Виктор Пронин - Не приходя в сознание

• Название: Не приходя в сознание
• Автор: Виктор Пронин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детектив
• Год: 1984

Книга состоит из романа и двух повестей. В романе «И запела свирель человеческим голосом...» рассказывается о молодом человеке, оказавшемся замешанным в тяжком преступлении. Чем больше мы понимаем нравственную сущность преступника, тем более очевидным для нас становится его поражение. Действие повести «Тайфун» происходит в пассажирском поезде, занесенном снегом. В одном из вагонов едет опасный преступник, ограбивший кассу крупного магазина. Найти его, узнать, задержать — сложная задача. В документальной повести «Не приходя в сознание» главное — психологическая борьба, разоблачение не столько преступления, сколько внутреннего мира человека, совершившего это преступление.

---

— На улице. Я пристал к ней, через весь город топал сзади. Выпимши, конечно, был малость, с ребятами чей-то день рождения праздновали. Сзади шел и что-то вякал. А она обернулась, посмотрела так на меня, пуговицу застегнула на рубашке, пиджак отряхнула, а потом и спрашивает: «Мальчик, ты заблудился? Ты где живешь?» Так и познакомились...

— Когда свадьба? — спросил Левашов.

— Через месяц. Уже заявление подали.

— А жить где будете? Не в поезде?

— Да нет... К моим родителям поедем. Они на севере живут, в Охе.

— А как они к Оле относятся?

— Они ее не знают. Они вообще ничего ее знают. Я так... сюрпризом.

— Хорош сюрприз! — рассмеялся Левашов. — А они не сделают тебе ответный подарочек, не отправят обратно?

— Нет, — уверенно заявил Коля. — Они у меня нефтяники, я тоже нефтяником буду. Оха город большой, и Оле найдется работа.

— А где твои старики в Охе-то живут? Я в городе бывал...

— Таежная, семнадцать, знаете? Как раз напротив нового кинотеатра.

— Знаю, знаю... Новый дом там построили... Квартир на сто, наверно.

— Точно, — обрадовался Коля. — У них двадцать девятая квартира.

— Ну ладно, будущий житель двадцать девятой квартиры, иди мириться. Дам тебе еще один совет — мириться нужно сразу, немедленно. Для тебя же лучше. Все равно тебе ведь придется делать первый шаг. Так вот, чем раньше ты его сделаешь, тем легче, проще. Им-то неважно, кто виноват, главное, чтобы мужчина сделал первый шаг к примирению. А потом она же десять раз покается перед тобой и признает свою вину.

— Заметано, — сказал Коля, решительно направляясь к служебному купе. Но, взявшись за ручку, остановился. Левашов подошел, легко отодвинул дверь в сторону и, когда Коля переступил порог, снова задвинул ее.

— Нет, не он, — вздохнул Левашов не то огорченно, не то с облегчением.

Глава восьмая

Два молоденьких паренька в форме милиции сидели, низко склонившись, над откидными столиками. Присмотревшись, Левашов увидел маленькую, с ладонь, шахматную доску, освещенную огарком свечи.

— Так я вроде по делу к вам... Может, оторветесь на минуту?

— На минуту можно. — Оба одновременно посмотрели на Левашова.

— Вот мое удостоверение... Посмотрите.

Милиционеры по очереди поднесли маленькую книжечку к свече и молча взглянули друг на друга. Один из них — белобрысый, почти рыжий, с ресницами соломенного цвета — неопределенно хмыкнул, второй — потемнее, коренастее — с сожалением отодвинул шахматы.

— Транспортная милиция? — спросил Левашов, присаживаясь.

— Так точно, — ответил крепыш.

— Ясно. Как вас зовут?

— Меня — Игорь, — сказал рыжий. — А его — Николай.

— Вот что, ребята... Подробности я вам рассказывать не буду. Ни к чему. А суть такова... В поезде едет преступник. По нашим с вами понятиям — особо опасный. Задача простая — его нужно задержать.

— А приметы? — спросил Николай. — Нет примет.

— Что о нем известно?

— Ничего. В этом все дело. Известно только, что он опасный преступник и его необходимо задержать.

Милиционеры посмотрели друг на друга, потом на Левашова.

— Так вот, ребята, этот тип везет с собой... Нечто вроде саквояжа.

— Это уже легче, — сказал Николай.

— Или рюкзак, — добавил Левашов. — А возможно, чемодан или обычный мешок. Как бы там ни было, но со своим багажом он ни за что не согласится расстаться.

— Золото?

— Нет. И потом, это неважно. Главное — узнать, кто он? Известно одно — он едет в седьмом вагоне.

— Если известно, какой груз он везет, — начал было Николай, но Левашов перебил его:

— Груз небольшой. Он может уместиться в чемодане, портфеле, за пазухой, в конце концов. Наша задача — лишить его душевного равновесия. Заставить действовать и этим разоблачить себя. Для начала вы пройдете по составу и проверите документы. Большого нарушения в этом нет, и потом... интересы дела требуют. Во всех вагонах, кроме седьмого, можете отнестись к своей задаче почти формально. Но в седьмом смотрите в оба. Меня вы, конечно, не знаете. Встретится еще один наш товарищ — на него тоже ноль внимания. Вот и все.

— Что делать с гражданином, у которого документы будут не в порядке? — деловито спросил Николай.

— Задержать. Кто вас должен интересовать... Люди без сахалинской прописки. Если нет прописки, должно быть командировочное удостоверение с материка, справка исполкома, разрешение на право пребывания на острове... Все это вы знаете. И еще — никаких чрезвычайных мер. Проверка — ваша работа, скучная, надоевшая. Если обнаружите его, спокойно предложите пройти в купе к бригадиру поезда для выяснения отношений. Вряд ли он применит оружие. Ведь ему некуда скрыться.

— А если у всех документы в порядке?

— Возвращайтесь к себе с чувством исполненного долга. Но! Через час сделайте еще один обход. Не проверяя документов. Просто пройдите по составу. А в седьмом вагоне загляните в каждое купе, посмотрите в глаза каждому пассажиру. Вопросы есть?

— Когда начинать?

— Утром. Часов в девять... Не позже. Ну, ни пуха!

Левашов вернулся в свой вагон и остановился перед купе, в котором жила Лина. И удивленно скривил губы, вдруг почувствовав сердце. «Новости, — подумал он. — Чего это я... Никак старею». Он потер ладонью щетину на подбородке, пригладил волосы и громко постучал в дверь.

Выйдя из купе, Лина посмотрела в одну сторону, в другую, подняла глаза на Левашова.

— А, это вы? Что-нибудь случилось?

Левашов опять отметил про себя, что ему нравится ее глуховатый голос. Он смотрел на женщину, словно проверяя свое первое впечатление. Да, ей лет двадцать пять. И вряд ли все ее годы были легки и беззаботны. Левашов быстро взглянул на ее правую руку и, не увидев кольца, снова поднял глаза. Рука Лины невольно вздрогнула, на какую-то секунду она повернула ладонь так, чтобы не было видно ее безымянного пальца, но тут же, будто устыдившись своего смущения, подняла руку к лицу — на, смотри.

— Вам помолчать не с кем, да? — Лина была на голову ниже Левашова, и смотреть вызывающе ей было нелегко.

— Знаете, — усмехнулся Левашов, — у меня деловое предложение — давайте говорить друг другу «ты», а? Поскольку оба мы — жертвы стихии, оба пленники снега, и еще неизвестно, когда кончится вся эта катавасия... Будет излишней роскошью говорить «вы». И потом, Лина... Ведь «вы» — это временная форма обращения, так сказать, предварительная.

— Боже, да хватит меня уговаривать.

— Вот и отлично... Ты... одна едешь?

— Почему же... Нас двести человек. — Какой-то беспомощный вызов все время звучал в ее словах. Будто она заранее знала, что ее хотят обидеть, и заранее готовилась к отпору.

— Лина, ты на Урупе бывала когда-нибудь?

— Нет. И знаешь, не чувствую себя несчастной.

— А хочешь побывать?

— А что... Дело только за мной?

— Да.

— Что ж, если это не слишком дорого мне обойдется...

— Что ты имеешь в виду?

— Все. — Она в упор посмотрела на Левашова. И он только сейчас увидел как бы в отдельности ее крупные губы, чуть раскосые глаза, широкие скулы, скрещенные на груди руки и беспомощность, в которой она боялась признаться, наверно, даже самой себе.

— Ты родилась в Сибири?

— Да, моя бабушка бурятка.

Они стояли одни в желтом полумраке коридора и невольно говорили вполголоса. Над головой все так же грохотал буран, а из купе доносился разноголосый неутихающий храп.

— Знаешь, — сказал Левашов, — странное какое-то у меня сейчас состояние... Тебе покупали когда-нибудь велосипед?

— Мне покупали другие вещи... Платья, куклы, потом — путевки.

— Это не то. Лет двадцать назад мне батя купил велосипед. До того времени я катался на чужих — задрипанных, трехколесных. Да и какие это были велосипеды... Собственность всего двора. По-моему, их и на зиму во дворе бросали. А тут — колеса никелем сверкают, звонок такой, что и прикоснуться страшно, руль без единой царапины! Поставил я его в сарай, сел напротив и смотрю... Потом дохну на обод и слежу, как облачко на нем исчезает. И кажется, если сесть на него, то носиться можно по всей земле и никто не угонится за тобой, и вообще. Знаешь, у меня с тех пор самый счастливый сон — это я в закатанных штанах, с глазами во все лицо, с тощими руками, будто припаянными к рулю, несусь по тропинке. А она петляет, кружит между деревьями, холмами... Трава по сторонам, козы на цепях пасутся, петухи на заборах орут как полоумные. Батя, тогда он еще был, что-то кричит мне, смеется, рукой машет. А я будто лечу над этой тропинкой. Видел я этот сон раза три, и, как только он начинается, я уже знаю, что дальше будет, знаю, когда петух закричит, когда батя на повороте покажется и что он крикнет мне.

 

Втиснувшись в угол купе, Арнаутов, казалось, дремал. Но едва Левашов открыл дверь, старик встрепенулся.

— А, это вы! Входите!

— Не помешал?

— А чему вы можете помешать? Разве что лишить меня возможности скучать, хандрить, злиться... За это я скажу только спасибо.