Элберт Карр - Вашингтонское убийство

• Название: Вашингтонское убийство
• Автор: Элберт Карр
• Издательство: Издательство «Правда»
• Жанр: Политический детектив
• Год: 1968

Элберт Карр родился в 1902 году в Чикаго. В 1921 году окончил Чикагский университет, а в 1926 году — Колумбийский, получив ученую степень магистра гуманитарных наук; учился также в Лондонской школе экономики.

С начала 30-х годов сотрудничает в нескольких американских журналах. Во время и после второй мировой войны работает в качестве эксперта в различных организациях и принимает участие в ряде правительственных миссий.

Среду, описываемую в публикуемом нами детективе, автор знает не понаслышке. Занимая на протяжении многих лет высокие посты в государственном аппарате, он имел возможность основательно изучить нравы политической и дипломатической элиты США, которые и показал в своей разоблачительной повести.

---

— А вот тут-то и начинается самая гнусная часть его плана. Видишь ли, я выяснил кое-какие подробности. Обычно, когда в царапину попадают бациллы столбняка, то, если даже сыворотку ввести порядочно спустя, она все равно подействует и эти гады передохнут. Но если внести инфекцию искусственно, так, чтобы она сразу попала в кровь,— вот это уже совсем другой переплет. Нормальная доза сыворотки рассчитана на обычную, сравнительно мягкую форму инфекции. Она не спасает больного, если бациллу ввели в огромном количестве путем инъекции. Кроме того, в скором времени у больного смыкаются челюсти, и он уже не может говорить, он совершенно беспомощен. У, этот Артуро дьявольски хитер! Понимаешь?

Керк умолк, ожидая ее ответа. На темнеющем небе показался узкий серп месяца, стали проглядывать первые звезды, легкий ветерок принес с собой запах роз, и Саре подумалось, что вкрадчивая красота сада усыпляет ее, словно наркотик, а ей сейчас так нужно, чтобы голова была ясная, чтобы мысль работала четко.

Она молчала, стараясь сосредоточиться. Керк пристально смотрел на нее.

— Вот так это, вероятно, и было,— снова заговорил он.— Я, во всяком случае, представляю себе все это только так.

Она машинально пощелкала замком своей простой черной сумочки. Он мгновенно отреагировал.

— А... Письмо Тома! Есть там что-нибудь насчет Оливареса?

— Да, его имя упоминается,— подтвердила Сара.— Скажи, Керк, ты делился своими подозрениями с кем-нибудь, кроме меня?

— А что бы это дало? Оливарес вне пределов досягаемости, прямых улик у меня нет. Тут ничего не поделаешь. Если бы я поднял шум, проку бы никакого не было — только лишние неприятности для Чиверов, а они и так всем этим страшно удручены. Для чего же попусту затевать скандал?

— Да, такие, значит, дела...— отозвалась Сара.— Пожалуй, пора идти в дом. Мы тут остались одни.

— Можно мне прочитать письмо Тома, или у тебя есть какие-нибудь возражения?

Помедлив немного, она сказала:

— Темно, ты ничего не увидишь.

— А я ношу с собой фонарик,— тотчас ответил он, и в голосе его чувствовалась напористость.

Керк достал из кармана изящный золотой фонарик в форме карандаша, показал его Саре.

— Рождественский подарок Чиверов. Вот он как раз и пригодился.

Щелкнула кнопка, и на Сарину сумочку упал узкий луч света.

— Послушай, Керк,— сказала Сара.— Том не разделял твоей антипатии к Оливаресу. Когда он писал, что один из его друзей замешан в скверную историю, то имел в виду кого-то другого.

— Полагаю, это тем более дает мне право прочесть письмо, как ты считаешь?

Ни слова не говоря, она открыла сумочку, достала конверт и, вынув из него один-единственный, густо исписанный на машинке листок, протянула его Керку. Когда он направил на листок луч фонарика, она инстинктивно отодвинулась подальше и закрыла глаза. Письмо она знала наизусть.

«Родная, соскучился по тебе невероятно, а ведь у нас с тобой уже такой солидный супружеский стаж — целых три месяца. Тоска одолевает меня с самого дня твоего отъезда (помни свое обещание — это твоя последняя командировка!), а тут еще прицепилась какая-то странная хворь. Должно быть, легкий гриппок или что-нибудь в этом духе.

Вчера вечером повалялся немного в саду, на сырой, холодной земле. Дело было у Чиверов, во время приема. Ты заинтригована? Спешу присовокупить, что я был один. Вообще какая-то странная история. Выпил я, в сущности, совсем немного.

Неужели мне что-нибудь подмешали в виски? У меня это просто в голове не укладывается. И все же какое другое может быть объяснение? Перед самым ужином меня вдруг стало мутить и очень захотелось спать. Я вышел в сад — думал, прогуляюсь немножко, а может быть, меня там вырвет — в общем, полегчает. Я понимал, что, если сяду, меня развезет окончательно, и поэтому старался ходить, но меня шатало все сильнее.

Я не разбирал дороги, была такая темень — ни луны, ни звезд, и стоило мне немного отойти от освещенного дома, как я начал спотыкаться. Вдруг передо мной запрыгал узкий луч света, и чей-то голос — я не разобрал, чей — позвал: Том!»

Я побрел было на свет, но он погас; после этого, помнится мне, я заметил какие-то блики, совсем рядом. Потом свалился прямо на розовые кусты, а может быть, меня кто-то на них толкнул.

Что было дальше — не помню. А когда я очнулся, то сидел на земле, и меня поддерживали Джерри и Артуро Оливарес. По-моему, ты с Оливаресом не знакома — славный парень, представляет в Вашингтоне новое патагвайское правительство. Они перенесли меня во флигель, там я всхрапнул немножко и вернулся домой, а теперь накачиваюсь чаем, лопаю аспирин к усердно промываю ссадины — оцарапался о шипы, когда свалился на розовый куст.

До чего же это не вовремя — мне сейчас никак нельзя свалиться, даже на один день. Тут назревает весьма острый материал в связи с Патагваем, и, возможно, придется туда лететь, если коллеги Оливареса в новом правительстве не сумеют раскопать нужные мне документы. Неприятно только, что, если история эта выплывет наружу, один из наших друзей попадет в щекотливое положение.

Я долго обдумывал этическую сторону дела, но пришел к выводу, что выбора у меня нет,— ведь на карту поставлена судьба целого народа. Я знаю, когда я изложу тебе все обстоятельства, ты со мной согласишься. А пока ограничусь этими несколькими строками — просто, чтобы ты не испугалась, если все это вскроется еще до твоего возвращения и до тебя станут доходить разные слухи.

Ну, а теперь пойду лягу в свою одинокую постель и попробую одолеть эту непонятную хворь думами о тебе: я убедился, что это — великолепное средство от всех моих бед. Береги себя, избегай опасности, не броди по темным закоулкам Дамаска и пиши! Помни, моя любовь к тебе возрастает с каждым часом. Том».

С подчеркнутой тщательностью сложив листок, Керк сунул его в конверт, который все это время держал в руках.

— Я рад, что ты показала мне это письмо. Должно быть, Том был в бреду, когда писал его.

— Ты это брось, Керк! — оборвала его Сара.

— Ну ладно, в бреду или не в бреду, но, во всяком случае, он явно чего-то недодумал. Оливарес, наверно, наврал ему с три короба, чтобы замести следы, и, хотя трудно себе представить, чтобы такой башковитый парень, как Том, на это клюнул, видимо, все-таки так оно и было. Неужели ты по-прежнему принимаешь это всерьез — после того, что я тебе рассказал?

— Просто я хочу знать все до конца. Я должна избавиться от сомнений.

— Надо показать письмо Джерри Чиверу. Ведь как-никак эта история произошла у него в доме. Он имеет право знать, что Том тут пишет. Ты не возражаешь, если я дам ему прочитать письмо?

— Не возражаю. Идем.

Глава IV ЯВАНСКИЙ УЖИН

Этель Чивер сразу заметила, что они пришли из сада вдвоем.

— Ах вот ты где, Сара! Он уже обхаживает тебя? Вы оба, разумеется, остаетесь ужинать. Сегодня у нас яванские блюда.

И она жестом пригласила их в столовую рядом с большим салоном, где обычно сервировали поздний ужин. Три огромных люстры, в которых горело около ста свечей, освещали длинный, покрытый белой скатертью стол-буфет. Он был уставлен золотыми блюдами, и пламя свечей, отражаясь в их полированной поверхности, рассыпалось каскадами огоньков.

Гости обслуживали себя сами. Для них были сервированы десятка два круглых столиков — на каждом по пять-шесть кувертов и серебряное ведерко со льдом, из которого высовывались горлышки бутылок с рейнвейном.

За длинным буфетным столом стояли дворецкий — англичанин Клифтон — и несколько горничных, готовые прийти гостям на помощь. Тут же был и второй шеф-повар Чиверов Пиланг — крошечный человечек в белых парусиновых брюках и огромном поварском колпаке, похожий, как подумалось Саре, на какой-то диковинный гриб. Его темное лицо расплывалось в широкой, обнажающей зубы улыбке — всем своим видом Пиланг показывал, что гордится своим искусством и готов принимать похвалы.

— Меню у него просто божественные, вот взгляни,— обратилась Этель к Саре и протянула ей одну из отпечатанных карточек, которые она раздавала гостям. Сара прочитала меню и передала его Керку.

— Ну и молодчина же вы, Этель! — восхитился Керк.— Вы в своем роде замечательный импресарио: ведь вы добились того, что приглашение на прием к Чиверам стало показателем общественного статуса, чем-то таким, чем люди хвастают — как, скажем, картиной Пикассо или скаковыми лошадьми.

— Очень мило сказано, Керк. Я, во всяком случае, намерена расценивать это как комплимент. А то ведь у вас в каждом слове ищи какую-нибудь подковырку. Придется мне потом поразмыслить над этой фразой. Он далеко пойдет, не правда ли, Сара? За этой представительной внешностью государственного мужа скрывается сердце Казановы и ум Макиавелли. Ах, до чего же пагубно действует Вашингтон на холостяков!