Елена Костромина - Трафарет вечности

• Название: Трафарет вечности
• Автор: Елена Костромина
• Жанр: Фэнтези

Прихоть судьбы связала жизни коренных ленинградцев — талантливого врача Фёдора Беляева, его любимую — советника юстиции Ирину и лучшего друга Кузьму — палеонтолога, по совместительству — ведьмака. Теперь они вместе ведут расследование странных происшествий — умершие люди возвращаются в свои дома, но ведут себя странно и угрожающе… В историю вплетаются и такие ленинградские события, как то — саммит и грязная политика. Истоки событий кроются в прошлом, в таинственной гибели мужа Ирины, а окончание в руках людей, чья совесть и вера в добро могут оказаться бессильны перед желанием бессмертия.

---

У реки Федор в легкой, и совсем не назидательной манере рассказал Кузьме, что искренность и открытость — это похвальные качества в любом человеке, но свидетелями частной жизни людей должны быть очень не многие. Он легко и просто болтал о разных происшествиях в жизни Кузьмы, о которых не следовало никому рассказывать, и Кузьма слушал, кивал, следил за поплавком, убаюканный мягким и мелодичным голосом и в его голове кружилась мысль — да и зачем им, "младшим", рассказывать все это? Они ведь все равно не поймут и не оценят…

В это время, Михаил Петрович, сидя в библиотеке, гладил обиженного кота и втолковывал сыну:

— Ты, Петя, пойми. И я, и ты для него кто? Вот, то-то и оно, что дворовые люди. Отца он из собственного имения в свою науку взял, он же деда из крепости освободил и пожаловал купечество. И все равно… А Кузьку он возлюбил, как сына. Этого он никогда никому не скажет и себе даже не признается. Только если бы мы с тобой так отличились, что бы он сотворил?

— В порошок бы стер, — кивнул Петр, — Это уж непременно. Уж выволочку бы знатную устроил. А Кузьке только голову немножко помутит, — Петр вздохнул, — да вот боюсь я, что от этой мутоты ему вреда больше будет, чем от ясной выволочки.

— Не будет этого, — отрезал Михаил, — Ведьмаку ясный ум положен, и трезвое рассуждение. Иначе — пропадет. А Федор Михайлыч Кузьку не погубит. Я с детства помню… Он отца ни в грош не ставил, тот при нем слова вымолвить не мог, не то, что поперек молвить! Да ты и сам вспомни… Хоть ты мало этакого-то его видал… Как Кузьма родился, как сам-от из заточения-то вышел, с нами говорить-то по-другому стал, не по-прежнему. Словно в Кузьке есть что-то, Федору дорогое. Как посмотрит на Кузьму, затуманится… И испытания такого, что мне положил, прежде чем ведьмаком меня сделал, тебе — не назначит.

Петр встрепенулся. Тема ведьмаковского испытания была для него интересом отнюдь не праздным. Михаил это заметил и погрозил сыну пальцем:

— Даже не думай. Не моя это тайна, и не пытай.

— Да нет, батя, я не про испытание… Отчего он в заточение-то попал? Как же они его одолели, а он потом вернулся и извел весь их Совет?

— Не весь, да и не стал бы он… Троих только и извел. За дело, видно. Да и пользы от некроманта, да от ведьмы черной… А в гору себя заточить он сам позволил, оттого, что убил Отца Тишины бесчестно.

— И что? Надо было их всех известь! Да под самый корень!

— Ты пойми, дурья твоя башка, нельзя их известь под корень, новые придут, много тебе радости с того будет? А всех вампиров не изведешь никогда, да и нельзя! Равновесие… А дело в том, что — бесчестно. Со спины он его ударил, тот его и не видел даже.

— Вранье, — убежденно ответил Петр.

— Он сам так сказал, — веско возразил Михаил.

Некоторое время помолчали. И Петр, и Михаил знали цену словам. Научил их этому Федор, умевший и лгать, и хитрить, и уклоняться от истины, и умалчивать правду. Одно было несомненно — если Федор прямо говорил что-то, то так оно и было. Да вот только в спину он не бил. И учеников своих наставлял — победить ударом в спину — значит поиграть бой. Навсегда.

Михаил вздохнул и продолжил:

— И знаешь же, с тех пор, как Кузьма родился, ни разу клинок не обнажал. Ни саблю, ни дагу, ни кинжал. Скальпелями только балуется.

— Балуется… Я так саблей не смогу, как он скальпелем.

— Сравнил мыша с горой. Где он учился, да как, да сколько веков? А ты того только и умеешь, чему он тебя научил. А он… кончились наши разговоры, вон, идут, рыболовы… Глянь-ка, щуку какую Кузьке приманил!

Петр выглянул в окно. Кузьма нес в сетке здоровенную щуку, и сияющий его вид говорил о многом — и о том, что мальчишка и думать забыл о Пушкине, и о том, что щуку поймал он сам. С какой-то долей неощутимой помощи Федора.

— А ты говоришь… Если бы он со мной на рыбалку хоть раз пошел… Я бы наверно, со страху бы помер…

Когда Кузьме исполнилось двенадцать лет, он в очередной раз задумался об ограничениях, наложенных на него родственниками. Обычный серый осенний день шел, как шел. Федор приехал как обычно. Дверь, как всегда, открыта — заходи, кто хочешь. Федор хотел. На веранде — ни души. Значит — все на кухне. Если вообще кто-то есть в доме. Федор снял куртку и ботинки, нашел "свои" тапочки и прошел темным коридором на кухню. В кухне горел неяркий свет, у плиты колдовала Людмила. Кухня, ее гордость и любимое место в доме, состояла из двух частей.

Первая — старинная, отделанная диким камнем и кирпичом, с огромным камином, переделанным в очаг, с пучками пряных трав и косичками лука, причудливыми банками солений и медными, ярко начищенными кастрюлями. Вторая — суперсовременная — кафель, фаянс, сталь, мягкие обтекаемые линии, кобальт и хром, синий, серый и белый. В центре композиции царил огромный холодильник кобальтового цвета, скрывающий достаточно еды, чтобы прокормить армию средних размеров. В углу кухни стояла плита, ослепительной окраской и размерами почти ничем не уступающая холодильнику. В ней сейчас пеклись пироги.

Федор несколько секунд постоял в тени, рассматривая ярко освещенную кухню, пахнущую пирогами и кофе, корицей, мятой и чем-то таким, от чего у Федора всегда щемило сердце… Обжитым домом.

— Привет, Феденька, — сказала Людмила, не поворачивая головы.

— Привет, Мила, — ответил Федор, выходя из тени, но, оставаясь за порогом, — Как ты всегда меня узнаешь?

— Не знаю, Федь… Ты какое-то тепло приносишь… Не знаю. Знаю, что это ты. Ты что на пороге стоишь?

— Уже не стою, — Федор прошел в кухню, в круг света.

Мила достала из недр ослепительно-синей плиты огненный противень и, через несколько мгновений Федор с наслаждением впился в лавово-горячий пирог.

Из ниоткуда, как все кошки, возник Тихон, расчесал лапами усы и завел любимую песню:

— Расскажу я вам, дети мои, сказку…

— Ты, давай рассказывай, а мы пока пироги есть будем, — сказала Людмила, а Федор добавил:

— С мясом.

— А мне?! — возмутился кот.

— Так ты же не хочешь? — удивилась Людмила, — Ты же сказки рассказывать станешь?

— Позже расскажу! — заявил Тихон и тут же утянул с противня только что отрезанный кусок.

Сказки от которых надолго пропал бы аппетит были отложены на неопределенный срок, Людмила и Федор с облегчением вздохнули.

Утолив первый голод, Федор долго пил чай и рассказывал Людмиле почему студенты лечфака нуждаются в тотальной лоботомии, она смеялась, пришел из школы Кузя и они долго болтали о пустяках. Наконец, весь чай оказался выпит, пироги съедены, Кузя отправлен учить уроки. Федор поднялся в кабинет Михаила Петровича.

Когда он вошел в кабинет, Кузя сидел на подоконнике и смотрел в окно.

— Что случилось?

— Ничего, — скучным голосом ответил Кузя.

— А! Значит, все хорошо, — согласился Федор, — Принеси мне, пожалуйста, "Альберта Великого".

— Он на столе лежит, — ответил Кузя, не пошевелившись.

— Спасибо, — вежливо ответил Федор, подошел к столу и, сев за него начал читать старинный травник, сам не заметив, как углубился в изучение рукописи, присланной Михаилу на экспертизу.

Кузя продолжал сидеть на подоконнике, хотя Федор краем глаза видел, что ему очень неудобно сидеть в такой позе. Федор делал вид, что ничего не происходит до тех пора, пока Кузя, не повернулся к нему лицом и не спросил:

— А ты можешь вызывать огонь? Ты можешь заколдовать ветер?

— Могу… А что случилось? — озадачился Федор.

— Дедушка сказал, что мне нельзя заниматься магией!

— Значит нельзя, раз Михаил Петрович сказал… — пробормотал смущенный Федор.

— Значит, я никогда не стану ведьмаком?! — резко спросил Кузя.

— Кузя, что случилось, кто тебя обидел? — совсем беспомощно спросил Федор.

— Никто меня не обидел! — взвился Кузьма, спрыгнул с подоконника и выскочил из библиотеки раньше, чем Федор успел открыть рот, чтобы ответить.

Несколько минут Федор сидел в раздумьях, обдумывая, что и как делать, для хоть какого-нибудь исправления ситуации… Вызывать огонь? Колдовской ветер? Что за черт?!

Так ничего и не поняв, Федор пошел искать Людмилу.

Людмила была где всегда — на кухне. Обложившись книгами и рукописями со всех сторон, она что-то увлеченно писала, перечеркивала, поправляла, записывала какие-то сноски на других листках и продолжала писать на том же самом листе, что и сначала.

— Мил, ты очень занята?

— Нет, Федь, не очень. Мне тут просто мысль пришла, я ее решила записать. Если вольфрам…

— Нет, солнышко, Милушка, химию свою оставь, — взмолился Федор, зная по опыту, что про металлические сплавы Людмила могла говорить часами, если не сутками, — Ты мне лучше скажи, что случилось с Кузей?

— Ой, он весь день сегодня смурной.

— Да я уж видел! Странно. Пока мы плюшки трескали, он веселился…