Хесус Торре де ла - Пророчество Корана

• Название: Пророчество Корана
• Автор: Хесус Торре де ла
• Издательство: "Иностранка"
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-94145-461-7

Хесус Маэсо де ла Торре живет в Кадисе, столице древней Андалусии, и преподает философию и историю студентам университета, одного из старейших в Европе. В последние годы он с увлечением пишет исторические романы. Его книги, посвященные легендарным и героическим временам прошлого родной Испании, неизменно встречают горячий отклик как у критиков, так и у читателей. Сюжет «Пророчества Корана» переносит читателя в Севилью эпохи Реконкисты — освобождения Пиренейского полуострова из-под власти мавров. В городе, где живут представители трех религий и где при дворе короля Альфонса XI разворачиваются ожесточенные интриги, в которые втянута и царствующая фамилия, и многочисленная королевская свита, встречаются юный врач-христианин Яго Фортун и прекрасная Субаида, заложница-мусульманка, плененная королем. Судьба заставляет влюбленных пуститься на поиски исчезнувшего экземпляра Корана, который зовется «Жемчужиной» и скрывает некое таинственное пророчество. Именно эта находка поможет им избежать множества опасностей во враждебном мире.

---

— Послушай элегию, которую сочинил Бен Лаббана в сокрушенном состоянии духа как раз на берегах этой реки, когда его друга султана аль-Мутамида отправили на гребной лодке в изгнание. Сегодня это мне особенно близко: «Все забудется, только не этот рассвет на Гвадалквивире. После разлуки и отплытия корабля сникли мои паруса, сердце надорвалось в суете прощаний, будто потерянный караван, которого ищет погонщик верблюдов»… Сколько разбитых сердец останется на бесчувственной галере нашей разлуки, Яго, возлюбленный мой!

Жар охватил все тело молодого человека, удары сердца становились все чаще и сильнее, отзываясь на чувственность назарийки, которая потянулась навстречу своему пылкому любовнику. Яго развязал и снял ее зихару из турецкого тюля, заодно сооружая из одежды ложе. Вокруг царила колдовская атмосфера, наполненная ароматом жасмина, слышались ленивые шумы ночного города. Казалось, они парили в каком-то нереальном зачарованном мире, созданном специально для них божествами любви.

Прекрасные и печальные глаза Субаиды глядели в его глаза, когда она подставляла его ласкам налившиеся благоухающие груди, ароматные бедра и нектар нежного, как бархат, низа живота. Яго целовал ее оливковую кожу, нежно ласкал пальцами ее темную ложбинку, они отдавались своим чувствам свободно, позабыв об опасностях и заботах — оба испытывали только страсть, только безграничное влечение.

Он покрывал жаркими поцелуями полностью отдавшееся ему жаркое тело девушки, невыразимо прекрасное, звавшее его к вершинам наслаждения. Перламутровый отблеск лег на ее алебастровые бедра, которые он сжимал не спеша, осторожно, пройдя порог самого острого чувства до мгновения, когда уже не мог различить, был сном или реальностью этот несказанный момент.

Он окунулся в ее лоно, облизывая ее соки, словно это были медовые соты, затем они пылко соединились, прижавшись друг к другу трепещущими телами, их руки сплелись в ненасытной ласке, их губы, искавшие наслаждения, слились в поцелуе, пока прерывистое дыхание назарийки и его судорожный взрыв не нарушили молчания этой ночи, теплой и исполненной счастья.

Потом они лежали без сил и говорили о нереальном будущем, оба полные решимости преодолеть все преграды. Они знали, что им придется пройти пустыню непонимания, что, возможно, судьба принудит их искать спасения в недоступных пещерах, но у обоих хватало на это решимости.

Даже если религия будет им препятствием, разве сила их любви не сможет его преодолеть? Вместе с тем мусульманка понимала, что ее грешная любовь может прогневить родственников. Кроме того, ее беспокоило, что ее двоюродный брат, султан, все еще испытывал какую-то неприязнь по отношению к ней и ее брату, что тоже нельзя было сбрасывать со счетов.

Она увлекла Яго купаться в пруд; вода, обласканная луной, источала прохладу. Тростник под ветром волновал воду, по ней пробегали искрящиеся серебряные барашки, вверху царил безмятежный ночной покой.

— Давай освежимся, пока злые джинны спят.

Они окунулись в аромат водяных лилий, затерянных в шелестящем тростнике, с упоением поплескались в зеленоватом зеркале водоема и снова легли, прижавшись плечами друг к другу. Яго, переполненный переживаниями, пробормотал:

— Субаида, давай стряхнем прошлое — и будь что будет, впереди новая жизнь. Я родился не помню где, часть моей жизни прошла в дороге, а теперь я хочу быть только с тобой, любовь моя.

— Я чувствую себя самой праведной женщиной мира, твоей рабыней. Но случается, в разлуке сердца любимых забывают о своих обещаниях.

— Яго Фортун не может оказаться бесчестным перед самим собой, — заверил он. — Ты и я неразделимы. Наша верность и любовь преодолеют все. У нас столько общего, что огонь нашей страсти никогда не погаснет.

Эта мысль о безусловном единении снова бросила их в сладкие любовные объятия. Речной бриз разносил вокруг восхитительный абрикосовый запах, подлунные трели сверчков пронизывали тишину. Яго слушал жаркое дыхание возлюбленной и покрывал поцелуями ее спутанные волосы. Его переполняла страсть к этой девушке, источавшей благородный аромат мускуса. Она погружала его в сладкие грезы. Она, выросшая на колдовских книгах, могла предсказать скрытую судьбу людей.

Она не была похожа ни на одну из христианских девушек, которых он знал. Ее гибкий стан, вызывавший любовный восторг, волшебная линия бедер, ускользающая улыбка, атласная шея — все это доводило его до неистового восторга. Окутанный благоуханием цветов, он почувствовал сонную тяжесть в веках, но не мог заснуть, думая о неминуемом и невыносимом расставании. Это была прощальная ночь, и он хотел наслаждаться каждым ее мигом.

Быстро пролетели часы, за криком петухов последовала прохлада рассвета, погасившего ночное светило. Пришел новый день и новое время. Они еще не знали, как долго оно будет длиться и что, кроме неизвестности, принесет оно им.

Foetor judaicus [141]

В конце лета, жарким воскресным вечером — подушка взмокла от пота — Яго вспомнил друзей, которых унесла «черная смерть», и пустота в его душе обернулась горчайшей пропастью. Отъезд Субаиды его угнетал.

— Боже мой, что я здесь делаю? — застонал он. Он изнывал от тоски, многие из тех, с кем он был дружен, в панике покинули город — кто из-за чумы, кто из-за политических преследований. В Кастилии было неспокойно. Прошлое не оставляло его, суровое настоящее душило, только Ортегилья Переметный или Исаак могли скрасить его одиночество, выбалтывая на скамьях таверны «Дель Соль» разные слухи и пустяки, о которых говорилось в городе.

Вечером Церцер пригласил его на ужин в «Ла Корону», чтобы поделиться новостями по их общему секретному делу. В тот день весь город только и говорил о поражении кастильского флота в битве с англичанами у берегов Уинчелси [142], а еще о необъяснимом убийстве главного альгвасила города «ряжеными», руководимыми герцогом Альбукерке, любовником-португальцем доньи Марии, этим ненавистным вершителем кастильских судеб. Повсюду расползался страх, умножая страдания народа, которые давно уже перешли все возможные пределы.

— Эти королевства не заслуживают правителей подобного рода, — в сердцах заметил Яго.

— Королева-мать и ее сын руководствуются не справедливостью закона, а местью. Каждый день они попирают законы, своей безудержной ненавистью омрачают и без того нелегкое существование людей. Каждую ночь находят не менее трех-четырех убитых сторонников бастардов, многие идальго не решаются покидать свои дома. Худые времена, друг мой, — жаловался Церцер.

Яго, имея в виду разговоры, ходившие в городе, поинтересовался:

— А откуда эти анекдоты, которые передаются из уст в уста о короле — кутиле, любовнике и задире, что ищет приключений и гоняется за каждой юбкой на улицах Севильи?

Обращенный иудей оглянулся по сторонам, потому что везде можно было ожидать шпионов королевы, и сказал, будто извиняясь за монарха:

— Все эти нелепости происходят из-за его молодости и горячности. Его видели в капюшоне с целой шайкой богатых сынков при свете луны. Они пьянствовали в тавернах «Ла Горгона» и «Семь поворотов», объединившись с отъявленными мошенниками и шлюхами.

Яго улыбнулся, но потом, вспомнив еще один ходивший по городу слух, добавил:

— Говорят, это его работа: смерть дона Тельмо де Гусмана в одной из стычек на улице Кандилехо, а еще нападение на монастырь, где обитает красавица Мария Коронель. Это все правда, сеньор советник? Сдается мне, что это недостойно королевского высочества.

Церцер, откровенно выказывая свое недовольство, ответил шепотом:

— Это так же верно, как то, что он находится под влиянием мавра Банахатима, чернокнижника из Адарвехо, и то, что они в его лачуге гадают на картах и вызывают демонов.

— А что известно о том монахе-францисканце, который победил его в ночной стычке, шпага едва не пронзила сердце? Этим утром больные только и говорили, что о нем и о том, какая суматоха поднялась среди альгвасилов, — спросил Яго.

— Говорят, что это наваррский дворянин, который ходит инкогнито в сутане ордена миноритов, он дал обет скрывать свое имя якобы из-за какого-то греха, который один только Бог может ему простить. Никогда еще Севилья так не развлекалась похождениями короля, эти анекдоты нравятся и простым людям, и всяким канальям. Но есть новости более важные, которые народу неизвестны, Яго, но скоро они заставят пылать Кастилию.

— И что это за новости, советник? — встревожился молодой человек.

— Ходят поразительные слухи о донье Элеоноре. Жизнь этой шлюхи висит на волоске. Эта любовница дона Альфонсо находится в застенке башни Кармона, она уже приговорена и ждет казни. Гнев Португалки не знает границ, несмотря на протесты ее сына дона Педро. Поэтому один из братьев, дон Энрике, тревожась за мать, побывал в Севилье, а потом в кожаной маске сумел скрыться из-под носа стражников в Астурию, в горы Норенья. С ним ушли многие недовольные дворяне, которые теперь готовы поднять мятеж против капризного суверена и его гневливой матери. Грядет междоусобная война, Яго, и это будет пострашнее чумы!