Газета День Литературы - Газета День Литературы # 156 (2009 8)

• Название: Газета День Литературы # 156 (2009 8)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

И по крови моей,

заливающей землю потомков,

корабли уплывают к неведомым материкам.

Но через несколько страниц после этой надрывно-лукавой географической фанфаронады – читаю…

...пока сквозь пепл

взрастал славяно-русский хам,

сживая на корню норманнского урода.

("Господь с тобой, моё языческое "я"…")

Вот так, значит. Взял своего боженьку – да за ноженьку. Отчего? Да оттого что…

Взрослея памятью, пойми,

что вне Голгофы

свобода совести простительна юнцам,

но не тебе, душа…

Не то сихея поэта трагически мечется между славянским родовым капищем и молельней. Не то Святогор хрипло и кроваво проламывается из гроба. Но куда? Реальность закатана в сто слоёв: язычество прорастает в Христианство, сверху на него ложится классическая европейская культура со всеми её соблазнами, затем на это накладывается советское бытие, а потом – как довершение – бытие постсоветское, рыночно-демократическое. Где правда? Правду не видать. Вместо неё – безостановочное движение. Деревья пожирают корнями землю, с церквей валятся кресты, из бездны кричит незачатый плод, бегут крысы, летят над землёй чёрные всадники, вспыхивают и гаснут степные рати – то половецкие, то монгольские, то хазарские. Проходят века и тысячелетия, но широкое поле русской судьбы – неизменно и неизменчиво.

И тогда приходит Она. Женщина.

***

Любовь для Соколкина – это весенний дурман, сладостно-мутный морок, наваждение, меряченье…

…где бросаются чувства на шею,

словно волны,

почти без труда.

И с Женщиной – ничего не понять. Героиня лирики Соколкина – не кузнецовская "змея", вечная соперница мужчины (поэта, добра молодца), его мучительница – и одновременно – его жертва. Но какова она, эта героиня?

Ты злая, ты холодная, ты снежная.

Ты маленькая, добрая и нежная.

Всё врёт метель! Ты добрая. Ты злая.

Ты равнодушная.

А, впрочем, я не знаю.

Как же любить такую? Непонятно. И вообще что есть ли любовь?

И то, что в себе мы зовём любовью,

Мы жестокостью в других зовём.

Может лучше отбросить это неясное, туманное, обольстительное, самовыворачивающееся понятие "любовь", отдавшись надёжному мужскому плотскому влечению?

Любовь пытать – жестоко,

лучше тело

отдать на растерзанье палачу.

Ты слишком глубоко во мне засела.

Но я мужик,

и я тебя хочу.

Честнее так…

А жалости мне мало

к тем нам,

что до сегодня не дошли.

Хочу, чтоб ты – сейчас –

моею стала.

Но лишь ценой

всех призраков любви!

Но тогда любовь явится сама – притом в ту минуту, когда она абсолютно недоступна. Например, к узнику в тюрьму…

Сделаю отступление: да, было дело. В 1993-ем году Сергей Соколкин месяц отсидел в Бутырке – "за хранение и ношение оружия" (на самом деле он вёл журналистское расследование о поступлении оружия в Москву – и, судя по всему, перешёл дорогу оружейной мафии).

О чём грезит узник в заточении? О любви.

О той самой любви, в которой он сомневался, пребывая на воле…

Протяни мне –

в прощаньи застывшие – руки.

Я вернусь! Я тебя никому не отдам!

Я ворвусь к тебе ночью,

как воин ликуя,

упаду пред тобою

в священном бреду.

И губами, забывшими вкус поцелуя,

как к колодцу,

к любимым устам припаду.

И снова этот вектор – напролом, сквозь стены и решётки, сквозь железо и камень. За словом Сергея Соколкина я вижу жест – нет, я вижу удары окровавленных и истерзанных дланей Святогора – о проклятую дубовую крышку.

Я слышу хриплый стон Святогора.

Сейчас сочиняется чересчур много бестрепетно-профессиональных, хладно-неуязвимых стихотворений. Поэзию Сергея Соколкина я никак не могу назвать "неуязвимой"; каждая строка Соколкина останавливает, обращает на себя внимание, ранит, саднит, обескуражи- вает, раздражает или влюбляет. Поэзия Сергея Соколкина – не бестрепетна. Она – живая. Подлинная. Настоящая.

Юрий КУКСОВ ПОД ТРЕПЕТАНЬЕ ВЕЧНОЙ ЛИРЫ

В издательстве Академии поэзии, в серии "Поэтическая библиотека России" вышла книга избранных стихотворений Николая Филина (Калтыгина) "Парадигма".

Двадцатилетним он пришёл в писательскую организацию Липецка, прослышав, что там работает литературное объединение "Радуга", привечающее молодых авторов, мечтающих стать профессиональными литераторами. Несколько лет посещал занятия клуба, пока не понял, что ни Пушкиных, ни Лермонтовых, ни иных гениев здесь не выращивают, в лучшем случае – статистов при поэзии, коих в любые времена несть числа. Даже издающих свои книги, которые, к сожалению, мало кто читает. И когда, в конце концов, уверился, что вторым Пушкиным ему не стать, распрощался с поэзией. Думалось, что навсегда.

Но не из тех ли лет занесло в душу прозрение, вылившееся в такие строчки?

Тот поэт, кто творит не спеша.

Та бездарность,

кто вспыхнул и вышел.

Однако это будет потом, спустя годы, а тогда, в начале восьмидесятых, "пытался убежать от литературы" так же, как от карьеры учёного. Дело в том, что он с отличием окончил исторический факультет пединститута и его оставляли на кафедре. Но не остался: ему, видите ли, "показалось скучно". Что можно подумать по этому случаю? То, что он – человек без стержня? Или напротив – человек ищущий? Себя, свою стезю, как говорят в подобных случаях... Тем не менее, три года, последние восьмидесятые, учительствовал в сельской школе, куда был направлен по распределению. Село Подго- рное, на высоком берегу реки Воронеж, почти что окраина Липецка. Ему, коренному липчанину, это было сподручнее во всех отношениях. Живописные берега реки, широкая – в километр – пойма, обилие зелени в заречной стороне, с борами и дубравами Балашовского лесничества, с пасеками, с лесными кордонами. Внушительная панорама "Липецкой Магнитки", чем и славен город Липецк, нисколько не нарушала своими индустриальными формами природный ландшафт Заречья. И, может, с тех пор заронилась в душу вся эта красота, вылившаяся потом в строки:

Мне нравится заката полыханье.

Восход вливает бодрость

в грудь мою.

От ветра прерывается дыханье,

Росы нектар от всех напастей пью.

Пусть скажут,

что не те уже щедроты

В стране моей, обманутой и злой,

Я верю в продолжение работы

Природных сил – наедине с собой.

И уже всё чаще стал прорываться в стихи "рассвет василькового утра", в котором поэт, да-да, наконец-то поэт, "России узнаёт дыханье".

Перечитываю его стихи и как будто вместе с ним выхожу на зимний берег Воронежа, где вижу, как –

Прозрачный воздух

чист и недвижим,

Застыла в белом мареве дубрава.