Эдвард Лернер - «Если», 2002 № 01

• Название: «Если», 2002 № 01
• Автор: Эдвард Лернер
• Издательство: ООО «Издательство ЛК пресс»
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2002

Эдвард ЛЕРНЕР. СОЗИДАЙ УНИЧТОЖАЯ. Герой получает видеопослание от своей погибшей подруги. И начинает понимать: обстоятельства ее смерти не так просты…

Элизабет ВОНАРБУР. НЕТОРОПЛИВАЯ МАШИНА ВРЕМЕНИ. Путешествуя по вселенным, главное — не заплутать в собственных чувствах.

Андрей ПЛЕХАНОВ. ДУША КЛАУСА ДАФФИ. Скучно на этом свете, господа… без забот, болезней и старости.

Айзек АЗИМОВ. ВЗГЛЯД НАЗАД. …или практикум для начинающих фантастов.

Дональд УЭСТЛЕЙК. ПОБЕДИТЕЛЬ. В будущем все будет образцовым, и тюрьмы тоже.

Эндрю СТЕФЕНСОН. ДОГОВОР. Герою делают предложение, от которого невозможно отказаться.

Любомир НИКОЛОВ. ЛЕС. Последняя битва Адольфа Бонапарта.

Джайм Линн БЛАШКЕ. ПРОЕКТ «ТАЙМСПЕН». Миллиарды инопланетных рас охотятся за незадачливым изобретателем.

Александр ТЮРИН. ГИГАБАЙТНАЯ БИТВА. … о которой умалчивает история.

Любовь и Евгений ЛУКИНЫ. СМЕРТЕЛЬНАЯ. Год назад журнал напечатал последнюю работу из архива знаменитого дуэта. А теперь — самая последняя.

А также: Рецензии, Видеодром, Курсор, Критика, Судьба книги, Персоналии.

---

Уордмен не испытывал радости от этого зрелища. Территория «Стражей» нравилась ему куда больше, нежели ее практическое применение. Обернувшись к письменному столу, он вызвал дежурную часть и приказал:

— Пошлите людей с носилками к востоку, там, у леса, найдете Ривелла.

Интервьюер обернулся, услышав имя.

— Ривелл? Какой Ривелл? Поэт?

— При условии, что вы можете назвать это поэзией.

Уордмен скривился от отвращения. Он прочел кое-что из так называемых стихов Ривелла и был убежден, что им место на помойке.

Интервьюер снова уставился в окно.

— Я слышал, что его арестовали, — произнес он задумчиво. Бросив взгляд через плечо журналиста, Уордмен увидел, что Ривелл умудрился подняться на четвереньки и медленно продвигается к лесу. Но санитары с носилками уже настигли его, подняли скрюченное болью тело, привязали ремнями к носилкам и понесли обратно к зданию. Когда они исчезли из виду, интервьюер спросил:

— С ним все будет в порядке?

— Придется провести несколько дней в изоляторе. У него растяжение связок.

Интервьюер отвернулся от окна.

— Это было очень поучительно, — осторожно произнес он.

— Вы первый посторонний свидетель, — улыбнулся Уордмен. К нему вернулось хорошее настроение. — Как вы это называете? Сачком?

— Да, — согласился журналист, усаживаясь в кресло, — именно сачком.

И они продолжили интервью, далеко не первое, которое пришлось дать Уордмену после запуска проекта «Страж». И, может быть, в сотый раз он объяснял, как действует устройство и какую пользу оно приносит обществу.

Основой «Стража» был миниатюрный датчик, иными словами радиоприемник, имплантированный в тело заключенного. В центре территории тюрьмы находился передатчик, постоянно посылающий сигналы своим подопечным. До тех пор, пока заключенный находился в радиусе до ста пятидесяти метров от передатчика, он ничего не чувствовал. Стоило ему выйти за пределы этого круга, приемник начинал посылать болевые разряды в его нервную систему.

Боль усиливалась по мере того, как беглец удалялся от центра; в результате заключенный терял способность двигаться дальше.

— Преступнику нигде не спрятаться, — объяснил Уордмен. — Даже если бы Ривелл укрылся в лесу, мы бы его быстро поймали. Его выдадут собственные крики и стоны.

В свое время «Страж» был предложен Уордменом, когда тот служил заместителем начальника обычной тюрьмы. Протесты, в основном исходившие от чувствительных демократов, задержали внедрение метода на несколько лет, но наконец первая опытная тюрьма была открыта. На испытания отводилось пять лет, а начальником тюрьмы назначили, разумеется, Уордмена.

— Если результаты испытаний нас удовлетворят, — продолжал Уордмен, — а я в этом не сомневаюсь, то все федеральные тюрьмы будут переведены на систему «Страж».

Метод Уордмена сделал побеги из тюрьмы невозможными, бунты безопасными — достаточно включить передатчики на полную мощность на минуту или две — и трудности охраны сведены до минимума.

— Да, здесь, собственно, и нет охранников, — сказал Уордмен, — у нас работает несколько чиновников, поваров, хозяйственников и так далее.

Для опытного заведения отбирались только лица, совершившие преступления против государства.

— Вы можете сказать, — усмехнулся Уордмен, — что мы собрали здесь нелояльную оппозицию.

— То есть политических заключенных? — уточнил интервьюер.

— Такие формулировки мы здесь не употребляем, — ответил Уордмен холодно. — Их придумали коммунисты.

Интервьюер поспешил извиниться за неловкое выражение, быстро завершил беседу, и Уордмен, к которому вернулось хорошее настроение, проводил его до выхода.

— Как видите, — сказал он на прощание, — никаких стен, никаких сторожевых вышек с пулеметами. Вы видите перед собой идеальную тюрьму.

Интервьюер горячо поблагодарил тюремщика и поспешил к своей машине. Уордмен проводил машину взглядом, а потом отправился в палату навестить Ривелла. Но возмутителю спокойствия уже сделали обезболивающий укол, и он спал.

Ривелл лежал на спине и глядел в потолок. Он не мог отделаться от мысли: «Я не предполагал, что мне будет так плохо… Я не знал, что мне будет так плохо…»

В своем воображении он написал толстой черной кистью на белом потолке: «Я не предполагал, что мне будет так плохо…»

— Ривелл!

Заключенный чуть повернул голову и увидел, что у постели остановился Уордмен. Он смотрел на Уордмена и молчал.

— Мне доложили, что вы проснулись, — сказал Уордмен.

Ривелл ждал.

— В первый же день, когда вас сюда привезли, я предупредил, что лучше не пытаться бежать от нас.

— Не извиняйтесь, — ответил Ривелл. — Вы не виноваты. Вы делали то, что вам положено делать, а я делаю то, что положено делать мне.

— Разве я в чем-то виноват? — удивился Уордмен. — Из-за чего же мне следует испытывать неловкость?

Ривелл поглядел в потолок, но слова, которые он мысленно написал там минуту назад, исчезли. Как жаль, что нет пера и бумаги! Слова лились из него, словно вода сквозь сито. Ему так нужна была бумага, чтобы запечатлеть их! Он спросил:

— Мне дадут бумагу и ручку?

— Чтобы вы снова испражнялись непристойностями? Да ни в коем случае!

— Ни в коем случае, — повторил Ривелл.

Он закрыл глаза и увидел, как слова уплывают от него. Человек не может одновременно творить и заучивать. Ривелл давно уже выбрал творчество. Но сейчас ему невозможно запечатлеть на бумаге свои стихи. Поэтому они вытекали из мозга и ржавели где-то в холодном мире: «Боль по каплям, как капель. Жить успеешь, так успей. Мы узнаем поутру, ты живи, а я умру…»

— Боль пройдет, — пообещал Уордмен. — Прошло уже три дня. Пора бы ей и утихнуть.

— Она вернется, — ответил Ривелл. Он открыл глаза и написал слова на потолке: «Она обязательно вернется».

— Не говорите глупостей, — отрезал Уордмен. — Она никогда не вернется, если вы не вздумаете бежать снова.

Ривелл ничего не ответил.

Уордмен ждал, намек на улыбку касался его губ. Затем он нахмурился:

— Вы не убежите.

Ривелл посмотрел на него с некоторым удивлением:

— Разумеется, я убегу, — сказал он.

— Никто не пробовал бежать дважды.

— А я буду пробовать. Неужели вы не понимаете? Я никогда не сдамся. Я не перестану рваться к свободе, я не перестану жить. Я не перестану верить в то, ради чего живу. Вам придется с этим смириться.

Уордмен покачал головой:

— Вы намерены вновь пройти через это?

— Вновь и вновь.

— Это блеф. — Уордмен в сердцах взмахнул рукой перед лицом Ривелла. — И если вы пожелаете умереть, я вам мешать не стану. Вы знаете, что подохнете там, если мы не притащим вас обратно?

— Это тоже выход, — согласился Ривелл.

— Ах вы этого хотите! Так давайте, бегите, и я никого не буду за вами посылать. Обещаю вам.

— Значит, вы проиграете, — произнес Ривелл. Он в упор смотрел в напряженное злое лицо Уордмена. — Вы проиграете на нашем же поле. Вы считаете, что ваш датчик заставит меня сидеть в тюрьме, то есть заставит меня прекратить быть самим собой. А я говорю заблуждаетесь! До тех пор, пока я буду повторять попытки побега, вы будете терпеть поражение, а если ваш датчик меня убьет, вы проиграете навсегда и окончательно.

— Вы что, думаете, это игра? — Уордмен сжал кулаки.

— Конечно, игра, — ответил Ривелл. — И вы придумали ее правила.

— Вы сошли с ума! — закричал Уордмен. — Вам здесь не место. Вам место в сумасшедшем доме.

Он кинулся к двери.

— И это тоже ваше поражение! — крикнул вслед Ривелл. Уордмен не слышал. Он хлопнул дверью и исчез.

Ривелл откинулся на подушку.

Оставшись один, он мог погрузиться в свои страхи. Он боялся датчика и тем более теперь, когда уже знал, что тот может с ним сделать. Страх был так велик, что Ривелла тошнило. Но рядом присутствовал другой страх, куда менее реальный, но не уступавший страху примитивному. Нет, он был сильней. Он заставлял Ривелла повторить попытку.

— Но я же не знал, что мне будет так плохо! — прошептал он. Он снова написал фразу на потолке, только на этот раз красной кистью.

Уордмен знал, когда Ривелл выйдет из изолятора, и специально подошел в этот момент к двери. Ривелл похудел и, пожалуй, постарел.

Он прикрыл ладонью глаза от солнца, поглядел на Уордмена и произнес:

— Прощайте, Уордмен.

И зашагал к востоку.

Уордмен ему не поверил.

— Вы блефуете, Ривелл, — сказал он.

Но Ривелл не останавливался.

Уордмен не мог бы вспомнить момента в жизни, когда он был так взбешен. Ему хотелось догнать мерзавца и задушить собственными руками. Но тюремщик сжал пальцы в кулаки и стал уговаривать себя, что он разумный человек, рациональный человек, гуманный человек. Так же, как разумен, рационален и гуманен был «Страж». Он требовал лишь покорности, так же, как и сам Уордмен. «Страж» и Уордмен наказывали лишь безумцев, подобных Ривеллу. Ривелл был антисоциален, саморазрушителен, и его следовало проучить. Для его же блага, как и для блага общества.