Колин Гринлэнд - Вернуть изобилие

• Название: Вернуть изобилие
• Автор: Колин Гринлэнд
• Издательство: ГРИФ-Ф
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1993

«Умный, тонкий космический роман, обладающий в полной мере развлекательностью и зрелищностью “Звездных войн”, динамикой повествования... Гринлэнд показывает нам живую, блистательную, сложную и меняющуюся вселенную...» (Майкл Муркок)

---

Все было кончено. «Элис Лиддел» была повержена.

Повержена в грязь, в джунглях, на Венере.

Часть четвертая ПЛЕННИКИ БОГИНИ ЛЮБВИ

41

В наше время мало кто помнит, что планета Венера получила свое название по имени древней богини любви. Для нас, особенно, для тех, кто на ней побывал, в планете Венере мало привлекательного.

Венера никогда не была серьезным претендентом на колонизацию, даже в Годы Пик, когда предлагались и значительно более безумные проекты. Укрощение пылающих континентов и угрюмых морей — задача, от которой скоро отказались все, кроме самых одержимых и расточительных. И целый мир был оставлен на потребу эксцентричной и любящей крайности публики, для которой «Вулкан Турз» по сей день организует свои печально знаменитые ежемесячные экскурсии. Но и они не пытаются спускаться на поверхность этого капризного и беспощадного мира, где солнце движется медленно и в обратную сторону.

Нельзя сказать, что лик Венеры не прекрасен, особенно при первом приближении. Его гнилая, пенистая атмосфера так густа, а воздух столь влажен и плотен, что все климатические зоны кажутся пятнами разного цвета, мерцающими и меняющимися по мере того, как занимается, расцветает и умирает долгий день. Венера — хамелеон с цветовым спектром павлиньего пера, форели, бабочки. На сияющем краю света, впереди медленно тлеющего терминатора просыпается Ниобея, окрашенная в абрикосовый или розовато-лиловый цвет, а дальше — уже сверкает Эйсила, оранжевая, как молодой огонь, испещренная черными размытыми пятнами раскатов грома. В жарком белом свете невероятной луны, раскаленное и дымящееся, как расплавленное золото, сверкает Маре Эвита Перон; а Бассейн Иезавели — это поток бирюзовых чернил в барашках голубовато-зеленой пены. Переландра Планития дремлет, распростершись в апатичном свете дня, ее упругие нагорья поблескивают остриями и осколками радуги. Вечер поглотил Астерию с ее измятыми полосами тумана, похожими на отшлифованную бронзу в последних отблесках солнечного света.

Ночь здесь синяя, ультрамариновая, она кажется иссиня-черной на окутанных тьмой склонах Нокомис. Ослепленный, ты отворачиваешься от смотрового окна, у тебя перехватывает дыхание; ты бросаешь взгляд на часы. Ты не отрывался от окна целый час, и тем не менее, кажется, что это было мгновение ока. Если ты молод и восторжен, если ослеплен великолепием, тебе покажется, что Венера манит тебя обещанием, риском и обжигающей красотой. Если уже не молод и не готов оценивать мир только по внешнему виду, ты будешь восхищаться и издавать восторженные восклицания, но при этом раздумывать, какие скалистые и зазубренные неожиданности подстерегают тебя за этим богатым, ослепительным камуфляжем.

И ты прав.

На Венере колоссальные вулканы Беты Регио изрыгают пылающую грязь на огненные пляжи разъеденного серого камня. На западе, за горами, голые равнины из глинистого сланца переходят в больные песчаные пустыни, трескающиеся и разрывающиеся, спекающиеся днем и замерзающие ночью. К северу, в котле Мнемозины, по промокшим долинам постоянно проносятся серные ураганы. К югу, в Фебе и Фемиде, косматые, скрученные мангровые деревья сочатся ядом, стекающим в кислые зеленые болота. На востоке находится Море Джиневры, где из волн оловянного цвета выпрыгивают огромные хищные змеи, чтобы поглощать прячущихся в норах песчаных акул.

На полюсах, так же, как и в пустынях, нет ничего живого, да и не может быть. В страшном неумолимом холоде замороженные вещества сковываются, просеиваются и снова движутся в диком вихре материи — ни твердой, ни жидкой, ни газообразной. Полярные районы Венеры — это холодный ад, где ветры-титаны восстают против неволи, с завываниями и воплями превращая химические снега в безумные водовороты и замерзающие белые арки.

Коралловые рифы Эреба поднимаются из вязкого моря, как огромные зазубренные шпили. Изъеденные, обветренные горные кряжи вьются спиралью и проходят зигзагами на десятки километров по дымно-черной воде. Встречаясь, они выбрасывают замерзшие, шишковатые взрывы зубчатых скалистых холмов и скопления минеральных зубьев. На остриях этих зубьев, сплетенные, на последнем издыхании висят медузы — шары мышечной слизи, выброшенные бурями, раздирающими липкие волны морей, где нет ни приливов, ни отливов. Коралловые утесы густо покрыты пятнами их крови. Угловатые, совершенно черные омары длиной более полуметра выдавливают опухоли из своей сморщенной, мягкой плоти; ящерицы-пираньи дерутся за их волокнистые глаза.

В Белладонне, меж изъеденных тлеющих конусов, все еще дымятся и бурлят кратеры. На склонах древних кальдер, среди черных трав, понуро гнущихся под разъедающими ветрами, чахлые деревья протягивают руки к тяжелому небу. Их листья похожи на сальную кожу, но осенью, которая рано наступает в этих широтах, они увядают и опадают, как почерневшие обрывки бумаги, вылетающие из костра. Их плоды — бледные, продолговатые и напоминают больную бамию. Десятками тысяч на них спускаются пещерные летучие мыши и обдирают ветви по ночам. Кора этих печальных деревьев рыхлая и постоянно сочится густым серым соком, поскольку в ней обитает целая раса паразитирующих древесных червей, питающихся тканями дерева. Все лето они жуют и размножаются, жуют и размножаются. Иногда, по слухам, можно увидеть, как зараженное дерево дымится и даже вспыхивает от собственного внутреннего жара.

Фауна Венеры — безмозглая, воинственная и дикая. Они выходят на тропу, вооруженные броней и когтями; они передвигаются под панцирями, низко пригнувшись к земле. Они оставляют за собой след из слизи и слюны, из крови и соков их жертв — существ, менее хитрых и хуже вооруженных, чем они сами. В клейких аммиачных болотах Айно обитают змеи-лезвия и гигантские мохнатые скорпионы, покрытые корой и красные, как стручки перца. На берегах Биршебы водится черепаха Стрейкера — по сути, это даже не черепаха, а плоский кайман с тяжелым щитком, вес которого в девяти случаях из десяти в конечном итоге ломает его собственную толстую шею; а также людоед-броненосец. Подмышка Афродиты — место обитания тяжелых металлических игуан, пурпурных, как свежий порез, и одного из видов асбестовых ящеров.

Их жертвы — древесные черви и им подобные. Слизняки, толстые и желтые, или серые и грубые, как каша, гигантские многоножки и жирные желтовато-коричневые жуки с девятью конечностями; молочно-белые ползучие совы; быстрые волосатые пауки. Млекопитающим, если бы даже они когда-нибудь появились в жестокой, кипящей венерианской среде, не было бы ни одного шанса выжить.

Природа, несомненно, поступила правильно, оставив Венеру зловонным котлом химического и растительного буйства, где рептилии сражаются с насекомыми, и проявила милосердие, не благословив ее разумной жизнью. Подумайте только, какая жестокая раса могла бы выйти из этих адовых лесов, какие крепости из угольно-черного камня могли возникнуть среди этих диких холмов, где повернули назад даже фраски. В один прекрасный день эти существа могли бы расправить крылья из сальной кожи и бросить вызов вонючему лону воздуха, они могли протянуть свои когти по меньшей мере в космос и, возможно, вцепиться в прекрасную почву Земли.

На Венере нет разумной жизни; поэтому там некому было в ужасе и благоговейном страхе наблюдать за тем, как перегретый «Кобольд» с криком прорвался сквозь пелену леса, вспахивая все перед собой, разбрасывая во все стороны огромные волны грязи и сочной растительности и, в конце концов, со стуком и грохотом остановившись в подлеске Земли Афродиты.

42

Табита Джут подняла голову.

Свет был странным, липким, как в подземелье. Она увидела руины и разрушения. Ветровое стекло было все в трещинах и полностью покрыто пятнами красной жижи, раздавленной плесени и листьев. Инструменты вылетели из своих креплений и валялись, разбитые вдребезги, на полу среди комков грязи и поблескивающих обломков плексигласа. Сетки-держатели были вырваны, и по всей кабине были разбросаны масляные тряпки, старые колесные диски и пустые катушки из-под изоленты. На всех панелях были или красные огни, или они вообще не светились, а сканеры все погасли или бесполезно жужжали.

— Элис?

Ответа не было.

Табита дрожащей рукой дотянулась до пульта. В шоке она не могла вспомнить ни единой команды. Воздух казался наполненным звоном и шипением, и ей понадобилось несколько минут, чтобы сообразить, что это поток кислорода в ее скафандре. Табита все еще была на связи с режимным каналом мозга корабля, но через него ничего не поступало.

— Элис, ты меня слышишь?

Ничего.

Глаза Табиты наполнились слезами. Из носа у нее текло. Она проверила давление в кабине. Оно было невероятно высоким.

Это было венерианское давление.

Табита сильно чихнула и сглотнула, приказывая себе перестать трястись, сообщая громкоговорителям и прожекторам, разбушевавшимся в ее мозгу, что она в них не нуждается.