Марк Гроссман - Веселое горе — любовь.

• Название: Веселое горе — любовь.
• Автор: Марк Гроссман
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1966

Марку Соломоновичу Гроссману в 1967 году исполняется пятьдесят лет. Из них 35 лет отдано литературе.

Писатель прошел большой жизненный путь. За его спиной участие в Великой Отечественной войне, многие годы, прожитые за полярным кругом, в Средней Азии, в горах Урала и Кавказа.

Перед его глазами прошли многие человеческие судьбы; они и легли в основу таких книг, как «Птица-радость», «Сердце турмана», «Живи влюблен» и др. (а их более двадцати, изданных общим тиражом почти в миллион экземпляров у нас и за границей).

Сборник «Веселое горе — любовь» — это книга о любви и верности. О любви к Родине и женщине-матери, к любимой, родной природе, цветам и птицам — ко всему, чем живет человек нашего общества.

---

— Я поговорю сама, — сказала Тамара. — Покажите, где он.

И повторила, будто лишний раз хотела убедить себя:

— Я все объясню сама.

...Они выехали утром, как только невысоко над скалами показалось солнце. Олени бежали медленно, низко неся головы, и девушке казалось, что животным ни за что не подняться на перевал.

«Слабенькие, — думала она и незаметно для каюра дула на прихваченные морозом пальцы. — Куда им по такому снегу?»

Вдали показался Большой перевал.

Каюр остановил упряжку, — вторая, пустая, была привязана к задку нарт, — и полез в мешок.

Копаясь в нем, старик что-то бормотал про себя, и казалось, что он ругается.

Наконец выпрямился и протянул девушке оленью ма́лицу, то́борки и липты́.

— Надень, — проворчал он, любуясь ее лицом и гибкой фигурой, которую не портили теплое пальто и надетый под него меховой жилет. — С Севером нельзя шутить. Даже если кровь как кипяток.

Она усмехнулась, надела все, что дал каюр, и стала похожа на бесформенный мешок, такой, в каких привозят белье в механические прачечные.

— А теперь погреемся, однако, — решил он и что-то сказал оленям. Животные легко потянули пустые нарты на перевал.

— Он любит тебя? — спросил каюр, запалив трубку,

— Нет.

— Зачем тогда идти?

— Я люблю.

— Понимаю.

Через несколько шагов каюр проворчал:

— Женщина стыдлива, и это, может, лучше красоты — женская стыдливость. Ты очень любишь?

— Да.

— Я задал пустой вопрос. Везде много хороших мужчин, и далеко не едут зря. Далеко ищут одного, не такого, как все. Это так.

Лицо старика изрезали морщины. Жидкие светлые брови и такие же усы были самые обычные, но в глубоких и немного раскосых глазах жила умная мысль, осторожная и немногословная.

— Я все же не поехал бы, — вздохнул старик, и девушка почувствовала, что речь его стала отрывистей — идти становилось труднее. — Он не заслужил того.

— Почему?

— Ты очень красива, и у тебя прямая душа. Если он не любит, разве стоит твоей любви?

Раскурив потухшую трубку, каюр добавил:

— Я встречал его один раз у горы Большой Кариквайвишь. Зачем тебе любить Нила?

— Я не красива, — запоздало ответила она, тоже начиная задыхаться. — Вы редко здесь видите женщин.

Внезапно она остановилась, и лицо ее побелело. Казалось, только сейчас до нее дошел скрытый смысл его слов.

— Почему мне не любить Нила? У него уже есть кто-нибудь?

Она спросила спокойно, так спокойно, как только ей позволяло дыхание на этом проклятом пути через перевал, и вся съежилась, готовая к безжалостному ответу, как к пощечине.

Старик ничего не ответил. Он остановил оленей и приказал ей сесть на нарты.

Она стояла молча возле узких саней, смотрела на каюра почти с ненавистью и ждала ответа.

— Садись, — распорядился он. — У Нила нет женщины.

Она не поверила старику, и в ее глазах мелькнуло бешенство, жалкое бешенство обманутой женщины.

— Ты врешь мне! — задохнулась она от ветра. — Скажи все, как есть, и мы повернем на юг.

— В партии есть женщина, но они — только товарищи. Я говорю правду, и мне незачем врать.

Тамара села на нарты, прижалась к каюру и закрыла глаза.

— Прости меня. Я глупая, и у меня плохой характер. Но ты тоже виноват. С дурочками надо говорить, как с детьми.

Она спала, может быть, несколько минут.

Открыла глаза и увидела: олени стоят без движения, их бока потемнели от пота.

— Да, надо пойти или сесть на вторую упряжку, — ответил он на ее безмолвный вопрос.

— Мы пойдем, — сказала Тамара. — Это пустяки.

— Погоди. Надо обвязаться.

Он крепко стянул ее в талии веревкой, второй конец веревки привязал к своему ремню.

Короткий день кончился — и они двигались в редкой мгле. Девушке мерещилось, что они бредут по чужой планете, которая даже не вертится оттого, что ее сковало морозом.

Каюр шел в легких оленьих липта́х, он был мужчина, и в его крови жил опыт многих поколений. Тамара тяжело вырывала валенки из глубокого снега, на плечи давил непомерный груз, шея и грудь покрылись потом, и ей казалось, что сердце висит на тонкой нитке, готовой вот-вот оборваться. Хотелось, чтобы каюр назначил остановку, но старик молчал и медленно шел вперед.

За два часа одолели километр пути. Девушка шла, закусив губу, почти в забытье, и ее шатало из стороны в сторону.

Каюр, не оборачиваясь, пояснил:

— Можно бы отдохнуть. Но тогда — простудишься. Надо идти.

И она снова, задевая ногой за ногу, двинулась в путь.

Наверно, она заснула на несколько секунд — и только механически продолжала переставлять ноги. Проснулась оттого, что внезапно поняла: летит вниз. В то же мгновение ощутила сильный, но мягкий толчок в живот и повисла над ущельем.

Каюр выбрал веревку на себя, усмехнулся:

— Это — ладно. Сразу проходит сон.

Она даже не успела испугаться и поэтому весело попросила:

— Не говорите Нилу.

Старик рассмеялся:

— Женщин трудно понять. Почему не говорить?

Она обозлилась:

— Этот чурбан может окончательно загордиться.

— Хорошо, не скажу.

На вершине перевала подвывал ветер, и снежные веники били по лицу.

Старик и девушка немного постояли на гребне.

— Садись, — распорядился каюр. — Я пойду вперед, буду держать оленей.

— Ладно. Когда ты устанешь — скажи. Мы поменяемся местами.

— Добро.

Она проспала весь путь. Проснувшись, увидела, что рядом с нартами разбита маленькая палатка из брезента, и под ее покровом бесшумно горит керосинка.

Они попили горячего кофе и залезли в спальные мешки.

— Тебе тепло?

Она не ответила: спала.

Утром каюр осведомился:

— Нил должен проехать здесь? Ты крепко знаешь?

— Другой же дороги нет.

— Конечно, нет. Но ты хорошо узнала, куда он держит путь?

— Да. Должен идти здесь сегодня. Самое позднее — завтра. Мне сказали в управлении.

— Ну, походи. Посмотри на Тунтури. Всегда хорошо узнать новое.

Над побережьем неприступной громадой высился горный хребет. Скалы были иссечены траншеями, в камне вырублены ямы для пушек и минометов. У подножия изредка темнели глыбы разбитых танков. Ветер сдул с металла снег, и танки поблескивали безжизненными телами, будто угрюмые древние ящеры, выброшенные на берег океаном. Свастики, нарисованные на броне, казались мертвыми пауками.

— Здесь сильно воевали, — пояснил старик. — Гренадеров и альпийских горных стрелков сбросили вниз. Им было худо. Мало немцев спаслось.

Тамара слушала и смотрела невнимательно, и он сказал:

— Зачем беспокоиться? Я услышу олешков или мотор, поняла — нет? Погуляй пока, не то поспи.

Ей не хотелось спать, но она молча забралась в мешок: там можно было думать и не отвечать на вопросы.

Нил не появился ни в этот день, ни в следующий.

Тамара молчала, и ее лицо потемнело, будто обмороженное.

— Я очень виновата, — сказала она наконец старику, — оторвала тебя от дел. Но я отдам тебе все деньги, какие есть, и если хочешь, — вот это...

Достала из пальто свою фотографию, сломанную в нескольких местах.

— Берегла для Нила.

Она смущенно взглянула каюру в глаза:

— Не сердись. Я, верно, говорю глупости. Но я не хотела тебя обидеть. Просто у меня ничего нет, кроме денег и снимка.

— Деньги оставь себе, — отозвался каюр, — а карточку отдай.

Он спрятал снимок под ма́лицу и спросил:

— Может, еще немного подождем?

— Нет, теперь не приедет.

Старик уже кончил впрягать оленей в нарты, когда далеко на востоке послышался еле приметный звук.

Каюр отошел от упряжек и, набив трубку, поджег табак.

— Это Нил, Тамара. Теперь я, однако, немного отдохну.

Она не видела уже ни каюра, ни оленей: взгляд ее был устремлен в серую даль, откуда должен был появиться человек, которого она с одинаковым правом могла и любить, и ненавидеть.

Она ожидала, что Нил удивится, узнав ее, и, конечно, обрадуется, поняв, что ее привела сюда любовь, настоящая любовь, для которой нет расстояний.

Но и здесь он оказался верным себе. Заметив почти вплотную, в полумгле вечера, две упряжки, Нил резко затормозил машину и соскочил на снег. Разглядев Тамару, спокойно подошел к ней и потряс руку.

— Ты тоже получила назначение сюда?

— Нет.

— Тогда как же?

— Ждала тебя.

Он посмотрел на нее спокойно-укоризненным взглядом и пожал плечами:

— Проще было приехать ко мне в партию.

Он говорил так, будто приехать к нему в партию было все равно, что добраться от университета до общежития.

— Я не могла явиться к тебе туда.

— Почему же?

— Там могла оказаться жена или близкая женщина. У меня мало гордости, но я не хочу выглядеть дурочкой.

— А-а, это правильно, — согласился он. — Только у меня нет женщины, Том. Еще не успел ни в кого влюбиться.