Карл Маркс - Собрание сочинений, том 13

• Название: Собрание сочинений, том 13
• Автор: Карл Маркс
• Жанр: Философия

Тринадцатый том Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса содержит произведения, написанные с января 1859 по февраль 1860 года.

---

После заключения Виллафранкского договора Луи-Наполеону необходимо было сократить свою армию и флот до размеров, соответствующих бюджету мирного времени. Итальянская авантюра стоила Франции около 200 миллионов долларов и 60000 самых отборных солдат, не принеся ей в то же время ничего, кроме некоторой военной славы, да и то довольно сомнительного характера. Усилить разочарование, вызванное непопулярным миром, продолжая взимать военные налоги, было бы весьма опасным экспериментом. Периодически совершать вылазки за пределы Франции и преодолевать враждебность населения, опьяняя его военными успехами, — вот одно из необходимых условий существования реставрированной империи. Становиться в позу спасителя Франции от общеевропейской войны, после того как она была доведена до грани этой войны, — вот второе условие существования героя декабрьского переворота. После того неизбежного расстройства промышленности и торговли, которое вызывает война, мир на любых условиях не только представляется благословением, но и обладает прелестью новизны. Тоска, которая при монотонном правлении зуава и шпиона превращает мир в тяжелое бремя, сменяется приятным ощущением наслаждения, как только однообразие нарушается войной. Острое чувство унижения, которое, должно быть, угнетает сознание французов, когда они задумываются над узурпацией власти над народом беспринципным, хотя и не лишенным ловкости авантюристом, временно смягчено картиной того, как другие народы и правители, по крайней мере для видимости, если не по существу, подчиняются той же высшей власти. Сильно сокращенное производство теперь по закону упругости получает новый толчок. Сделки, которые были внезапно прерваны, возобновляются с удвоенной энергией, спекуляция, внезапно парализованная, достигает невиданных до сих пор размеров. Таким образом, мир, следующий за наполеоновской войной, вновь обеспечивает династии ту жизненно необходимую отсрочку, которую незадолго до этого, казалось, можно было получить, только объявив войну. Разумеется, через известный промежуток времени старые элементы разложения снова будут работать в направлении войны. Возродится коренной антагонизм между гражданским обществом и coup d'etat {государственным переворотом. Ред.} и, когда внутренняя борьба опять достигнет известной степени интенсивности, опять прибегнут к новой воинственной интермедии как единственной реальной отдушине. Совершенно очевидно, что условия, на которых «спасителю общества» приходится спасать самого себя, должны постепенно становиться все более и более опасными. Авантюра в Италии была значительно более опасна, чем авантюра в Крыму. По сравнению с авантюрой на Рейне и с еще более отдаленной авантюрой — вторжением в Англию, — а обе эти авантюры несомненно живут в мыслях Наполеона III и являются страстью наиболее безрассудных из его подданных — эта война в Италии может представиться просто детской игрой.

Тем не менее должно пройти известное время, прежде чем будут предприняты эти новые авантюры. Между Крымской войной и Итальянской был промежуток в четыре года. Но едва ли такая длительная передышка может наступить сейчас, при жизни и правлении Луи-Наполеона. Роковая необходимость, благодаря которой он удерживает власть, будет тревожить его через все более и более короткие промежутки времени. Вожделения армии и та самая деградация, которую он навлекает на народ, заставят его совершить следующий шаг быстрее, чем предыдущий. Война является условием, в силу которого он сохраняет за собой трон, однако, поскольку он в конце концов является Только поддельным Бонапартом, война, по-видимому, всегда будет бесплодной, затеянной под ложными предлогами, расточающей кровь и материальные ценности и не приносящей его подданным никаких выгод. Такова была Крымская война. Такова война, только что окончившаяся. Только на таких условиях Франция может пользоваться предоставленным ей благом — быть присвоенной этим человеком. Она вынуждена, так сказать, бесконечно прибегать к практике декабрьских дней. Только место разрушительных действий переносится с парижских бульваров на равнины Ломбардии или в Херсонес Крымский, а жалкие потомки великой революции, вместо того чтобы убивать своих соотечественников, используются для убийства людей, говорящих на других языках.

Написано К. Марксом около 30 июля 1859 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5711, 12 августа 1859 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке публикуется впервые

К. МАРКС QUID PRO QUO[265]

I

В своем сочинении об австро-французской кампании 1796 г. генерал Клаузевиц говорит, что Австрия потому так часто терпела поражения, что ее планы сражений, как стратегически, так и тактически, были рассчитаны не на действительное достижение победы, а скорее на использование уже будто бы одержанной победы[266]. Обход врага на обоих флангах, его окружение, распыление собственных сил по самым отдаленным пунктам с целью запереть все выходы мысленно разбитому врагу — эти и подобные мероприятия для использования воображаемой победы всякий раз являлись самым верным средством для того, чтобы обеспечить поражение. Эта характеристика австрийского способа ведения войны целиком приложима к прусской дипломатии.

Пруссия бесспорно стремилась играть большую роль с малыми издержками производства. Известного рода чутье подсказало ей, что настал благоприятный момент для того, чтобы посредственности могли пойти в гору. Франция Венских договоров, Франция Луи-Филиппа простым декретом была переименована из королевства в империю[267], причем не был передвинут ни один пограничный камень в Европе. Вместо итальянского похода 1796 г. и египетской экспедиции оказалось достаточно учреждения мошеннического Общества 10 декабря и колбасного смотра в Сатори, чтобы из 2 декабря устроить пародию на 18-е брюмера[268]. Пруссия знала, что иллюзия французских крестьян насчет воскресения настоящего Наполеона не вполне разделяется великими державами. Все молчаливо согласились с тем, что авантюрист, который должен был во Франции разыгрывать из себя Наполеона, взялся за опасную роль и поэтому в любой момент мог стать опасным для официальной Европы. Франция могла терпеть поддельную империю лишь до тех пор, пока казалось, что Европа верит в этот фарс. Поэтому речь шла о том, чтобы облегчить паяцу его роль и обеспечить усердную клаку в партере и на галерке. Всякий раз, как внутреннее положение Франции становилось шатким, — а два года являются, по-видимому, максимальным периодом вращения этой империи-рококо вокруг своей собственной оси, — надо было разрешать бывшему арестанту Ама какую-нибудь иностранную авантюру. Тогда в порядке дня Европы появлялась пародия на какую-нибудь статью наполеоновской программы, которую можно было осуществить по ту сторону французской границы. Сыну Гортензии разрешалось вести войну, но лишь под лозунгом Луи-Филиппа: «La France est assez riche pour payer sa gloire» {«Франция достаточно богата, чтобы платить за свою славу». Ред.}. Старый король Пруссии {Фридрих-Вильгельм III. Ред.}, человек с безмозглой головой, сказал однажды, что его Пруссия отличается от Пруссии Фридриха Великого тем, что последняя стояла в абстрактной противоположности к христианству, между тем как первая преодолела переходную эпоху пошлого просвещения и достигла глубокого внутреннего понимания откровения. Также и старый Наполеон придерживался пошлого рационалистического предрассудка, что война для Франции выгодна лишь тогда, когда ее расходы несут другие страны, а Франция пожинает ее выгоды. В противоположность этому его мелодраматический преемник пришел к глубокомысленному заключению, что Франция сама должна оплачивать свою военную славу, что сохранение ее старых границ является естественным законом и что все его войны должны быть «локализованы», т. е. совершаться в пределах ограниченного пространства, которое Европа всякий раз соблаговолит указать ему для выполнения его роли. Поэтому его войны в действительности являются лишь периодическими кровопусканиями Франции, которые обогащают ее новым государственным долгом и лишают одной из ее старых армий.

Однако после каждой такой войны наступает какая-нибудь неурядица. Франция недовольна, но Европа всячески старается уговорить капризную belle France {прекрасную Францию. Ред.}. Она разыгрывает роль Барнума по отношению к Dutchfish {буквально: «голландской рыбке»; в переносном смысле: «голландскому наглецу». Ред.}. Разве после войны с Россией Европа не наделила его всеми театральными атрибутами третейского судьи? Разве барон фон Зеебах не ездил взад и вперед из Дрездена в Париж и из Парижа в Дрезден[269]? Не ухаживали ли за ним отравитель Орлов и фальсификатор Бруннов[270]? Разве не верили в его всемогущество черногорский князь и Якоб Венедей[271]? Разве ему не дали возможность выполнить требования России под вывеской вероломства против Англии? Разве мир с Россией, который Пальмерстон скрепил предательством в отношении Карса и негативным возвеличиванием своего собственного генерала Уильямса[272], не был объявлен «Times» изменой Бонапарта Англии? Разве он не пользовался славой самого ловкого человека в Европе? Разве во время войны он не занял все столицы, если не современного, то античного мира[273]? А то, что он снисходительно очистил Дарданеллы, не указывало ли на глубоко скрытые планы? Старый Наполеон брался обычно за ближайшие задачи. Кажущееся смирение новоявленного Наполеона указывает на макиавеллистическую непостижимость. Он отверг хорошее лишь потому, что стремился к лучшему. Наконец, разве Парижский мирный договор не был увенчан «Avis» {«Предупреждением». Ред.} Европы по адресу антибонапартистских газетных писак такого «гигантского государства», как Бельгия[274]?