Владимир Набоков - Прозрачные предметы

• Название: Прозрачные предметы
• Автор: Владимир Набоков
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-352-00672-7

Эта книга состоит из двух частей: «Со дна коробки» и «Прозрачные предметы». В первую вошли американские рассказы Набокова, написанные им с 1943 по 1951 год, после чего к этому жанру он уже не возвращался.

«Прозрачные предметы» (1972) — новелла (или небольшой роман) позднего швейцарского образца. «Когда-то у меня ушло около сорока лет на то, чтобы выдумать Россию и Западную Европу, а теперь мне следовало выдумать Америку», — писал Набоков в послесловии к «Лолите».

Нынче ему предстояло «выдумать» гостинично-курортную горнолыжную Швейцарию. И не случайно основной персонаж «Прозрачных предметов», редактор и корректор (ровесник его сына), — тип человека, чаще других являвшийся объектом наблюдений писателя, периодически навещаемого сотрудниками издательств.

Читатель, возможно, улыбнется, узнав, что Дмитрий Набоков, увлекавшийся альпинизмом, несколько раз посещал родителей, вскарабкавшись по фасаду Монтре-паласа (воспроизведен на обложке этой книги) из своего номера 52 в их 64-й.

---

И какие странные причуды! Во время медового месяца, в последнюю ночь их пребывания в Стрезе (нью-йоркское издательство требовало его возвращения), она решила, что последние ночи статистически самые опасные в гостиницах, не имеющих пожарных лестниц, а их отель и впрямь выглядел пожароопасным на монументальный допотопный манер. Почему-то телевизионные режиссеры полагают, что нет ничего фотогеничней и увлекательней, чем хороший пожар. Однажды Арманда была напугана или делала вид, что напугана (любила привлекать к себе внимание), одной такой катастрофой на местном экране в программе итальянских теленовостей: маленькие язычки пламени, как слаломные флажки, большие языки, как прожорливые демоны, рассеченные кривыми струями воды, наподобие барочных фонтанов, и отважные пожарники в блестящих клеенчатых комбинезонах, поглощенные своим суетливым делом посреди фантасмагории дыма и разрушения. Той ночью в Стрезе она настаивала на репетиции (он в трусах, она в чудо-юдо пижаме) акробатической эвакуации в ненастную тьму посредством спуска по перегруженному лепниной фасаду гостиницы с четвертого этажа на второй и затем на пробежке по крыше галереи под возмущенно шумящими кронами. Напрасно Хью спорил с ней. Неугомонная Арманда утверждала с авторитетом опытного скалолаза, что это можно сделать, используя углубления в изощренном орнаменте декора, щедрые выступы и перила балкончиков, предоставлявшие свои услуги для осторожного спуска. Она велела следовать за ней и светить сверху фонариком. Так или иначе, от него требовалось быть рядом, чтобы прийти на помощь в случае необходимости, придерживать ее на весу, тем самым увеличивая ее маневренность, пока она нащупывала следующий выступ большим пальцем голой ноги.

Несмотря на силу своих рук, Хью был далеко не приспособленным к атлетике двуногим. Он запорол свой номер, застрял на карнизе под их балконом. Фонарик беспорядочно выхватывал из тьмы части фасада и затем выскользнул из рук. Он взывал со своего насеста, умоляя ее вернуться. Под его ногами резко открылся ставень. Хью ухитрился вскарабкаться обратно на свой балкон, продолжая выкрикивать ее имя в полной уверенности, что она погибла. В конце концов она нашлась в номере на третьем этаже, где он обнаружил ее, завернутую в одеяло, безмятежно курящую возлежа на кровати незнакомца, сидевшего рядом с ней на стуле и при появлении Хью уставившегося в журнал.

Ее сексуальные игры обескураживали и огорчали его. Он мирился с ними во время свадебного путешествия. Но они стали их привычной практикой и по водворении строптивой новобрачной в нью-йоркскую квартиру. Арманда постановила, что им следует регулярно заниматься любовью во время ланча, в гостиной, как на воображаемой сцене, под неумолчный аккомпанемент легкой болтовни: оба партнера одеты безукоризненно, он — в своем лучшем деловом костюме, галстук в горошек, она — в строгом черном платье с высоким воротом. В качестве уступки природе нижнее белье могло быть раздвинуто, даже расстегнуто, но только очень, очень пристойно, без малейшей заминки в изящном обмене светскими новостями: нетерпение считалось чем-то неподобающим, оголение — чудовищным. Газета или книга, взятая с кофейного столика, маскировала приготовления, без которых он не мог обойтись, бедняга Хью, и горе ему, если он хмурился или проявлял неловкость в решающую минуту; но куда хуже, чем ужасное стягивание длинного исподнего с резинкой, впивающейся в пах, или соприкосновение с ее жесткими, как чешуя, чулками, было требование одновременной непринужденной беседы о знакомых, политике, знаках зодиака, прислуге, со строгим запретом на спешку: подспудной работе надлежало быть выполненной исподтишка, до самого конца — в скрюченном, полусидячем положении на неудобном диванчике. Посредственная потенция Хью, возможно, не выдержала бы такого испытания, если бы Арманде удавалось тщательнее, чем она надеялась, скрыть возбуждение, извлекаемое ею из контраста между фантазией и действительностью, контраста, который в конечном счете свидетельствует о художественной утонченности, если вспомнить обычаи некоторых восточных народов — полных неучей во многих других отношениях. Его главная опора заключалась в ни разу не обманутом предвкушении расплывшегося восторга, мало-помалу оглуплявшего ее драгоценные черты, вопреки ее усилиям поддерживать связный разговор. В некотором роде он предпочитал декорации гостиной еще менее нормальной обстановке в тех нечастых случаях, когда она желала, чтобы он обладал ею в постели, под одеялом, пока она звонила по телефону, сплетничая с приятельницей или кокетничая с незнакомым ему типом. Способность нашего Персона выносить все это, находить разумное объяснение и т. д. располагает нас к нему, но также временами, увы, вызывает нескрываемую усмешку. Например, он сказал себе, что она отказывалась раздеваться, стесняясь маленьких девчоночьих грудей и шрама на бедре — горнолыжной травмы. Персон, ты дурак!

Была ли она верна ему в течение тех немногих месяцев, что им суждено было прожить в доверчивой, терпимой, веселой Америке? В их первую и последнюю совместную зиму она ездила несколько раз без него кататься на лыжах в Аваль (провинция Квебек) и в Чут (штат Колорадо). Оставаясь дома, он запретил себе думать о таких банальностях, как об измене: держать за руку другого мужчину или позволить ему поцеловать себя на прощание. Эти банальности вообразить ему было так же мучительно, как представить сладострастное соитие. В ее отсутствие железный люк в преисподнюю оставался закрытым, но стоило ей вернуться (лицо загорелое и сияющее, стан стройный, как у стюардессы, синее пальто с яркими плоскими пуговицами, наподобие золотых монет), как разверзалась бездна — и чертова дюжина ладных молодцов начинала суетиться вокруг нее, рвать ее на части в мотелях и закоулках его души, хотя в действительности, как нам доподлинно известно, она сходилась всего лишь с двенадцатью заправскими любовниками на протяжении этих трех своих поездок.

Никто, и менее всех ее мать, не понимал, почему Арманда вышла замуж за ничем не замечательного американца с не слишком надежной работой, однако нам пора заканчивать этот разговор о любви.

18

Во вторую неделю февраля, примерно за месяц до того, как смерть разлучила их, Персоны полетели в Европу: Арманда навестить свою мать, умирающую в бельгийской больнице (примерная дочь опоздала), а Хью, по заданию издательства, — проведать мистера R. и другого американского писателя, тоже поселившегося в Швейцарии.

Дождь лил как из ведра, когда он вышел из такси перед большим, старым и безобразным загородным домом R., стоящим над Версе. Прошел по выстланной гравием дорожке меж ручьями пузырящейся воды, бегущими по обеим ее сторонам. Входная дверь была приоткрыта, и, ступив на коврик, он с радостным удивлением увидел Джулию Мур, стоящую спиной к нему у телефонного столика в прихожей. Она опять завела соблазнительную прическу средневекового пажа, и на ней вновь была оранжевая блузка. Он кончил вытирать ноги, когда она положила трубку, — и тут выяснилось, что это совсем другая девушка.

— Простите, что заставила вас ждать, — сказала она, обратив к нему улыбающийся взгляд. — Я заменяю мистера Тамворта, он проводит отпуск в Марокко.

Хью был приглашен в библиотеку, хорошо обставленную, но определенно старомодную и плохо освещенную, наполненную энциклопедиями, словарями, справочниками, авторскими экземплярами книг в многочисленных изданиях и переводах. Он сел в кресло и достал из портфеля список вопросов для обсуждения. Два основных сводились к тому, как замаскировать нескольких уж слишком узнаваемых личностей в рукописи «Фигуральностей» и что делать с этим коммерчески непригодным названием.

И тут вошел R. Щеки его заросли трех-четырех-дневной щетиной, одет он был в нелепый комбинезон, удобный, как он считал, для размещения профессиональных принадлежностей: карандашей, шариковых ручек, трех пар очков, карточек, аптекарских резинок к ним, канцелярских скрепок и жала остроумия, которое после нескольких приветственных слов он направил на нашего Персона.

— Могу лишь повторить, — сказал он, усевшись в кресло, освобожденное для него Персоном, и указывая ему на такое же напротив, — то, что говорил уже не раз, а многократно: можно заменить одного кота на другого, но нельзя изменить моих героев. Что же до названия, синонимически равнозначного слову «метафора», — никаким степным кобылам не вытащить его из-под меня. Мой врач рекомендовал Тамворту запереть от меня винный погреб, что тот и сделал, спрятав ключ, который слесарь сможет продублировать только к понедельнику, а я, знаете ли, слишком избалован, чтобы покупать дешевые вина, продающиеся в деревне, так что все, что могу вам предложить, — вы мотаете головой, заранее и абсолютно правы, мой мальчик, — банку консервированного абрикосового сока! Теперь позвольте мне сказать еще несколько слов о заглавии и клевете в литературе. Видите ли, это письмецо, что вы мне написали, раззадорило меня. Мне возбраняется прикасаться к второсортным типам, но мои второстепенные персонажи поистине неприкасаемы, если позволите поиграть словами.