Альберт Родионов - Серое небо асфальта

• Название: Серое небо асфальта
• Автор: Альберт Родионов
• Жанр: Современная проза

---

— Держи… — мужчина посмотрел на женщину и та, выплюнув на ладонь монету, подала её лодочнику.

— А за себя? — тот бесстрастно взглянул на мужчину.

— Я раньше тебе заплатил, ещё тогда, помнишь?

— Ах, да! — лодочник, сверкнув глазом, согласно качнул зашторенной капюшоном головой. — Вспомнил, ты говорил, что вернёшься за… этой!

Кивок мужчины подтвердил его воспоминания, и вёсла без всплеска вонзились в воду…

— Это далеко? — женщина с волнением вглядывалась в туман и сжимала руку мужчины…

— Не знаю, не понятно, — он пожал плечами, — ощущений никаких, едешь и всё… Потом приезжаешь… и опять всё… но чувствуешь… нет, скорее… знаешь, что это далеко не всё!

— А он кто? — она скосила глаз на лодочника.

— Он? — мужчина грустно улыбнулся. — Музыкант, писатель, философ… паромщик, наконец!

— Почему паромщик, зачем, если всё это… перечисленное тобой — впереди, — она несогласно тряхнула волосами. — И откуда ты знаешь, кто он вообще? мне он показался не разговорчивым!

— Тогда, в первый раз, у меня с собой, кроме монетки за щекой, была в кармане бутылочка перцовой с мёдом, а она кому хошь язык развяжет!

— Ну?..

— Ну и развязала…

— Ну и?.. Дальше, дальше, вредина!

— Тебе что, так интересно? Этого в двух словах не скажешь!

— А у нас лимит времени? — она грустно улыбнулась.

— Да уж… — он осмотрелся по зелёным щебечущим берегам…

Лодочник достал из кармана дождевика сине — белую пачку папирос и закурил…

Маша сморщила нос и недовольно посмотрела в его сторону…

— Ну и вонь от его сигарет! Так, что он там?

— Сказал, что всегда хотел быть нужным людям, будучи уверенным, что чем выше "квали" тем больше пользы принесёт, ну и занимался… днями, ночами, часами, оттачивая мастерство игры… Но чем большего достигал, тем меньше становилось друзей, меньше востребованности, больше врагов, и отрицательных отзывов об его искусстве, больше своих сомнений, наконец, озлобленности к тупому непониманию, неприятию, зависти. И однажды пришла спасительная мысль — всё бросить! "Если им не нужно, если хотят того, что могут сами, что под силу каждому серому homo, если так презирают слово sapiens или относятся к нему слишком просто, на уровне коварной изобретательности, называемой — хитрость!"

— Бросил? — Маша с негодованием, но жалостью, взглянула на лодочника, страстно жующего измочаленную в кашицу гильзу горькой папиросы и тоже метнувшего в неё быстрый короткий взгляд. Она испуганно решила, что он слышит их разговор, и шёпотом спросила:

— Мы ведь тихо говорим?

— Он не слышит… точно! — успокоил Виктор и в свою очередь незаметно глянул в сторону лодочника. — Только не пой песню: Я убью тебя лодочник!

— Я чо, совсем уже? — Маше захотелось рассмеяться. — Продолжай, давай!..

— Ну… бросил… вот так!

— А писатель… как же? — она опять исподтишка зыкнула на бывшего музыканта, писателя, философа и прочая, прочая, прочая…

— Начал писать… может и писать, сначала, но начал! — Виктор усмехнулся. — Залез в такие дебри… — мысли были — что выбраться самостоятельно сил не осталось! Стал искать помощи в книгах… — Он почувствовал, как рука Маши постепенно давит всё сильнее его кисть… — Ты чего дрожишь-то?

— Что-то зябко на воде! — она передёрнула плечами и ослабила хватку. — Не отвлекайся… Нашёл?

— Нашёл, кажется!

— Потому и здесь теперь! Точно? Угадала? — Маша зверски сжала губы. — А как же могло быть иначе? Небось, столкнулся с теми же проблемами, что и в музыке?

— Угадала! — Витя шмыгнул носом. — Теперь, говорит, никто мою лодку не критикует, что старая, мол, корявая… денежку, хоть и не большую, платят исправно… а пользу и так приносить можно, — не обязательно сложному люду, не обязательно простому, любому можно, а в искусстве так не получится!

— Философ! — Маша кивнула в сторону журчащей под вёслами воды.

— Ага! Говорит, что философом стал именно здесь, не в кабинете за компьютером или на диване с книгой в руке, а именно здесь — в деревянной лодке, "что в твоей бочке…" — говорит!

Маша запахнула лёгкий плащик…

— Не думала, что здесь буду мёрзнуть! — она передёрнула плечами. — Ну, а если вдруг нетленной памяти потомков лишился, тогда как, если то, что написал бы, осталось в веках?

— Я, кстати, — Виктор снял "аляску" и накинул ей на плечи, — задал ему тот же самый вопрос…

— И?..

— Я, — говорит, — сам теперь нетленка! Потому, как имя моё — Харон!

Маша почувствовала, как под одеждой, кожа зябнет снежной сыпью крупы, и подумала: — А чего я так боюсь, что за волнение, при чём тут Харон, если плывём мы по обычной речке, в кустах — по берегам, соловьи зачипыриваются, пеночки пощёлкивают, рыбка с волнами причпандоривается. Стикс — он холодным должен быть… ледяным… или очень горячим… но не таким, это точно, да и лодочник… уж больно мне кого-то напоминает… Ба… да это же Димка! Димочка!!! — завопила она вдруг отчаянно, почувствовав и начиная верить окончательно, будто что-то не так…

ГЛАВА 32

— Уф-ф-ф… — он открыл глаз… сначала один, потом другой. — Уф-ф-ф… что за дрянь снится! То я — профессор Лебединский, то — Харон! А может — Герасим? Чёрт знает что! А Маша причём тут, мысли её, будто во мне, блин, мистика рваная… и Витёк объявился… умный, как всегда! Ох, лишь бы не беда! — Дима сел в груде лохмотьев, сладко потянулся и осмотрелся в поисках вчерашних остатков… Голова немного гудела… в землянке было пусто: ни собак, ни собачников. Бутылку зажало двумя вёдрами — помойным и для воды, чтобы не упала, и в ней, будто, виднелось на дне…

— Ну-ка… — он разбросал тряпичное кружево и встал… — Оставили… спасибо други… не забуду!

Шум за пологом, насторожил, но не достаточно — не успел… Два мрачных, крупных, заросших недельной щетиной лица, встали перед ним и удивлённо осмотрели… сначала его, потом землянку… Он не знал этих бомжей!

— Водка осталась? Вы, говорят, вчера гуляли!? — спросил один, довольно резким тоном. Настолько резким, что Димка решил, было возмутиться, но с ужасом разглядел приставленный к своему горлу нож…

"Блин, и псины ни одной, как назло!" — расстроился он. — Вон, осталась капля! Это всё! — он быстро закивал головой, увидев, опасно расширяющиеся глаза второго типа и указал рукой на сиротливо торчащую меж вёдер бутылку.

— Козлы, выжрали всё! — тот, что без ножа сунул остатки водки в карман, хищно огляделся и увидел брусок мыла. — Брать? — он посмотрел на своего…

— Бери… С паршивых козлов, хоть шерсти клок! — усмехнулся тот, не убирая от горла Димы нож. — Вон, ботинки ещё, неплохие, вроде… — он указал остриём на Димкину обновку, аккуратно восставшую у входа.

Шея ощутила свободу, колющая сталь отступила, и он рванулся, машинально… жалко стало ботинки, хоть и привыкнуть ещё не успел, но очень жалко, больше, чем водку, и он рванулся за ними вслед…

Тот, что был без ножа, но теперь с ботинками, удивлённо оглянулся…

— На мразь!.. — тяжёлый удар по голове бросил Димку на ворох тряпья, и он… решил выспаться основательно.

Очнувшись он застонал…

Никто не кинулся ему на помощь, никто не спросил: что случилось? Он всё ещё был один… бля, без привычного ансамбля, и ему было хреново… бля!

Теперь голова гудела всерьёз, Он потрогал её и почувствовав нечто липкое, осмотрел пальцы… Так и есть — кровь!

— Вот где и когда настигла расплата! — горько усмехнулся Дима, зачем-то вспомнив свою последнюю рыбалку в северном городке, где служил, в те давно минувшие времена, его отец…

Димке было лет пятнадцать, отца уже перевели на Урал, и семья ждала, когда он вызовет их к себе…

Оставалось дней пять до отъезда, мать отправила контейнер, и чемоданы с нетерпением ждали пищи…

Недалеко, в нескольких остановках от их дома, растянулось на пару километров озеро, его так и называли: Долгое. Служило оно, кажется, очистным водоёмом, для какого-то промышленного предприятия, воды его не замерзали даже зимой, но мальчишки купались в нём, ловили карасей, колюшку и гальянов.

В ту ночь, мать отпустила его на рыбалку с ночёвкой; белые ночи действительно были светлыми, словно бельма.

Он сидел, на бревне, так называемого корыта, точнее деревян-ного сруба и терпеливо ждал клёва… Глубина здесь — под корытом — доходила до четырёх метров и караси ловились отменные, хоть и редко.

Но вот, поплавок дёрнулся… Дима напрягся, он знал, что надо ждать, когда карась подойдёт снова… Ждать пришлось долго, но поплавок снова дёрнулся, раз… второй… и медленно, наискосок, нырнул под воду…

Димка долго любовался большой широкой рыбой, блестящей, как начищенный пятак, пока не сунул её в садок.

Второй карась клюнул через час… Димка втащил его на абревно… но… о ужас! крючок сорвался и рыба медленно стала сползать в воду… Он смотрел на неё, застыв в ступоре, и когда карасик, килограмма на… где-то рядом… махнул, прощаясь, широким хвостом, Димка бросился за ним… Не так чтобы прыгнул, но кинулся, стоя на коленях перед бревном, ими же он и упёрся в бруствер, дабы не свалиться в воду полностью, отсюда вымок лишь по пояс. Уже в воде, он увидел, как жёлтое, круглое, словно блин, тело рыбы, уходит на дно и попытался схватить его рукой… В тот момент, в голове мелькнула трезвая мысль: что карась — рыба, он — дома, и поймать его руками — на глубине, не возможно!