Газета День Литературы - Газета День Литературы # 124 (2006 12)

• Название: Газета День Литературы # 124 (2006 12)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

Кувалдин воюет со всем литературным миром, один против тьмы, как Дон Кихот с ветряными мельницами или как Илья Муромец. И в первую очередь с "толстыми" журналами советского времени, которые едут на своих старых заслугах, как столбовые дворяне ехали на заслугах своих предков. "Новый мир" нашего времени – это, по его мнению, не передовой для своего времени "Новый мир" Твардовского, это уже совсем иной журнал, а название у него старое. Кувалдин считает, что сотрудники старых "толстых" советских журналов не имели права приватизировать эти журналы и пользоваться их названиями и старыми брэндами, а должны были создать свои новые журналы, нового времени, и показать, на что они способны. В пику им всем он в 1999 году, на стыке двух тысячелетий, и создал свой журнал – "Наша улица", новый журнал художественной литературы, который по своей сути является новым самиздатом, как и книги "Книжного сада". Это единственный новый и единственный независимый литературный журнал нового времени, не зависящий ни от кого, в том числе и от Кремля, – журнал писателя Кувалдина, в котором Кувалдин печатает то, что он хочет, то есть свои вещи и вещи тех своих авторов, которые ему нравятся. Кувалдин издает его по своему вкусу, один, на пару со своим сыном, художником-нонконформистом, фигуративным экспрессионистом, лидером авангарда Третьего тысячелетия Александром Трифоновым... и таким образом доказывает, что один человек способен заменить собой целый штат сотрудников и выпускать свой журнал, если, конечно, этот человек – Кувалдин. Про тех, кто критикует "Нашу улицу", он, защищаясь от них, говорит: "Они даже свою стенгазету сделать не смогут, не то что журнал. Поэтому их мнение ничего не значит".

...Фамилия Кувалдин как нельзя лучше подходит к нему. Кувалдин кует литературу и пробивает своей кувалдой дорогу себе и своим авторам и, как Данко с пламенным сердцем, как бесстрашный Гарибальди, ведет их за собой в вечность.

"Не вы делаете литературу, но я", – говорит он "толстым журналам" в полемическом запале, со всей своей категоричностью, вызывая и принимая их огонь на себя.

...В своей повести "Осень в Нью-Йорке" Кувалдин пишет: "Чем обыкновенный человек отличается от необыкновенного?.. Великими идеями и замыслами..." Развивая этот афоризм, я сказала бы, что необыкновенный, а тем более великий человек отличается от обыкновенного не только великими идеями и замыслами, но и – главное – воплощением их в жизнь. Как талантливый человек отличается от неталантливого своим талантом. А что такое талант, по Кувалдину? Талант – это не только особый творческий дар, какие-то исключительные природные способности человека. Но и реализация этим человеком своего творческого дара, своих способностей, своего творческого потенциала и своих творческих планов.

..."Каждый художник обладает смелостью, без которой талант немыслим", – пишет Юрий Кувалдин. Он и сам обладает небывалой смелостью, смелостью писателя, для которого нет запретных тем и который не боится писать о самом запретном, и смелостью издателя и главного редактора журнала, для которого "нет преград ни в море, ни на суше" и который ничего на свете не боится и делает все, что хочет, и все, что считает нужным.

На обложку 2-го номера "Нашей улицы" за 2006 год он поместил портрет Федора Крюкова и написал под ним: "Автор романа "Тихий Дон" Федор Крюков". И сам же написал о нём, и в этом номере, и еще раньше, во 2-м номере за 2005 год, привлекая внимание читателей к этой трагической фигуре. И не боится шолоховедов, которые могут за это растерзать его, как персы растерзали Грибоедова в Тегеране и как попытался сделать это Феликс Кузнецов в "Дне литературы".

...Кувалдин – человек повышенной солнечной активности, человек-турбогенератор, человек-мотор, вечный двигатель, который заставляет крутиться вселенную вокруг себя, который и сам работает с утра до ночи, и заставляет всех вокруг себя работать. У него – сверхмощное биополе. Кто попадает в его биополе, тот становится человеком повышенной творческой активности, повышенной работоспособности... и начинает творить чудеса, делать то, чего он никогда не смог бы сделать раньше и чего он никогда не смог бы ожидать сам от себя.

...Кувалдин думает о высшем смысле жизни, а высший смысл жизни для него состоит в том, чтобы писать свои вещи и печатать их, чтобы потом войти с ними в бессмертие и встать на одну полку с классиками человечества, и все время он работает над собой. В отличие от тех людей, о которых говорит его герой Клоун:

– Смотришь на людей и видишь, что никто из них не думает ни о смысле жизни, ни о Боге и не работает над собой!

...Больше всего Кувалдин не любит просить денег на поддержку своего журнала "Наша улица", брать шапку и обходить с нею спонсоров. Но ему приходится делать и это:

"Ни в жизнь не стал бы я просить для себя. Скорее бы уж умер с голоду на улице. Но ради литературы я нашел в себе силы поступиться гордостью..." – признается он.

Бог помогает ему. И на ловца и зверь бежит.

Юрий Голубицкий ПРОГУЛКА ПО САДУ. Попытка неформальной автобиографии

Родился я 16 января 1947 года в Москве. Из роддома им.Молотова родители привезли меня в легендарный дом на Подколокольном переулке № 16/2 у Яузского бульвара. Тем легендарный, что более прочих московских домов он символизировал и продолжает символизировать "сталинскую эпоху", и в этом качестве несчетное количество раз запечатлен в отечественных и зарубежных кинофильмах.

Мои сверстники публичных профессий охотно вспоминают "трудности и лишения послевоенной поры". Что до меня, то могу вспомнить на этот счет лишь очередь за дефицитной тогда пшеничной мукой, в которой мне выпало простоять с мамой целый зимний день. Распорядитель очереди написал на моей ручонке химическим карандашом четырехзначный номер, и далее я с ужасом наблюдал, как на вспотевшей от волнения ладошке номер расплывается в бессмысленную чернильную кляксу. Однако обошлось и без номера… Ранним зимним вечером двое мужиков в присыпанных мукой телогрейках выкинули из освещенного тусклой лампочкой помещения в подвале нашего дома на раздаточный стол два бумажных пакета муки, один из которых по праву считался моим.

Или вот еще… Нелепейшим образом разбил во дворе нос, и уже находясь в карете скорой помощи, долго торчал в автомобильной пробке, пока мимо по пустой встречной полосе ни промчались один за другим три черных авто. Фельдшер с благоговением произнес им вослед: "Сталин в Кремль проехал".

Позже оказалось, что из-за задержки в пути, крови я потерял изрядно, отчего пришлось три дня провести в детском отделении "кремлевки", расположенной в переулке Грановского. Так что при желании могу объявить себя "жертвой сталинизма".

С трудом, но помню Саранск, куда отца, Александра Александровича, направили редактировать "Советскую Мордовию". В основном запомнилась казавшаяся огромной после комнаты в московской коммуналке почти пустая квартира в кирпичном обкомовском доме, по которой я лихо гонял на трехколесном велосипеде...

Но настоящая жизнь для меня началась на юге, в Кишиневе, куда отец направился редактировать теперь уже "Советскую Молдавию". Убежден, достойная жизнь – это не богатство и даже не комфорт, а солнце, тепло, изобилие фруктов, доброжелательная созерцательность и ленное добродушие, которые невольно прививает людям ситуация юга. Прав Бродский, утверждавший, что "Если суждено в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря…"

Море было неподалеку – в Одессе. Каждое утро туда из кишиневского вокзала один за другим отправлялись два скоростных дизельэлектропоезда, и с их помощью можно было ранее полудня оказаться на пляжах Аркадии или станций Большого фонтана.

Одесса не понравилась мне обветшалой неопрятностью и неистребимой провинциальностью.

Зато Севастополь, куда вскоре после рождения отца перебрались его родители, произвел на меня самое благоприятное впечатление. Настоящий каменный город с настоящей просторной и глубокой бухтой. Порядок, как в образцовом воинском гарнизоне, корабельная чистота на тенистых улочках из белокаменных домов, морские офицеры в нарядных белых кителях, их жены-красавицы…

Мой дед по отцовской линии, которого я, увы, уже не застал в живых, служил в Севастополе смотрителем аквариума биологической станции, что расположена на Графской пристани неподалеку от эмблемы города – памятника морякам. Там же, на станции, жила его семья. Отец рассказывал, что в детстве, едва проснувшись, с еще окончательно не разлипшимися ото сна глазами, прямо с постели пробегал неширокую пристань и нырял в ласковую морскую волну. Сразу тебе утренний туалет и зарядка…