Газета День Литературы - Газета День Литературы # 145 (2008 9)

• Название: Газета День Литературы # 145 (2008 9)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

Его обращение к мудрости Востока началось в конце 70-х годов девятнадцатого века. В 1891 году, отвечая на вопрос, какие мыслители оказали на него наибольшее влияние, Лев Толстой прежде всего подчёркивает "огромное влияние" Лао-Цзы и "очень большое" Конфуция и его последователя Мэн-цзы.

Интересно, что в молодости писатель чуть не поехал в Китай. После Крымской войны и знаменитой Севастопольской обороны, в которой участвовал молодой Толстой, его вместе с другими опытными офицерами-артиллеристами пригласили в Китай в качестве военного специалиста. Спустя 50 лет Лев Николаевич вспоминал обо этом: "После Крымской войны посылали в Китай людей. Приятель уговаривал меня пойти в инструкторы артиллерийских офицеров. Помню, я очень колебался. Товарищ мой поехал, Балюзюк, но он получил и другие поручения – с восточными народами поступают хитро!.." Заниматься агентурной работой Лев Толстой не пожелал. Но интерес к Китаю остался. И писатель всегда протестовал против опиумных войн и других зверств европейской цивилизации. Он понимал ещё в молодости, что восточные духовные ценности ничуть не хуже европейских. Он писал как-то в статье о прогрессе: "Нам известен Китай .., опровергающий всю нашу теорию прогресса, и мы ни на минуту не сомневаемся, что прогресс есть общий закон человечества, и что мы, верующие в прогресс, правы, а не верующие в него виноваты, и с пушками и ружьями идём внушать китайцам идею прогресса".

Лев Толстой первым вступил в диалог с Востоком, диалог на равных, исключающий отношение к Азии с позиции европоцентризма. Толстой как бы смотрел на Азию изнутри. Он защищал самоценность, как минимум, и азиатской культуры. И это в ту пору, когда Азия переживала глубокий кризис и была колонизирована Европой. Толстой смотрел далеко вперёд. В ХХI век.

Учение Конфуция с точки зрения европроцентричности даже не назовёшь философской системой – настолько оно сводится к следованию древним традициям и ритуалам. Ни глубины Платона, ни сложности Гегеля. Лев Толстой, излагая учение Конфуция, свёл его почти к одной фразе: "Достигнув спокойствия и постоянства, следовать своей природе".

Уже этой опорой на вечные, не меняющиеся духовные ценности Лев Толстой был близок Конфуцию. В свой поздний период, пожалуй, первым из великих европейских писателей, отодвинув европейских мыслителей, он на первое место поставил мудрецов востока. В дневнике он пишет: "Моё хорошее нравственное состояние я приписываю чтению Конфуция и, главное, Лао-цзы".

Его абсолютно самостоятельное толкование великого китайского мудреца даёт нам представление не столько о Конфуции и конфуцианстве, сколько о самом русском писателе и его нравственных принципах. У Конфуция он берёт лишь то, что ему близко, прежде всего этическую и нравственную проблематику, утверждение "срединности" и самосовершенствования. Русскому писателю близко конфуцианское отрицание крайностей, стремление к стабильности жизни и её постоянству.

В своём дневнике за 1900 год Лев Толстой пишет: "Сущность китайского учения такая. Истинное и Великое учение научает людей высшему добру, обновлению людей и пребыванию в этом состоянии…" В своей статье "Великое учение", где он вкратце сформулировал своё понимание Конфуция, Лев Толстой пишет: "Великое учение, иначе сказать, мудрость жизни, в том, чтобы раскрыть и поднять то начало света разума, которое мы все получили с неба…

Древние цари, те, которые желали раскрыть и поднять в своих народах начало света разума, то, которое мы все получили с неба, прежде всего старались хорошо управлять своими царствами. Те, которые старались хорошо управлять своими царствами, прежде всего желали учредить порядок в своих семьях. Те, которые желали учредить порядок в своих семьях, старались прежде всего исправить самих себя. Те, которые старались исправить самих себя, старались прежде всего установить правду у себя в сердце. Те, которые старались установить правду у себя в сердце, старались прежде всего о том, чтобы желания их были чисты. Те, которые желали, чтобы желания их были чисты, старались прежде всего о том, чтобы усовершенствовать свои суждения о добром и злом. Усовершенствование суждения о добром и злом состоит в том, чтобы углубиться и проникать в начала и причины поступков…

От царя и до последнего мужика одна обязанность для всех исправлять и улучшать самого себя, иначе сказать – самосовершенствование. Это основание, на котором строится всё здание улучшения людей…"

Русский писатель осознанно не замечает главную установку Конфуция – соблюдение ритуалов и церемоний, полную подчинённость царям и правителям.

Прошёл он и мимо противостояния Лао-Цзы и Конфуция. И если Лао-Цзы посмеивался над ритуальной вертикалью конфуцианства, Лев Толстой, принимая постулаты Лао-Цзы, и в изречениях Конфуция старался уловить какие-то общие этические и нравственные установки этих великих китайских философов.

Он пишет об учении Лао-Цзы: "Основа учения Лао-Тзе одна и та же, как и основа всех великих, истинных религиозных учений. […] По учению Иоанна, средство соединения человека с Богом есть любовь. Любовь же, так же, как и Тао, достигается воздержанием от всего телесного, личного. И как под словом "Тао", по учению Лао-Тзе, разумеется и путь соединения с небом и само небо, так и по учению Иоанна под словом "любовь" разумеется и любовь и сам Бог ("Бог есть любовь"). Так что сущность учения Лао-Тзе есть та же, как и сущность учения христианского. Сущность и того и другого в проявлении, посредством воздержания от всего телесного, того духовного божественного начала, которое составляет основу жизни человека".

Не обращая внимания на явные противоречия в учениях Конфуция и Лао-цзы, Лев Толстой в равной степени относит их к великим писателям и мудрецам. Но будучи русским даосом по всему своему поведению, он, отбрасывая ритуальность Конфуция и его правило покорности власть имущим, прочитывает его высказывания по-даосски. И нельзя сказать, что Лев Толстой не понимал принципы конфуцианства или же не читал многие высказывания Конфуция. Более того, он прекрасно понимал консервативные императорские постулаты его учения. К примеру, он явно был на стороне противника Конфуция философа Мо Ди, утверждающего почти коммунистическую идею равенства всех людей. В "Круге чтения" у Льва Толстого находим: "Среди китайских мудрецов был один, Ми-Ти (Мо Ди. – В.Б.), который предлагал правителям внушать людям не уважение к силе, к богатству, власти, храбрости, а к любви. Он говорил: "Воспитывают людей так, чтобы они ценили богатство, славу, – и они оценят их. Воспитывайте их так, чтобы они любили любовь, – и они будут любить любовь". Мен-дзе, ученик Конфуция, не соглашался с ним и опровергал его, и учение Ми-Ти не восторжествовало".

Теорию равенства и всеобщей любви Мо Ди противопоставлял конфуцианскому положению о беспрекословном подчинении низших людей – высшим. И в своем разборе этого древнего китайского коммуниста Лев Толстой неизбежно опровергал своего любимого Конфуция. В 1890 году он писал В.Г. Черткову: "…в китайских книгах, английских, забыл переводчика, которые были у меня и теперь у вас (Толстой имел в виду труд Джемса Легга "The Chinese Classics" ("Китайские классики". – В. Б.)), есть учение о любви Ми-ти. Помните? В учении Менция и Конфуция (в особенности Менция) есть опровержение этого учения. Так вот перевести всё это и составить книгу, в которой показать, что учение любви – как самое удобное (утилитарное) учение – предлагалось ещё вот когда и у китайцев и очень плохо опровергнуто и имело большую силу, – учение земное, утилитарное, без понятия об Отце и, главное, о жизни, то есть о жизни вечной. Очень бы хорошо было". Незадолго до смерти Толстого по его просьбе в 1909 году П.А. Буланже выпустил под редакцией самого Толстого брошюру об учении Мо Ди.

Тем более, понимал он и разницу между учениями Лао-Цзы и Конфуция, согласно легенде даже встречавшихся друг с другом. Как пишет великий китайский историк Сыма Цянь: "Когда Конфуций ездил в Чжоу, он спрашивал его о ритуале, и Лао-Цзы ему отвечал: "Вы говорите о тех, кого давно нет и чьи кости уж истлели. Остались только их слова. Благородный муж, когда время ему благоприятствует, ездит на колеснице, а не благоприятствует, ходит с тяжкой ношей. Насколько мне известно, славный купец прячет глубоко, словно у него всё пусто. И благородный муж обладает необъятной добродетелью, а своим видом походит на глупца. Откажитесь от гордыни и множества желаний, напыщенных манер и необузданных стремлений. Всё это наносит вред вашему телу. Вот что только я и могу вам сказать". Конфуций удалился и сказал своим ученикам: "Птицы, я знаю, могут летать, рыбы, я знаю, могут плавать, звери, я знаю, могут бегать. Бегающих можно изловить в силок, плавающих – вытащить леской, летающих – сбить привязной стрелой. Как же изловить дракона, мне неведомо. На ветре и облаке он возносится на Небо. Сегодня я был у Лао-Цзы, и он походит на дракона".