Газета День Литературы - Газета День Литературы # 128 (2007 4)

• Название: Газета День Литературы # 128 (2007 4)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

Некоторые факты увидены в непривычном для нас ракурсе. Например, количество танков, сделанных на чешских заводах и дошедших до Сталинграда... Знал бы я – нашёлся бы, что ответить в 1988 году чешским изгнанникам, требовавшим у меня ответа, зачем советские танки дошли до Праги в 1968 году.

Некоторые же факты вообще, кажется, впервые введены в наш публицистический оборот. Например, сражение 1940 года у Мерс-эль-Кебиры, когда британцы пустили на дно французский флот (вместе с моряками), дабы эти корабли не захватили побеждавшие французов немцы. Знал бы я – нашёлся бы, что ответить отделявшимся от нас прибалтам, независимость которых была в том же 1940 году пущена на дно Красной Армией, дабы их территория не досталась гитлеровцам.

Впрочем, Игорь Шумейко и сам умеет задавать оппонентам каверзные вопросы, в которых двойные стандарты выворачиваются с изнанки обратно на лицо, и лицо это предстаёт в "первозданности". Это надо уметь, и автор книги "Вторая мировая. Перезагрузка" это умеет. Он ярок, хлёсток, находчив. Талант полемиста здесь настолько очевиден (и настолько соблазнителен), что автор иногда явно предаётся соблазну, и тогда, втягиваясь в обмен уколами, успевает шепнуть серьёзным читателям, что это, конечно, памфлет, и он, Шумейко, это понимает.

Памфлетный яд – от необходимости переводить реалии Большой Войны на язык современного мира – мира меньшинств, гудящего требованиями политкорректности.

Умникам – ещё порция яда:

"...Быть может, Сталину, действительно стоило как-то бы организовать сеанс связи и посоветоваться с Гавелом, Ландсбергисом, Клинтоном и Мадлен Олбрайт: как следовало вести Большую Войну?"

Заставить Вацлава Гавела (лишившегося наследственных заводов в Чехии) или Мадлен Олбрайт (девочкой пережившей в той же Чехии нашествие немцев, а потом русских), или Ландсбергиса (которому ради политики пришлось отвлечься от исследований о Чюрлёнисе) – и уж тем более Клинтона – отвечать за то, что им жалко тех, кто 60 лет назад попал "под руку", – это со стороны Шумейко, конечно, чисто литературный ход: никто из них на такие подначки реагировать не будет. А вот Резун и Буковский, пожалуй, и ответят, причем в таком же памфлетном стиле, и тогда продолжится обмен грубостями, в ходе коего могут оказаться погребены те кардинальные идеи, которые предлагает осмыслить Шумейко.

Отдавая должное информативной плотности и стилистическому блеску его книги, я думаю всё же, что главное в ней – это именно предложенные идеи.

Первая идея: по-новому взглянуть на европейскую карту 1941 года, где "всё замазано в буквальном смысле коричневой краской", – и потому различить в этом тех, кто вошёл с Германией в союз (Италия, Финляндия, Венгрия, Румыния, Болгария), тех, кто был захвачен (Франция, Польша, Чехословакия, Югославия, Греция...). И внутри захваченной Европы – "поляки дрались, оставили немцам руины, чехи передали самих себя в целости..." В Югославии сербы стоят насмерть, хорваты тоже насмерть, но – на немецкой стороне (даже переименовывают себя в "готов", чтобы не оставалось ничего славянского). Можно составить сравнительную таблицу по степени сопротивления Гитлеру... и тогда, вопреки всем этническим раскладам, главными антифашистами окажутся... сами немцы! Разумеется, пробольшевистская "Красная Капелла" и прогенеральская "Черная Капелла" диаметральны по дальним целям, – но по степени урона, нанесённого Гитлеру, они стоят рядом: есть признание Геринга (на Нюрнбергском процессе), что "Красная Капелла" стоила Германии потери десяти дивизий; и есть признание Черчилля (в мемуарах), что отказ Чехословакии от сопротивления стоил союзникам потери тридцати пяти дивизий. Вполне сопоставимые цифры...

"Норвежцы сопротивлялись гораздо дольше, но им помогал и ландшафт страны, и английские десанты, и флот. Голландцы ближе к датскому варианту. Бельгийцы – ближе к норвежскому. Люксембург – двое раненых (поскользнулся, наверное, кто-то)".

Последнее предположение оставляю на совести не историка, но памфлетиста... а идея историка по-новому вычертить карту межвоенной Европы так же поразительна по неожиданной проницательности, как крик андерсеновского ребенка. Не оголяется ли тут какая-то неведомая, прикрытая ранее структура реальности?

А если наложить карту 1941 года на карту 1914-го? Там Антанта, тут... тоже Антанта?

А если наложить карту 1941 года (Европа Гитлера) на карту 1991 года? Та же Европа и получится, только столицу перенесли из Берлина в Брюссель.

И опять сквозь саркастическую усмешку ловишь зоркий взгляд, и реальность проступает из-под привычных (в том числе и по марксистским учебникам) одежд: там "империалистический блок", тут тоже блок – "реваншистский", и там и тут народ, единый по языку и этническому происхождению, подверженный давлению разных блоков, распадается с точностью до микрона на те же враждующие части: при каждой новой встряске хорваты и сербы – враги. Можно, конечно, их вражду списать на конфессиональную несходимость католицизма и православия, да только вот католики-поляки костьми легли, борясь против Гитлера, а православ- ные румыны навербовали ему на русский фронт каких-никаких, а солдат. Где логика?

Нет логики. Ни в социальных, ни в конфессиональных схемах. Есть под всеми этими схемами таинственная, не понятая ещё реальность. Разговоры про образ правления и про разные идеалы (демократия, коммунизм, пролетариат, буржуазия) – это всё, как пишет Шумейко, "дымовая завеса", а суть та, что в этих разных системах (блоках) и в 1914-м, и в 1941-м, и в 1991-м живут всё те же люди. То есть народы.

Они-то и решают, куда свалится страна (система) при очередном расколе континента. И долго ли будет страна сопротивляться (если будет). Иногда рядом живущие (а то и родственные) народы оказываются на разных сторонах очередной демаркации. Белоруссия – Украина... Есть отчего охнуть идеологам славянского единства. Армения – Грузия... Да в каком страшном сне мог привидеться антагонизм русских и грузин?

Нет, воистину, никакой привычной логике эти новые линии разделов не поддаются, если мы числим мир ворохом малых народов (неизбывных "меньшинств" по отношению к массе человечества), лишь случайно попадающих (и насильственно загоняемых) в блоки, системы, империи и содружества.

Если же признать эти объединения такой же этнополитической, геополитической и психополитической реальностью, как и тот "ворох", в котором они должны искать себе опору, то надо и линии напряжения между системами счесть базисным законом бытия.

А где Большие конгломераты (армии, союзы, коалиции и т.д.) там, увы, и Большие Войны.

Введя в уравнение категорию Большой Войны, Игорь Шумейко не просто переводит Вторую мировую (и нашу, Великую Отечественную) с языка нынешнего тысячелетия (с теперешними счётами за оккупацию и прочие неудобства военного времени) – на язык военного времени. Фактически он предлагает новую точку отсчёта – такую, какой не было в схемах 1941 года.

Мировая война тогда выводилась из теорий империализма, колониализма, из тех или иных "стадий" того или иного "строя", из готовности коммунизма окончательно похоронить капитализм с его войнами... Недаром же советские люди подымались в 1941 году на войну с гитлеризмом, будучи уверены, что война – последняя.

Сказать бы им тогда, что "последней" не будет...

Сказать что-то такое же безысходное их отцам, певшим: "Это есть наш последний..."

А ведь теперь приходится говорить "что-то такое же". Голосом андерсеновского младенца. Почти наобум, наощупь, вслепую, почти с отчаянием признавая, что есть что-то в самой подоснове бытия, под всеми политкорректностями и политагрессивностями, – где-то там, где Тютчев слышал шевеление хаоса, – что-то, что в любой неожиданный момент может огнём, бурей, ужасом вырваться на поверхность исторического действия, разом опрокинув все сдержки.

Большая Война – это нечто, само себе диктующее правила. Или отсутствие правил. Нечто, живущее по своим законам. И убивающее. Нечто, чем не удаётся командовать, ибо Война сама командует всем. Это никакое не "продолжение политики иными средствами", – это аннулирование всей прежней политики. Это не укладывается в понятия справедливости – несправедливости. Это укладывается разве что в толстовскую дилемму: Война – или Абсурдная, или Народная. То есть гвоздящая дубиной. Но и дубина с точки зрения мирной логики – изрядный абсурд.

Понимая, какого монстра он пускает в дебри и лабиринты Истории, Игорь Шумейко предупреждает, что Большая Война – "главный термин" его книги, что понятие это введено "полуинтуитивно", и единственное, что можно поделать с гигантскими отвалами "неудобоваримых" фактов – это попробовать перезагрузить их в новую систему координат.