Джулия Стоун - Рабыня Вавилона

• Название: Рабыня Вавилона
• Автор: Джулия Стоун
• Издательство: Русич
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-8138-0939-2

Накануне свадьбы с дочерью богатого купца сын знатного вельможи теряет голову от любви к таинственной незнакомке. На одной чаше весов оказывается богатство, карьера, власть; на другой — любовь. Юноша готов следовать велению сердца, но неожиданно выясняется, что его возлюбленная — рабыня…

---

За сорок лет правления Навуходоносор превратил Вавилон в самый красивый, блистательный город в Месопотамии. Весть о его богатстве и великолепии распространилась по всему миру. Теперь царь смотрел на плоды своего труда.

Солнце закатилось как-то сразу. Нежность немого вечера с пирамидами теней на гладких стенах была смята, сбита с ног бешеной ветреной ночью. Он слышал даже, как шумят сады, разбитые тут и там в дворцовом комплексе, точно был один. Но голосили флейты, бил барабан, танцоры выделывали что-то невообразимое, подергивая, точно женщины, плечами и бедрами. Сверкали клинки в их руках и переливались, точно крылья стрекоз.

Молодая ночь рвалась во дворец с открытой балюстрады, отдергивая прозрачные темные занавески. Дул сухой жаркий ветер, ночь — гибкая растрепанная блудница — швыряла горсти мелкого песка. Плавно кружили в воздухе белые и алые лепестки, и занавеска прорвалась, зацепившись за пику неподвижного воина с глазами, как ночное небо Месопотамии.

Улыбались девушки гарема с гладкими и тонкими руками, украшенными кольцами и запястьями. Их волосы были подняты у висков и заколоты гребнями из слоновой кости. Навуходоносор смотрел со спокойной снисходительностью в эти глаза, подведенные краской, Они должны быть сдержанно стыдливы — девушки его страны и принцессы дальних' земель; и они были таковы.

Это контрастировало с безумной разнузданностью танцовщиков и девочки в красных пеленах с открытым смуглым животом, вбежавшей в круг. Она обняла одной ногой танцовщика за талию, поднялась на носки, вытянулась, прильнула к нему, запрокинулась, он склонился к открытой шее, скользнул по ней языком с золотым колечком. Они не стояли на месте. Кружились, переливались. Раскрытая пятерня партнера скользила по ее спине, перенимая метаморфозы мышц, и от того, как она сводила лопатки, Навуходоносор испытывал желание застонать.

Наложницы сгрудились вокруг его кресла, лениво двигаясь, прикасаясь к нему, мигая сонными глазами с лихорадочным блеском, готовые к капризам царя, к любовной горячке.

Танцоры бесновались. Было душно. Девочка немного устала. Розовые пятна проступили на щеках. Она надела на лицо плоский предмет, который все время держала в руке, и которого царь поначалу не мог разобрать — маску леопарда. Разыгрывалась сцена охоты. Она неслась по кругу, мужчины пытались ее схватить, сорвать покровы, лоскуты красной мягкой кожи, обнажить девственное тело, темную узкую полоску внизу плоского живота, и был момент, когда Навуходоносор испугался, что это на самом деле произойдет. Но он давно все понял. Уж он-то, он, старик, знал, что все — игра, как этот напоенный страстью танец, как не заточенные клинки, которыми никого нельзя ранить.

В дело вступили бубны. Навуходоносору поднесли кубок, и он отхлебнул горького напитка. Наложницы возбудились, их прикосновения стали настойчивее. Наконец леопарда изловили. Пронзительный визг флейт оборвался. Навуходоносор, не отрываясь, смотрел на имитацию соития, и в наступившей тишине ритмично звенели украшения девочки на запястьях, щиколотках, бедрах, маленькой груди. Она тяжело дышала. Танцор подхватил ее на руки. В этот момент она сорвала маску, и царь успел заметить, что у нее самой глаза леопарда.

Гибкая толпа упорхнула. Остался одинокий ковер с загнутым краем, на который выбежали жонглеры и глотатели огня, но он не смотрел больше.

Небесные стражники затворили за Шамашем врата в подземное царство, и наступила ночь. Алые ленты вечерней зари еще плыли, медленно изгибаясь в кобальтовой синеве, но вот исчезли и они. Адапа быстро шел, расчищая себе дорогу, расталкивая шумных, веселящихся людей, временами бежал, прижимаясь к стенам домов. Ветер дул в лицо. Он щурился от теплой пыли, кружащей в воздухе, платье липло к коленям. Иногда в толпе мерещилась Ламассатум. И тогда он останавливался, прислушиваясь к громыханию сердца.

Юноша уже миновал Стопу бога, небольшой квартал гончаров, где мигали желтые фонари, и вышел на улицу ткачей. В глаза брызнул яркий свет, так, что он зажмурился, и продолжал идти, выставив вперед руку. Повсюду на улицах Вавилона устраивались представления по сюжетам мифов, где у Мардука было главная роль, разыгрывались волнения по поводу внезапного исчезновения бога.

Адапа злился на себя, что не успел укрыться от очередной процессии. Кружились и визжали девушки с лентами в волосах. Какой-то толстяк в полосатом переднике, с животом, как бочка, трусил верхом на осле. За ним поспешал почетный эскорт — изрядно захмелевшие мужчины и женщины тащили кувшины с вином.

Толпа налетела, как вихрь, его толкали, увлекали за собой, факелы на ветру разгорались, издавая низкий гул. Адапа задыхался, стиснутый блестящими, беснующимися телами. Какая-то женщина на миг прижала его к стене и, обдавая парами дешевого пальмового вина, жарко поцеловала в губы. Адапа отпрянул, но она держала крепко и шептала, касаясь уха мокрыми губами:.

— Я могу пойти с тобой, если хочешь. Тут недалеко… я сделаю все, что тебе нравится… послушай меня, идем.

— Убирайся, — ответил Адапа, снимая ее руки со своих плеч. — Ты и без меня найдешь немало любовников.

Женщина рассмеялась, открывая ряд мелких зубов. Прибежал жонглер, подбрасывая на ходу факелы. В мелькающем оранжевом свете Адапе показалось, что зубы ее в крови.

— Дурачок, — проговорила она. — Я предлагаю тебе себя во имя богини любви, светлой Иштар.

— Я тороплюсь.

Уже была пройдена большая часть пути, но Адапу не покидало неприятное чувство, будто кто-то за ним идет, — доносчик из дома отца.

Справа возвышались сплошные стены Эсагилы, сливаясь с темным небом. Храм приближался с каждым шагом. Доносился запах ароматических веществ, которые жгли в плоских чашах перед алтарем. Голос храма не заглушал даже шум торговых рядов, выросших вдоль стен на время праздника.

Луна укрылась за ступенчатыми плечами Этеме-нанки. Адапа свернул в глухой переулок и ускорил шаг. Позади, по освещенному углу крайнего дома проносились тени.

На Пятачке Ювелиров было тихо. В окошке одной из мастерских горел огонек. Сердце Адапы колотилось. Он протер глаза — все та же махровая стена мрака, где каждый звук отделен от другого, где стопа сквозь тонкую подошву чувствует любое искажение разбитой вдребезги панели, пахнет дымом, сырой штукатуркой и какими-то душными ночными цветами. Адапе до крика хотелось отодвинуть мягкую заслонку мрака, увидеть Ламассатум такой, какой она была утром.

Он остановился в тупике квартала Ювелиров. Он точно ослеп на короткое время. Желание его было так велико, что он бы, наверное, умер, но Адапа увидел ее.

Она сидела на старом алтаре, на котором он не так давно ночевал. А теперь вот она, быть может, касается руками незримых отпечатков его ладони.

— Ламассатум, — выговорил он, порывисто к ней приближаясь. — Благодарение небу, ты пришла. Ты здесь, моя прелесть…

Он трогал ее, точно был слеп, а она остановившимся взглядом смотрела на него и молча улыбалась уголками губ. Весь ее молчаливый, расслабленный облик излучал тихую радость, точно она радовалась себе самой. Адапа сел рядом, обнял ее. Волосы ее пахли зноем. Целоваться на камне было неудобно. Она все время ерзала, обвивала его шею голыми руками и что-то шептала в самое ухо быстро, нежно, влажно. Он взял ее за остренькие локти.

— Подожди, Ламассатум, — задыхаясь, сказал он. — Я не понимаю, что ты говоришь, постой, — он снова целовал ее теплый впалый висок, нежную скулу, губы. Она продолжала смеяться и что-то бормотать, осыпая его лицо короткими птичьими поцелуями. — Я… я не могу понять, милая, милая…

Теперь все проходило в иной плоскости: в жидком лунном луче шмыгнула кошка, засветились бледные блики на яблоках, рассыпанных кем-то, Пятачок Ювелиров стал громадным, заслонив собой весь Вавилон — так казалось Адапе.

Ламассатум откинулась назад и, серьезно глядя на Адапу, тихо и внятно сказала:

— Пойдем отсюда. Я хочу быть только с тобой.

Держась за руки, они бежали по улицам, то и дело попадая в карнавальные водовороты. Адапа сердился, а Ламассатум хохотала, цепляясь за него, целуя на бегу его серьезное лицо. Прошагал бутафорский отряд наемников с деревянными мечами. Следом проплыла кукла двуликого Энлиля, пробежали девушки с бубнами и полуобнаженные юноши.

Ламассатум схватила Адапу свободной рукой выше локтя. Глаза ее блестели, губы двигались, но в таком шуме Адапа не мог разобрать ни слова. Он подался к ней, обнял.

— Какие они все глупые, и мне их жаль, — сказала Ламассатум.

— Жаль? Почему?

— Смотри, они веселятся и думают, что счастливы. Но по-настоящему счастливы только мы.

На улице было светло, как днем, а факелы и фонари все прибывали. И лицо ее было, как луна, доверчиво обращено к нему.

— Мардука отвезли в горы, и солнце и луна покинули город. Но супруга бога отправилась на поиски своего мужа, и они вместе вернутся обратно, — пели в толпе.