Марк Гроссман - Веселое горе — любовь.

• Название: Веселое горе — любовь.
• Автор: Марк Гроссман
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1966

Марку Соломоновичу Гроссману в 1967 году исполняется пятьдесят лет. Из них 35 лет отдано литературе.

Писатель прошел большой жизненный путь. За его спиной участие в Великой Отечественной войне, многие годы, прожитые за полярным кругом, в Средней Азии, в горах Урала и Кавказа.

Перед его глазами прошли многие человеческие судьбы; они и легли в основу таких книг, как «Птица-радость», «Сердце турмана», «Живи влюблен» и др. (а их более двадцати, изданных общим тиражом почти в миллион экземпляров у нас и за границей).

Сборник «Веселое горе — любовь» — это книга о любви и верности. О любви к Родине и женщине-матери, к любимой, родной природе, цветам и птицам — ко всему, чем живет человек нашего общества.

---

Через полчаса, вздохнув, Григорий поднялся с камня и кивнул мне:

— Нет их, однако. Пойдем спать.

Мы уже подходили к избе, когда в стороне, противоположной берегу, заметили голубей. Они приближались к нам, тяжело перебирая крыльями.

Не успели птицы сделать и круга над поселком, как рядом с нами вырос Степан со всей своей компанией. Он молча, смеющимися глазами следил за птицами, и торжественное выражение не сходило с его лица.

Григорий открыл дверь в сени, и голуби, зайдя в избу, сейчас же бросились к воде и корму.

Рыбак взял одну из птиц и снял с ее ноги записку.

На небольшом листочке бумаги быстрым мелким почерком Григория было написано:

«Мама! Не беспокойся, скоро будем с полным грузом дома.

Григорий».

Степан торжествующе посмотрел на меня, и, взяв у рыбака голубя,спросил:

— Будить бабку Варвару или как?

— Буди! — махнул рукой Григорий.

Когда женщина встала и, счастливо улыбаясь, подошла к сыну, Степан протянул ей голубя и сказал, смотря женщине прямо в глаза:

— На, бабка Варвара, твоего голубя. Можешь проверить — мы ничего ему плохого не сделали!

ПРАВО НАЗЫВАТЬСЯ МУЖЧИНОЙ

Их было трое в занесенной снегом палатке, если не считать собаку и голубей. Андрей Сероштан, Васька Варавва и Иван Кочемасов мало походили друг на друга.

Людей свело вместе временное дело, и оттого они чувствовали себя случайной артелью, где надо потрудиться сообща, однако дружба не обязательна.

Непогода спутала им все карты, и трудно было гадать, когда они выберутся отсюда.

— Гудит, — сказал Сероштан и хмуро потер щетину на подбородке. — Теперь пойдет завирушка.

— Пойдет, — согласился Кочемасов, пришивая латку к прохудившимся почерневшим унтам.

От моря к Корабельному ручью глухо и грозно катился ветер, дергал и выгибал палатку из задубевшей парусины.

Снег бил в слюдяное оконце, скребся в него тяжелой медвежьей лапой, непрерывно взвизгивал и бормотал что-то сердито.

Воздух за окном из бурого стал серо-лиловым и клубился дымом.

Кочемасову казалось, что где-то над головой прогнило небо, и теперь из дыры на землю с ревом н свистом валится сухое черное крошево.

Сероштан присел на корточки перед буржуйкой, нащипал лучины и, не дыша, высек огонь.

«Худо, — подумал Кочемасов, — спичек в обрез».

У южной стены палатки на нарах молча лежал Варавва. Ему было почему-то зябко и душно, противно кружилась голова, горчило во рту.

«Сдохнем с голода, — соображал Варавва. — Не стихнет буря — обязательно сдохнем».

К нему осторожно подошел Мальчик. Вежливо обнюхал руки Вараввы и присел у нар.

«Полпуда муки да три банки консервов, — вяло думал Варавва, — юколы[38] немного. На две недели — впроголодь».

— Довольно тебе лежать, Васька, — сказал Сероштан, услышав, как загудела буржуйка. — Принеси снегу. Ужинать надо.

Варавва поднялся с нар, отыскал грязное брезентовое ведро и, отодвинув тяжелый, тоже брезентовый полог, прошел к двери.

Было слышно, как он толкал дверь плечом и трудно дышал.

Прошло несколько минут. Сероштан и Кочемасов взглянули друг на друга и, не сказав ни слова, прошли за полог.

Втроем, навалившись на дверь, они открыли ее и, набрав снегу в ведерко, вернулись к себе.

— Так во́т, — заговорил Сероштан, когда вода в котелке запенилась и покрылась сизым дымком, — режем норму. Буря.

— Режем, — согласился Кочемасов.

Васька молчал. Ему хотелось сказать, чтобы Сероштан разделил и муку, и консервы, и юколу на три доли и каждому дал его часть. Когда Сероштан делит еду, то Варавве всегда достается меньше всех. Это оттого, что его не любят.

Ваське стало грустно.

Черт дернул его пойти в эту экспедицию, искать какие-то бухты и ставить рейки для теодолита[39]! А как сейчас славно гудят печки в деревянных домиках Колы[40], щедро распространяя запахи борщей и жареной трески! Ах, какой дурак Васька! Какой он темный дурак!

Варавва проглотил густую слюну и испытующе поглядел на Сероштана.

«Сейчас скажу ему, чтоб поделили запас», — решил он и тут же понял: у него не хватит на это духу. Чтобы оправдать свою робость, Васька стал внушать себе, что его никто не обделяет и все любят.

Ему стало так приятно от этих мыслей, что он рывком поднялся с нар, подозвал Мальчика и потрепал ему уши.

Старый ездовой пес поднял на Ваську глаза и облизал себе опавшие бока. С его желтых клыков падала на землю мутная клейкая пена.

И тут Ваське вдруг пришла в голову мысль, которая сразу заставила его возненавидеть собаку.

«Юкола!.. Псу скармливают юколу! Сухую вяленую рыбу, которую мог бы есть он, Васька. Да еще голуби! Пока не поздно, надо убрать собаку!».

Еще не зная, как сказать об этом, Варавва подошел к печке и стал разглядывать небольшой сетчатый ящик. На его дне, устало перебирая перья, сидели, голуби.

«Черт бы побрал это показное благородство Сероштана! Мало ему собаки! Зачем он тащил сюда голубей? Кормить их пшеницей, когда люди третий день хлебают пустой суп, едва пахнущий мясом! А какой обед вышел бы из этих птиц!».

— Послушай, Андрей, — стараясь взять добродушный тон, заговорил Варавва, — сколько же каждый голубь съедает зерна? Сорок граммов? Боже мой — это же полфунта в сутки на всех! А Мальчик!..

Васька даже застонал от возмущения:

— Фунт юколы! Мальчик пожирает в день фунт юколы!

Сероштан медленно помешивал суп в котелке. Выслушав Варавву, он поднялся от печки, внимательно поглядел на красивое и жалкое лицо товарища и ничего не ответил.

Казалось: к легкому раздражению Сероштана, вызванному воплем и недвусмысленными намеками Васьки, примешиваются удивление и любопытство. Когда Сероштан впервые увидел Варавву в Мурманске, тот производил впечатление самоуверенного человека. И — на тебе! — закис из-за пустяка!

Кочемасов, кончив пришивать латку, подошел к кипящему котелку и, заглянув в него, невесело усмехнулся:

— Кашица постная, да еще и без круп!

Он равнодушным взглядом скользнул по худым бокам Мальчика и внезапно понял, куда гнет Варавва. Но Кочемасову не хотелось скандалить. Он раз на всю жизнь решил для себя не ввязываться в тяжбы. Есть люди, которым положено или которые любят принимать решения. Любое решение — в конечном счете — лишняя ответственность. Разумный человек всегда предпочтет помолчать, подумать. Так вернее всего избежать неприятностей и ошибок, став потом на сторону большинства или сильного. Васька ведет себя, конечно, глупо. Да и рано поднимать шум. Буря может кончиться в любую минуту, и тогда к ним через перевал пробьются оленьи упряжки.

Кочемасов украдкой посмотрел на Сероштана.

Тот хмуро, ни на кого не глядя, копался в кармане. Наконец, найдя ключ, он открыл замок на своем бауле и достал из него мешочек с пшеницей. Взвесив мешочек на руке, Сероштан вздохнул, отсыпал немного зерна в пустую консервную банку и снова замкнул баул.

Подойдя к ящику с голубями, Сероштан взял темными обветренными пальцами несколько зерен, понюхал их — не плесневеют ли? — и, убедившись, что пшеница суха, поставил банку голубям.

Через минуту, разливая жидкий суп в тарелки, Сероштан сказал:

— С этого дня всем — сто граммов тушенки и столько же сухарей. На сутки. Мальчику — одну рыбу, литр воды еще...

— Дай мне мою долю, Андрей, — внезапно решившись, проговорил Варавва. — Я сам буду тратить мой припас.

— Нет, — ответил Сероштан. — Не дам. Жили вместе и сдохнем, в случае чего, тоже.

Карие большие глаза Васьки жалко моргнули, на лбу, на щеках, даже на шее выступили красные пятна. Он растерянно взглянул на Кочемасова и, пожав плечами, спросил:

— Что ж ты молчишь, Иван?

— Ешь суп, — не поднимая головы от тарелки, проворчал Кочемасов. — Простынет.

Варавва уныло хлебал суп и думал. Видно, что-то сломалось в его судьбе, если никто с ним не хочет считаться. А может быть, он просто попал в никудышную компанию.

Варавва привык верить, что у него счастливая судьба. Сын крупного хозяйственника, в школе он учился легко и весело. Чувствовал, что учителя относятся к нему почтительно. Не понимал: перекладывают на мальчишку долю уважения к его отцу.

Наверно, поэтому Васька очень удивился и даже оторопел, когда его не приняли в Мурманский учительский институт. Он долго выяснял у секретарши директора, отчего не приняли, и, узнав, что безнадежно провалился на экзаменах, иронически усмехнулся:

— Знаем мы эти экзамены! Везде знакомство нужно.

Мать, обняв сына, плакала, а отец, подымив трубкой, бодро подмигнул Ваське:

— Не беда. Поработай немного руками. И я свой хлеб не языком зарабатывал.

И Васька стал служить страховым агентом. Если подумать, это была неплохая служба.