Хесус Торре де ла - Пророчество Корана

• Название: Пророчество Корана
• Автор: Хесус Торре де ла
• Издательство: "Иностранка"
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-94145-461-7

Хесус Маэсо де ла Торре живет в Кадисе, столице древней Андалусии, и преподает философию и историю студентам университета, одного из старейших в Европе. В последние годы он с увлечением пишет исторические романы. Его книги, посвященные легендарным и героическим временам прошлого родной Испании, неизменно встречают горячий отклик как у критиков, так и у читателей. Сюжет «Пророчества Корана» переносит читателя в Севилью эпохи Реконкисты — освобождения Пиренейского полуострова из-под власти мавров. В городе, где живут представители трех религий и где при дворе короля Альфонса XI разворачиваются ожесточенные интриги, в которые втянута и царствующая фамилия, и многочисленная королевская свита, встречаются юный врач-христианин Яго Фортун и прекрасная Субаида, заложница-мусульманка, плененная королем. Судьба заставляет влюбленных пуститься на поиски исчезнувшего экземпляра Корана, который зовется «Жемчужиной» и скрывает некое таинственное пророчество. Именно эта находка поможет им избежать множества опасностей во враждебном мире.

---

Сейчас, глядя на старика, задыхавшегося на узком ложе, Яго вспомнил с теплотой, как за неделю до поступления в Studium Generale в Саламанке, собрав viaticum [118] и пожитки, Эрнандо привел его, оробевшего, в аптеку, воспользовавшись тем, что брат Матиас ушел в трапезную. Заговорщицки подмигнув ему, он открыл один шкаф, из которого извлек огромный манускрипт с пожелтевшими страницами, в сафьяновом переплете, который заскрипел при открывании, будто петли старенькой двери. От страниц открытой книги повеяло неповторимым очарованием, ученик с изумлением увидел великолепные, тщательно выписанные цветные изображения самых редких растений, многие из которых были совершенно незнакомы ему. Благодарным взглядом он просмотрел всю эту сокровищницу восточной медицины. Там были приведены десятки рецептов эликсиров, порошков и снадобий, даже описание арабских варений, что совершенно поразило его.

— К сожалению, я не очень разбираюсь в латыни и совсем не понимаю язык иноверцев, — сказал тогда Фарфан. — Единственное, в чем я могу тебя уверить: это экземпляр труда «Китаб аль-Висад» Ибн Вафида, знаменитого врача из Кордовы. Рукопись эту использовали более пяти поколений монахов с большой пользой для своего здоровья. Она была подарена святому аббату Раймундо одним из визирей халифата, и это главная драгоценность аптеки. В христианском мире другой такой нет, — доверительно добавил Эрнандо. — Здесь записаны сотни врачебных формул, но одна из них особенная, так что монахи, хотя сами соблюдают обет безбрачия, благодаря ей основательно пополнили казну монастыря.

— И что же это за средство, Эрнандо?

— Его называют «веселящая настойка» и используют как для увеличения мужской силы, так и чтобы укрепить дух и разогнать тоску. Оно придает сил в бою и на брачном ложе, устраняет сердечные хвори и меланхолию. Уверяю тебя, сюда даже приходили посыльные из французского Парижа, из Магунсии [119], Бургундии, Валенсии, Сарагосы, франкского Артуа, даже эти пурпурные из Авиньона — все желали получить свою выгоду.

— Так рецепт ее под запретом?

— Нет, но ты никому не должен его сообщать, — встревоженно предупредил Эрнандо. — Это большой секрет монастыря. Если нас в этом уличат, то сурово накажут. Так вот слушай, сынок: шелковую нить кипятят в новой металлической кастрюле на сильном огне; затем добавляют половину унции гвоздики, затем корицу, камедь, стручковый перец и имбирь из расчета пять адарме [120] на порцию. Когда воды останется половина, туда доливают десять аррельде [121] меда и половинку тапсии [122]. Потом все это варится до исчезновения пены. Эликсир готов и может поправить настроение самому унылому человеку или поможет испытать горячие ласки самой бесчувственной женщины. Ручаюсь за то, что он обладает по-настоящему чудесным действием. Запомни рецепт, потому что может настать день, когда тебе понадобятся деньги, а на этом можно хорошо заработать.

Яго грустно улыбнулся, в голове молнией промелькнули проведенные вместе лучшие годы: пять в Саламанке, где он получил степень лиценциата, два — между Монпелье и Салерно, где было много всего: приключения, успехи и неудачи. Ремесло соединило их навсегда, они стали свидетелями и участниками возрождения медицины, когда новый человек вырвался из монастырских стен, разрушив монополию клерикалов на духовную жизнь. Прежний универсальный уклад жизни, навязываемый церковью, vita antiqua [123], кончался, оба они пережили это и в Италии, и во Франции, где мастера врачевания стали почитаться как знатные люди, nobiles viri et primarii cives [124], стали уважаемыми лицами в обществе. Именно тогда он многое почерпнул, познакомившись с идеями Дунса Скота и Оккама [125], которые студенты воспринимали как глоток чистой свежей воды.

Захлебнувшись в воспоминаниях о лучших временах, Яго тряхнул головой и заботливо вытер Фарфану лоб; час за часом тому становилось все хуже. Нос истончился, будто лезвие серпа, ложе стало мокрым от пота, сухой кашель, казалось, раздирал внутренности, мешая говорить.

— Моей бродяжьей жизни пришел конец, сын мой. Жаль расставаться с повозкой и моими снадобьями. Я тебя любил, как отец, а ты мне отвечал тем же, как лучший из возможных сыновей; ужасно бросать тебя на произвол судьбы, но такова воля Божья. Бок о бок с тобой я увидел половину христианского мира и служил честно, как мог. Не забывай меня и прости, если в чем виноват. Это поможет мне спокойно перейти в мир иной.

— Если я тебя забуду, значит, обреку тебя еще на одну агонию, моя душа этого не вынесет. Может, ты знаешь такой эликсир, который бы стирал в памяти то, что любишь более всего на свете, старый чудак?

Исаак и Церцер приходили каждый вечер, применяли свои методы лечения, но и они не помогали. На этот раз после чистки гнойников больного стошнило черной жидкостью — это был тот грозный смертельный спазм, который предвещал неминуемый скорый конец. Андреа и Ортега в соседнем помещении молились и просили Христа ниспослать бедняге легкую смерть; они тоже не спали все эти ночи в приближении развязки. В полночь Фарфан обвел комнату тусклым и потерянным взглядом, его била дрожь, он подозвал Яго.

— У меня горит в груди, будто сто демонов колотят горящими прутами, — простонал он. — Позови капеллана, проклятая сделала свое дело, я кончаюсь. Хочу причаститься и умереть в мире с Богом. Обещай мне, Яго, что ты не бросишь мое тело на эту телегу с трупами. Я хочу дождаться Судного дня на христианском кладбище.

— Как я могу допустить такое? Ты обретешь вечный покой на кладбище Марии Магдалины, отец мой, имя твое будет высечено на плите, — утешил его Яго, зная, что Ортега уже приготовил гроб с негашеной известью и договорился с викарием о похоронах на кладбище ближайшей церкви за внушительную мзду.

Фарфан, собрав остаток сил, проговорил:

— Эта напасть — она от дьявола. Тот мавр, что умер подвешенным, ее напророчил, а в день, когда мы прибыли в этот город, случились плохие предзнаменования, Яго. Беги отсюда. Все бегите… ангела истребляющего не остановит ни одна дверь. Боже, укрепи меня!

Потом у него начался бред, он бормотал о своих грехах священнику, напуганному зрелищем гнойной сыпи. Исход болезни оказался столь же тихим, как и ее начало. На рассвете жаркого июньского Дня святого Бонифация Эрнандо начал тяжело агонизировать и испустил дух в момент, когда колокола церкви Марии Магдалины возвестили о молитве в честь Пресвятой Богородицы.

— Эрнандо Фарфан, добрый человек, умер. Помолимся о его душе, — произнес Исаак.

Закрыв глаза покойнику, тело которого уже походило на останки, сожженные в каком-то чертовом костре, Яго ощутил зияющую пустоту в душе. Сдерживая рыдания, в полузабытьи, он натянул на мертвого белый саван.

— Меня убивает наша беспомощность, Исаак, — сказал он. — Ничего из моих знаний не пригодилось для того, чтобы спасти его или умерить его страдания.

— На том свете его ждет встреча с Богом и сияющей вечностью, — ответил тот утешительно.

— А я чувствую горечь, думая о Создателе, друг мой. Ты так же, как и я, каждый день встречаешься с адовыми проделками чумы; это наводит меня на мысль, что до него не доходят мольбы людей. Он создал законы мироздания, а нас бросил на произвол судьбы. С каждым прошедшим днем моя вера в него уступает безразличию. Я чувствую себя сиротой в этом мире, где до дна приходится испить чашу разочарования.

— Не богохульствуй. Тебя оглушило отчаяние. Иегова как раз дает надежду.

— Ты в самом деле так думаешь, Исаак? А я, ложась спать, не хочу рассвета, потому что ужас овладевает моей душой, как только я встаю с кровати. Мы живем в трагическое время леденящих кровь зрелищ и бед. Матери теряют своих детей, еще вчера бывших здоровыми, подонки грабят тех, кто послабее, церковники лживы, повсюду черная магия и ворожба, — говорил он, глядя на тело, остывавшее между двух пар свечей.

— А ты полагай все это делом князя тьмы, а не Бога.

Яго замолк. Отчаяние, боль и безнадежность отражались на его лице, и его друзьям показалось, что он потерял свойственную ему стойкость духа. Сломался, поддался тоске, крючьями вцепившейся в его горло. Смерть друга выбила его из колеи; в своей комнате, едва освещенной молочным светом неполной луны, он упал на койку и безутешно зарыдал.

Эпидемия продолжала свое невидимое, как дыхание, шествие, кромсая и пожирая тела, оставляя от них страшные останки, лохмотья и гниль. Он не просил, а негодовал:

— Фарфан, пусть твоя кровь оросит Божий сад, чтобы Он сжалился наконец над теми, кто остался на этой скорбной земле!

Голос его сорвался.

Секрет Дар ас-Сура

Все последующие дни Яго провел, лежа на постели с закрытой наглухо дверью; он ничего не ел, не откликался на приглашения Ортеги и Андреи и не ходил в лечебницу Арагонцев. Но вот однажды жарким удушливым утром кто-то из его коллег прокричал через калитку, что его хочет видеть ректор Сандоваль.