Извините, если я вела себя столь несдержанно.

— Ничего, я не обиделся, — мягко сказал он. — Просто я подумал, что вы чем-то очень огорчены, а в таком случае человеку лучше не докучать…

В самом деле, она стала совсем несдержанной. Разве он обидел её хоть одним словом? До сих пор никто не говорил с Наташей так откровенно о вещах довольно щекотливых. Борису, кажется, она могла бы задать любой вопрос из тех, на которые сама не всегда знала ответ.

— Кстати, у мальчишки-карманника была при себе какая-то странная монета, истонченная. Она как называется — заточкой?

— Честно говоря, не знаю, как она называется у карманников. По-моему, заточкой они называют нож. Знаю лишь, что монету воры — их ещё называют щипачами — стачивают до остроты бритвы и зажимают между пальцами, когда режут карманы и сумки…

Нет, вовсе не такой вопрос хотела бы задать ему Наташа. Ей ведь совершенно безразлично, что за инструменты у карманников. А какой? Действительно ли она ему понравилась или он привык говорить женщинам комплименты? А ещё — есть ли у него возлюбленная? Она представила себе, как бы он удивился. Такие вопросики, и всего лишь после поездки на одной подножке!

— Ну вот, я и пришла.

Наташа остановилась у дома, в котором жила, и протянула Борису руку.

— Спасибо, что проводили.

— Пожалуйста, — он задержал её руку в своей. — Вам, наверное, трудно одной воспитывать дочь? Четырнадцать лет у подростков — самый трудный возраст. Особенно для девочки…

— У вас тоже есть дети?

— Нет, я полгода учительствовал в школе и старался побольше читать соответствующей литературы.

О чем он говорит? О какой-то литературе, о воспитании дочери. Наташа недоумевала: не для этого же он пошел её провожать.

— Мне, к сожалению, такую литературу читать было некогда, — тем не менее призналась она. — Думаете, без специальных знаний ребенка не воспитать?

— Нет, я так не думаю, потому что видел людей, которые, и обладая подобными знаниями, совершенно не умели воспитывать… Наверное, это очень здорово изо дня в день наблюдать, как растет маленький человечек, плоть от плоти твой, в которого ты вложил частичку своего сердца… Как много, если подумать, я упустил! А ведь мне тридцать три года! Христа в этом возрасте уже распяли…

Вот оно что! Выходит, Борис завидует, что у Наташи есть дочь, в то время как он до сих пор один. Но для этого ему как минимум надо вначале завести себе жену!

— Ничего, зато Илья Муромец в этом возрасте слез с печи и пошел защищать Русь.

— Спасибо, вы меня успокоили… Я смогу увидеть вас ещё раз?.. Мне нужно вернуть вам платок.

— Оставьте себе, я вам его дарю.

— Я не привык принимать подарки от женщин.

— Тогда просто выбросьте!

Наташа повернулась и быстро пошла к дому, словно боясь передумать и согласиться на встречу с ним, но, наверное, она слишком долго жила одна. Почти привыкла к своему женскому одиночеству, хотя и непонятно, почему так отчаянно за него цеплялась? Ведь и мужчины неплохие попадались и любили ее…

Теперь она чувствовала себя неуклюжей, неинтересной, отчего-то злилась на него, и до самого подъезда ощущала спиной его взгляд, но так и не обернулась. Продолжала печатать шаг, будто солдат на плацу. А ведь в Смольном институте в свое время учили её, как женщина должна ходить. Чтобы её походкой любовались. Чтобы ей вслед оглядывались. А теперь оказывается, что Наташа все забыла!