Карл Маркс - Собрание сочинений, том 14

• Название: Собрание сочинений, том 14
• Автор: Карл Маркс
• Жанр: Философия

Четырнадцатый том Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса содержит цикл статей, написанных ими для прогрессивного буржуазного издания «Новая американская энциклопедия», и большое полемическое произведение Маркса «Господин Фогт». По времени написания (июль 1857 — ноябрь 1860 гг.) эти работы примыкают к произведениям, входящим в состав 12, 13 и отчасти 15 томов настоящего издания.

---

Канал выступает наружу! Prolapsus ani {выпадение прямой кишки. Ред.} естественнонаучных балагуров?

Что касается «парламентского Вольфа», — почему парламентский волк, точно кошмар, преследует парламентского клоуна, мы узнаем ниже, — то он опубликовал в берлинской «Volks-Zeitung», «Allgemeine Zeitung» и гамбургской «Reform» следующее заявление:

«Заявление. Манчестер, 6 февраля 1860 года.

Из письма одного приятеля я узнал, что в «National-Zeitung» (№ 41 за текущий год) в передовой статье, на основании брошюры Фогта, опубликовано следующее:

«В 1850 г. было отправлено из Лондона Другое циркулярное послание пролетариям Германии, составленное, как полагает Фогт, парламентским Вольфом, alias {иначе. Ред.} казематным Вольфом, которое одновременно было подсунуто ганноверской полиции». Я не видел ни этого номера «National-Zeitung», ни брошюры Фогта и поэтому отвечаю лишь на вышеприведенное место:

В 1850 г. я жил в Цюрихе, а не в Лондоне, куда переехал лишь летом 1851 года.

Я за всю свою жизнь не составил ни одного циркулярного послания ни к «пролетариям», ни к другим лицам.

Что касается инсинуации о ганноверской полиции, то я с презрением возвращаю это бесстыдное обвинение в адрес ее автора. Если остальная часть фогтовской брошюры столь же отвратительна и лжива, как то, что касается меня, то она достойна занять место рядом с творениями таких господ, как Шеню, Делаод и К°.

В. Вольф».

Таким образом, подобно тому как Кювье всю структуру животного восстанавливал по одной кости, так Вольф правильно воссоздал всю литературную стряпню Фогта по одной выхваченной цитате. Действительно, Карл Фогт рядом с Шеню и Делаодом выглядит как primus inter pares {Первый среди равных. Ред.}.

Последним «доказательством» «не затрудняющегося» Фогта о моем entente cordiale {сердечном согласии. Ред.} с тайной полицией вообще и о «моих отношениях с партией «Kreuz-Zeitung»[393] в частности» служит то, что моя жена — сестра бывшего прусского министра г-на фон Вестфалена («Главная книга», стр. 194). Как парировать этот жалкий выпад жирного Фальстафа? Быть может, клоун простит моей жене ее родственника, прусского министра, когда узнает, что один из ее шотландских предков {герцог Аргайл. Ред.} был обезглавлен на рыночной площади в Эдинбурге как мятежник, участвовавший в освободительной борьбе против Якова II? Как известно, сам Фогт лишь благодаря случаю еще носит свою голову на плечах. На чествовании памяти Роберта Блюма, устроенном Просветительным обществом немецких рабочих в Женеве (13 ноября 1859 г.), он рассказал о том,

«как левая Франкфуртского парламента долго не могла решить, кого послать в Вену, — Блюма или его. Наконец, был брошен жребий, и судьба решила в пользу Блюма или, вернее, против него» («Шиллеровские торжества в Женеве и т. д.». Женева, 1859, стр. 28, 29).

13 октября Роберт Блюм уехал из Франкфурта в Вену. 23 или 24 октября в Кёльн прибыла депутация крайней левой Франкфуртского собрания проездом в Берлин на конгресс демократов. Я виделся с членами депутации. Некоторые из них были тесно связаны с «Neue Rheinische Zeitung». Эти делегаты, — из которых один был во время кампании за имперскую конституцию расстрелян по приговору военно-полевого суда, другой умер в изгнании, а третий еще жив, — сообщили мне тревожные и странные сведения о махинациях Фогта в связи с миссией Роберта Блюма в Вене. Но

Вели молчать, не требуй слова,
Затем, что тайна мой удел!

{Гёте. «Миньона». Ред.}

На вышеупомянутом чествовании памяти Роберта Блюма в Женеве (ноябрь 1859 г.) «округленная натура» была встречена нелюбезно. Когда он входил в помещение, где происходило чествование, угодливо следуя пошатывающейся походкой за своим патроном Джемсом Фази, словно Силен, один рабочий воскликнул: вот идет Генрих, а за ним Фальстаф! Когда же Фогт в своем милом анекдоте выставил себя как alter ego {второе «я». Ред.} Роберта Блюма, то лишь с трудом удалось удержать нескольких вспыльчивых рабочих от штурма трибуны. А когда он, наконец, — забыв о том, как еще в июне предупредил революцию, — теперь сам «еще раз звал рабочих на баррикады» («Шиллеровские торжества», стр. 29), раздалось насмешливое эхо: «Баррикады! — Куча!» {В оригинале созвучие: «Barrikaden — Fladen». Ред.}. Но за границей так хорошо знают цену революционному пустозвонству Фогта, что на этот раз даже не последовало обычного «секретного запроса одного южногерманского посланника», и в «Allgeineine Zeitung» не появилось никакой статьи.

Вся фогтова штибериада, начиная с серной банды и кончая «бывшим министром», напоминает тот сорт мейстерзингеров, о котором у Данте сказано:

Ed egli avea fatto del cul trombetta.

{И зад в трубу он превратил. [Данте. «Божественная комедия», «Ад», песнь XXI. Эти стихи из Данте Маркс в подстрочном примечании дает на немецком языке в переводе Каннегиссера, указав фамилию последнего в скобках. Ред.]}

IV ПИСЬМО ТЕХОВА

Что еще извлекает «округленная натура» из

«tristo sacco
Che merda fa di quel, che si trangugia».
(Dante)

«жалкого мешка,
Что превращает пищу в испражненья»
(Данте). [ «Божественная комедия», «Ад», песнь XXVIII. Ред.]

Письмо Техова от 26 августа 1850 г. из Лондона.

«Самое лучшее, что я могу сделать для характеристики этих козней» (именно серной банды), «это привести здесь письмо одного человека, которого всякий, кто» (!) «его когда-либо знал, назовет честным человеком; я позволю себе опубликовать его» (честного человека или письмо?) «потому, что оно было специально предназначено для сообщения» (кому?) «и что уже отпали те соображения» (чьи?), «которые мешали раньше его опубликованию» («Главная книга», стр. 141).

Техов переехал из Швейцарии в Лондон в конце августа 1850 года. Его письмо было адресовано бывшему прусскому лейтенанту Шиммельпфеннигу (жившему тогда в Берне) «для сообщения друзьям», именно — членам «Централизации», тайного, лет десять тому назад прекратившего свое существование общества, которое было основано немецкими эмигрантами в Швейцарии, было очень пестрым по своему составу и насчитывало в своей среде большое число парламентских элементов. Техов входил в это общество, но Фогт и его друзья не были его членами. Каким же образом у Фогта оказалось письмо Техова и кто дал ему право его опубликовать?

Сам Техов пишет мне из Австралии 17 апреля 1860 года:

«Во всяком случае у меня никогда не было повода предоставить г-ну Карлу Фогту какие-либо полномочия в этом деле».

Из «друзей» Техова, которым должно было быть сообщено это письмо, только двое еще живут в Швейцарии, Пусть оба говорят сами:

«Э. {Эммерман. Ред.} — Шили. 29 апреля 1860 года. Верхний Энгадин, кантон Граубюнден.

При появлении брошюры Фогта «Мой процесс против «Allgemeine Zeitung»», в которой напечатано письмо Техова от 26 августа 1850 г. к его швейцарским друзьям, мы, находящиеся еще в Швейцарии друзья Техова, решили письменно выразить Фогту свое неудовольствие по поводу опубликования этого письма без разрешения. Письмо Техова было адресовано Шиммельпфеннигу в Берн и должно было быть сообщено друзьям в копиях… Я рад, что мы не ошиблись, предполагая, что ни один из друзей Техова, ни один из тех, кто имеет право на его письмо от 26 августа, не использовал его так, как его случайный обладатель. 22 января Фогту было отправлено письмо, в котором выражено неудовольствие по поводу опубликования теховского письма без разрешения, заявлен протест против всякого дальнейшего злоупотребления им и письмо затребовано обратно. 27 января Фогт ответил, что «письмо Техова было предназначено для сообщения друзьям; что друг, имевший его в своих руках, передал его ему специально для опубликования… и что он вернет письмо лишь тому, от кого он получил его»».

«Б. {Бёйст. Ред.} — Шили. Цюрих, 1 мая 1860 г.

Письмо Фогту было написано мною согласно предварительной договоренности с Э… Р. {Раникель. Ред.} не принадлежал к «друзьям», для сообщения которым предназначалось письмо Техова; однако из содержания письма Фогт знал, что оно адресовано также и мне, но не пожелал спросить моего согласия на его опубликование».

Для разрешения загадки я оставил про запас из приведенного выше письма Шили одно место. Оно гласит:

«Об этом Раникеле мне приходится говорить здесь потому, что письмо Техова, по-видимому, через него попало в руки Фогта, — этот пункт твоего запроса я чуть было не упустил из вида. Письмо это было послано Теховым его друзьям, вместе с которыми он жил в Цюрихе, — Шиммельпфеннигу, Б. и Э. В качестве друга этих друзей и самого Техова я его тоже позже получил. В момент моей внезапной и грубой высылки из Швейцарии (меня без всякого предупреждения схватили на улице в Женеве и тотчас же отправили дальше) я не имел возможности вернуться к себе на квартиру и привести в порядок свои вещи. Поэтому я написал из бернской тюрьмы в Женеву одному надежному человеку, сапожнику Туму, прося его поручить кому-нибудь из все еще находившихся там моих друзей (ведь я не знал, кого из них насильно выпроводили вместе со мной) собрать мои вещи, наиболее ценные из них переслать мне в Берн, остальные же оставить пока на хранении у себя, а также произвести тщательный отбор моих бумаг, чтобы не прислать мне ничего такого, что нельзя было бы провезти через Францию. Так и сделали, но письмо Техова мне не переслали. В оставшихся бумагах находились некоторые документы, имевшие отношение к тогдашнему мятежу парламентариев против местного женевского комитета по распределению денег среди эмигрантов (комитет состоял из трех женевских граждан, в том числе Тума и двух эмигрантов: Беккера и меня), и Раникелю, как стороннику комитета в борьбе против парламентариев, они были хорошо известны. Поэтому я просил Тума, как кассира и хранителя архива комитета, разыскать при помощи Раникеля указанные документы среди моих бумаг. Возможно, что последний, приглашенный таким образом помочь при просмотре моих бумаг, получил тем или иным путем письмо Техова, может быть, от кого-нибудь из просматривавших мои бумаги. Я вовсе не оспариваю перехода владения, от которого следует отличать переход собственности, от меня к нему; на своем праве собственности я самым решительным образом настаиваю. Я вскоре после этого написал Раникелю из Лондона, чтобы он прислал мне письмо. Но он этого не сделал. С этого момента и начинается его culpa manifesta {явная вина. Ред.}, первоначально лишь levis {легкая. Ред.}, но затем все возрастающая, соразмерно степени его соучастия в опубликовании письма без разрешения, до magna {большой. Ред.}, или maxima culpa {величайшей вины. Ред.}, или даже до dolus {обмана. Ред.}. Я ни на минуту не сомневаюсь в том, что опубликование письма не было разрешено и что ни один из адресатов никого на это не уполномочивал; впрочем, для полной ясности я напишу об этом Э. Что Раникель приложил руку к опубликованию письма, не может вызывать сомнения при его общеизвестной близости к Фогту. Не имея ни малейшего намерения критиковать эту близость, я, тем не менее, вынужден указать здесь на контраст ее с прошлым. Ведь Раникель был не только одним из самых больших парламентоедов вообще, но в особенности по отношению к имперскому регенту он обнаруживал самые кровожадные чувства. «Я должен задушить этого негодяя, — кричал он, — даже если бы мне пришлось для этого ехать в Берн». Чуть ли не смирительную рубашку нужно было надевать на него, чтобы удержать от этих террористических замыслов против столь высокого лица. Но теперь, когда пелена, по-видимому, спала с его глаз и из Савла он стал Павлом, мне любопытно посмотреть, как он выпутается в другом отношении, то есть в качестве мстителя Европы. Я выдержал тяжелую борьбу, — говорил он тогда, колеблясь в выборе между Европой и Америкой, — но это счастливо кончилось, я остаюсь — и буду мстить!! Трепещи, Византия!»