Марк Гроссман - Веселое горе — любовь.

• Название: Веселое горе — любовь.
• Автор: Марк Гроссман
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1966

Марку Соломоновичу Гроссману в 1967 году исполняется пятьдесят лет. Из них 35 лет отдано литературе.

Писатель прошел большой жизненный путь. За его спиной участие в Великой Отечественной войне, многие годы, прожитые за полярным кругом, в Средней Азии, в горах Урала и Кавказа.

Перед его глазами прошли многие человеческие судьбы; они и легли в основу таких книг, как «Птица-радость», «Сердце турмана», «Живи влюблен» и др. (а их более двадцати, изданных общим тиражом почти в миллион экземпляров у нас и за границей).

Сборник «Веселое горе — любовь» — это книга о любви и верности. О любви к Родине и женщине-матери, к любимой, родной природе, цветам и птицам — ко всему, чем живет человек нашего общества.

---

А держать собак на привязи — тоже жалко. Они же — малыши, им бегать хочется. За что же их неволить?

Ну, так вот: я принес на кухню две пары шоколадных бантовых птиц и посадил их в стеклянную голубятню. А голубятня — на высокой табуретке.

Как будут вести себя спаниели?

Боже мой, что они делали!

Лада — гибкая, как стальная пружина — учуяв птиц, взлетела в воздух, и в тот же миг раздался металлический лязг ее зубов.

Ткнувшись носом в стекло голубятни, собачка свалилась на пол, но снова взвилась, снова щелкнула зубами и снова покатилась по полу.

Голуби забились в дальние углы гнезд, дрожали от страха, испуганно ворковали.

Бой в это время неподвижно сидел у голубятни, тянул в себя воздух. Глаза его покраснели, верхняя губа, дрожа, поднялась вверх, обнажив острые и белые зубы. Шерсть на загривке стала как стальные проволочки.

Наконец, не утерпев, он тяжело взлетел в воздух и через мгновение, сомкнув зубы, шлепнулся на пол.

Так спаниельки прыгали добрых полчаса. Совершенно обессилев, собачки раскрыли рты, высунули длинные розовые языки и, как по команде, повернулись ко мне.

В глазах спаниелек светилось одно из главных собачьих «слов»: на три четверти вопрос, и на четверть — укор и недоумение.

«Как же так, хозяин? — говорили их глаза. — Это пахнет так, что мы должны, мы обязаны это поймать. Но ты сидишь и молчишь, вместо того, чтобы помочь нам. Как мы должны понять тебя?».

А надо упомянуть, что в те дни спаниели уже разбирались в моем голосе. Они различали ласковое «кушать» или «гулять» от строгого или даже резкого «Фу!», всегда обозначавшего запрет, всегда грозящего наказанием, даже самым строгим наказанием: вдруг хозяин отвернется и забудет о них.

И вот я сказал как можно тверже, как можно резче это слово запрета — «Фу!».

И Лада и Бой молча уставились на меня, завертели култышками хвостиков, но не сдвинулись с места.

Я повторил приказ. Они, конечно, поняли его: надо уйти от голубятни и оставить это в покое. Но, может, ошибка? Может, хозяин не разобрался, что это пахнет дичью, что они обязаны добыть это и отдать ему, хозяину.

— Фу! — И я щелкнул в воздухе кожаным поводком.

И тогда Лада, которая всегда все делала раньше Боя, хоть не так прочно и основательно, виновато вильнула хвостиком и, опустив голову, пошла на свое место за печкой.

Бой остался возле голубятни. Он уставил на меня милые глаза-сливы, вопросительно тявкнул, обнажив зубы. Честное слово, я почти слышал, как он спросил меня:

«Хозяин, ты в своем уме?»

— Фу!

Бой несколько секунд смотрел на меня, потом вздохнул, пожал плечами и поплелся к Ладе.

Больше спаниельки не прыгали и не щелкали зубами. Нельзя так нельзя. Но, может, нельзя только в голубятне? А в другом месте — можно, а?..

Через неделю я открыл дверку, и голуби вылетели из гнезд, уселись на печке — почистить перышки, размять крылья.

Спаниельки тут же взвились в воздух. Ладе удалось ухватить старую голубку за хвост, и у бедной птицы сразу, будто бритвой, отсекло концы перьев.

Я строго накричал на собак, и они, виновато изгибаясь всем телом и виляя хвостишками, отправились за печку.

Это была долгая и трудная школа для собак. Однажды они умудрились забраться в нижнее гнездо и бессовестно слопали яйца; в другой раз — придушили уже покрытого шоколадным пером бантового голубенка. И я, пощелкав поводком, лишил их на два дня сахара и прогулок.

В конце концов собаки свыклись с присутствием голубей. Без прогулок и сладкого — какая жизнь?

И вот тогда можно было увидеть интересную картинку. Голуби ходили по полу, клевали зерно или выбирали известку из штукатурки, а спаниельки лежали рядом, вздыхали, косили глазами, виляли хвостишками, но не трогались с места.

А птицы, хоть и держались далеко от собак, но не проявляли беспокойства.

Голуби вообще быстро привыкают к любому соседству, если оно не грозит им бедой или неприятностями. Прошлым летом в голубятню ко мне повадилась ходить старая крольчиха Агафьевна. Она забиралась в пустое гнездо и мирно дремала там все теплое время суток. Через день птицы даже и не смотрели на нее.

Пружинка очень скоро, быстрей собачек, разобралась в том, что голубей трогать нельзя.

Конечно, тут вот что важно: и собачки, и Пружинка были ребятишки и легко поддавались воспитанию. Со старыми собаками и кошкой я бы не отважился на такие опыты.

Но когда все уже было, кажется, хорошо, в голову пришла мысль, которая испортила всю радость от успеха. Ведь я мог загубить охотничьих собак! А вдруг они решили, что любая дичь для них под запретом?

И чтобы проверить свои опасения, я решил немедля отправиться на охоту.

Кончилось бабье лето. Шли последние дни теплого сентября.

И вот я стою в камышах, на берегу озера, ожидая рассвета.

Бой и Лада — на поводках, у моих ног. Спаниели жадно тянут воздух носами, порываются немедленно броситься куда-то за кем-то, чей запах рассеян тут всюду — над водой, на болотной грязи, в осоке. Хмельная кровь стучит сейчас в собачьих сердчишках, бьет в голову.

«Пойдут или не пойдут?» — думаю я, наблюдая за тем, как небо на востоке начинает скупо синеть, покрывается пеплом, желтеет.

Вот уже выплыли из камыша лысухи, туда-сюда заплавали, закачали головами, как игрушки. Лада прижмурила закрасневшие глаза, стянула мускулы загривка, взяла в себя воздух. Бой тоже сопит от нетерпения.

Но вот пошла настоящая утка. Откуда-то из полумрака со свистом падают на воду две пары чернядей. Я вскидываю ружье и нажимаю крючок, стараясь заметить, как примут выстрел собаки. И — мажу.

Ну, не беда! Главное-то я приметил. Ни Бой, ни Лада не испугались выстрела. Они в азарте дергают поводки и визжат, визжат, норовя немедленно броситься в дело.

Поднимается ветерок. Волна жадно сосет берег, наплескиваясь на сапоги.

Но спаниельки не обращают внимания на воду. Они вытянули морды в небо и, дрожа и поскуливая, ждут, когда снова засвистит дичь.

Из небольшой стаи кряковых я выбиваю старого селезня и тут же спускаю с поводков собак.

Через несколько минут Бой и Лада выскакивают на берег, и тяжелый Бой норовит вырвать у Лады утку, чтобы торжественно снести ее к хозяину.

Взяли, славные вы мои ребятишки!

Теперь можно покончить с охотой и немного потренировать собак.

Мы все уходим в ближний лесок, там я сбиваю несколько ворон и учу Ладу и Боя таскать мне поноску.

Дома с тревогой наблюдаю за собаками.

Не бросятся ли они теперь на голубей?

Нет, ведут себя смирно. Видно, все-таки дошло до их ребячьего ума, что там — на озере — одно, а тут — совсем другое. Тут — «Фу!».

Если бы вы заглянули ко мне уже следующей весной, то могли увидеть редкое и славное зрелище: за печкой вытянулись Бой и Лада; между ними, положив голову Бою на шелковое брюхо, лежит Пружинка. А возле их ног гуляют шоколадные бантовые голуби. Они воркуют, ухаживают друг за другом, клюют зерно.

Вот один из молодых голубей взлетел Бою на задние лапы, испуганно взмыл вверх, но вскоре опустился рядом. Походил, походил — и уже смелее взобрался на песика.

Бой лениво повел ухом, поднял голову и тут же положил ее на спину Пружинке.

И мне стало очень весело и забавно, что так дружно, по-братски живет вся моя артелька.

И еще я подумал, что вот совсем разные живые существа стали приятелями, а иные люди с людьми никак ужиться не могут.

Удивительно!

РОЗЫ И ШИПЫ

Утром я вышел на балкон подышать свежим воздухом. Нет, дело было, конечно, не в воздухе. Ждал одобрения и зависти мальчишек. Вы хотите знать почему? Сейчас объясню.

На голубинке меня уже признали за своего, завсегдатаи приподнимали фуражки, здороваясь, и я не мог пренебрегать этими знаками внимания. Нет, не мог!

Но если бы старики увидели мою голубятню из фанерных ящиков и стульев! Они, в лучшем случае, отвернулись бы от меня, покрыв несмываемым позором.

Значит, надо было срочно обзавестись голубятней. И мы построили ее по планам дяди Саши.

По его указке я закупил множество предметов, обременявших полки хозяйственного магазина. Тут были какие-то таинственные крючки, кольца, металлические пластинки, запоры и запорчики, стальные и веревочные сетки и даже зеркало. Зеркало, пояснил-дядя Саша, необходимо, чтобы видеть из окна наружную часть голубятни — загон.

Когда я пытался отказаться от иных железок и веревочек, старый слесарь сердился и намекал, что я еще не дорос до звания настоящего голубятника, и он, дядя Саша, зря со мной связался.

— Ну, ладно, дорасту, — пообещал я старику. — Успокойся.

Сооружение получилось у нас очень громоздкое, прочное, и дядя Саша заверил, что даже мои внуки, если они будут мальчишки, попользуются этой голубятней.