Стивен Кэрролл - Комната влюбленных

• Название: Комната влюбленных
• Автор: Стивен Кэрролл
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9985-0566-9

«Комната влюбленных» — пронзительная история любви, вспыхнувшей на руинах сожженного войной Токио между молодым австралийцем Алленом Боулером по прозвищу Волчок и японкой Момоко. Прибежищем влюбленных становится чудом уцелевшая среди бомбежек маленькая комната Момоко.

…Много лет спустя Боулер, теперь почтенный профессор Мельбурнского университета, полагая, что дни его, быть может, сочтены, разыскивает в Лондоне Момоко и понимает, теперь уже окончательно и бесповоротно, какую страшную ошибку совершил, когда в безумном приступе обиды и ревности предал свою любовь и отказался от дарованного судьбой счастья, оставшегося в том далеком послевоенном Токио, в комнате, принадлежавшей только им двоим. Неужели невозможно повернуть время вспять, неужели за ошибку молодости нужно расплачиваться всю жизнь?..

«Если вас увлекают романтические истории и восточный колорит, если вы зачитывались «Мемуарами гейши», то можно обещать, что вы с головой уйдете в чарующий мир романа Стивена Кэрролла».

Cosmopolitan

---

Она открыла глаза и улыбнулась:

— Недолго. Тебе там поправится. Там совсем не бомбили. Почти совсем не бомбили.

Чем дальше они ехали, тем больше менялся пейзаж. Унылые, расчищенные бульдозерами пустыри, сожженные дома и заброшенные фабрики остались позади. Теперь за окном виднелись чисто выметенные улочки и узенькие, как будто лишь для украшения, проложенные дорожки.

Трамвай остановился у обсаженной сакурой аллеи. Сейчас на деревьях лишь кое-где виднелись редкие прошлогодние листья. Но пройдет месяц-другой, подумал Волчок, и деревья покроются цветами, как снежными хлопьями, а мостовую запорошат белые лепестки.

Они пообедали лапшой и сладким картофелем, сидя на ступенях старого синтоистского храма. Влюбленные невольно вспугнули расположившуюся там стайку ребятишек: дети тут же шмыгнули в сторону и принялись перешептываться, время от времени они поглядывали на иностранную форму, но явно не осмеливались подойти. Порой до Волчка доносился смех, неожиданно звонкий и музыкальный. Дети, игравшие среди унылых развалин и заброшенных фабрик, так не смеялись.

Внезапно дети вскочили. Один мальчик вытащил бумажную шапку, наподобие форменной фуражки американских солдат, и надвинул ее на лоб, подражая янки, потом взял под ручку стоявшую рядом девочку и, к величайшему удовольствию своих товарищей, стал чинно прохаживаться с ней взад-вперед, как взрослый кавалер со своей дамой. Теперь уже Момоко и Волчок выступали в роли зрителей, только глядели без улыбки.

— Во что это они играют?

Момоко не сразу решилась ответить, а потом проговорила с едва заметным вздохом:

— Они играют в американского солдата и шлюху. Популярная игра. В этом году в нее все играют.

Волчок нахмурил брови и рванулся было вперед, но ласковое «Чур не злиться» заставило его рассмеяться и снова смягчило его лицо.

— Они ведь просто дети, — добавила Момоко, — чудо, что они вообще еще играют.

Волчок прислонился к ступеням храма и залюбовался отблесками зимнего солнца в ее волосах. Момоко потрепала его за ухо:

— Счастлив?

— Очень.

Он улыбался. Это была не особо широкая и не особо открытая улыбка. Просто довольная улыбка. Момоко усмехнулась, Волчок вопросительно уставился на нее:

— Ты над чем смеешься?

— Над твоим видом.

— А какой у меня вид?

— Расслабленный у тебя вид, такой вид, будто тебе наконец дали команду «вольно», солдат. Я же говорила, тебе здесь поправится.

— Мне здесь очень нравится.

Согретый солнцем и смехом, Волчок чуть было не добавил «и я люблю тебя», но слишком долго прикидывал, как бы сказать это поестественнее, и к тому времени, как он наконец нашел нужное сочетание слов, жестов и тона, момент уже был упущен. Но ничего, еще успеется. Волчок найдет время и слова, чтобы рассказать об этой удивительной силе, что преобразила все его существо и заставила жить, а не наблюдать жизнь со стороны. Была жизнь до Момоко и жизнь с Момоко. А между ними был некий рубеж, миг, когда произошло нечто бесконечно важное. И об этом Волчок непременно расскажет, только бы найти подходящий момент.

Они уж собрались уходить, как вдруг один из ребятишек подбежал к Волчку, тронул его за рукав и так же стремительно убежал, скрывшись за спинами товарищей.

— Им интересно, — объяснила Момоко, — ты для них герой-победитель, им хочется тебя потрогать.

А может быть, им просто жевательной резинки хочется. Волчок порылся в карманах, но ничего не нашел. Сам он никогда эту мерзость не жевал, но иногда таскал с собой на такие случаи.

Прошли годы, но запах лапши и вкус сладкого картофеля оказывали на его намять все то же магическое влияние, пробуждая утраченные образы, совсем как размоченное в чае печенье «мадлен» у Пруста.

На следующий день Волчка вызвали в управление Отдела информирования и просвещения населения, где его уже поджидал капитан Босуэлл. По дороге в казармы новый начальник кратко обрисовал их рабочий план на ближайшие несколько недель. Волчка премного позабавила фамилия капитана, и он почти уж воображал себя новым доктором Джонсоном в компании любезного Босуэлла[10].

— Послезавтра едем с проверкой по сельским школам! — рявкнул капитан, перекрикивая встречный ветер.

— Зачем?

— Эти учителя проклятые, — фыркнул капитан, — они ведь все еще воюют, уж в глубинке тем более. Не верю я им и никогда не верил. Кто, по-вашему, первый проповедовал весь этот нацистский бред? — Он постучал себя по виску. — У них мозги насквозь средневековые. Как, впрочем, и вся эта чертова страна.

Дорога была вся в колдобинах, и они сбавили скорость.

— А что мы будем искать?

— Оружие. Запчасти. Боеприпасы. Гранаты… — Босуэлл объехал глубокую яму. — Наше дело искать. Ваше — разговаривать и слушать. Особенно когда никто об этом не подозревает.

Вечером Волчок лежал на койке и вслушивался в доносившиеся с улицы голоса. Несколько солдат пытались переговариваться с японской ребятней. Дети радостно хватали жевательную резинку и старались выразить свой восторг, нещадно коверкая пару известных им английских слов. Смешение языков неожиданно всколыхнуло забытые воспоминания, и Волчок задумался о силах судьбы, что привели его сюда.

Это было после уроков. Волчок ходил в привилегированную частную школу в самом центре города, родители отдали его туда, желая дать сыну все то, чего сами были лишены. Он скинул ранец прямо на натертый пол отцовской лавки и стоял в ожидании лакричной конфеты из огромной банки на прилавке. Волчку пошел четырнадцатый год, и в элитарной дорогой школе он чувствовал себя белой вороной. С ним никто не дружил, и перемены он проводил за книжкой. Мальчик стойко скрывал свои муки и только уныло жевал конфету.

Раз во время очередной бесконечной одинокой перемены до Волчка вдруг дошло: главное не в том, чтобы нравиться, главное в том, чтобы обладать чем-то таким, чего ни у кого нет. Это делает тебя интересным, востребованным. А потом, листая журнал, он наткнулся на рекламу морского круиза. Женщина в бледно-зеленом кимоно сидела посреди сада камней, за ее спиной струился водопад, а надпись обещала «открытие таинственного Востока». Как по наитию, Волчок понял: вот это что-то новое, что-то особенное. Он ничего не знал про Японию, кроме того, что тетка его переписывается с девушкой из города, который называется Осака.

Волчок навел справки и в ту же субботу сидел на утреннем занятии по японскому языку в женской гимназии Макробертсона в Южном Мельбурне. Позднее он сам удивлялся этому не по годам зрелому шагу, но тогда, в тринадцать лет, он казался более чем естественным. Он теперь будет не такой, как все, ему будет чем выделиться. Уже не скучный тихоня, не горе-спортсмен и сын лавочника, а мальчик, который умеет говорить по-японски.

Трамвай, каждую субботу доставлявший Волчка на занятия шел мимо озера в Альберт-парке. Десятки его сверстников толпились там у входа на футбольное поле. Ну и пусть, а он будет учить иероглифы и твердить японские фразы. В девятнадцать лет Волчок поступил из классическое отделение Мельбурнского университета, но и там продолжал заниматься японским на факультативе. Он был зачарован никогда не виданной страной, ее неведомой культурой, и увлечение это все длилось и усиливалось, подобно долгой и чистой любви на расстоянии.

Волчок улегся на койку, закинул руки за голову и предался раздумьям о том, что же в его жизни произошло случайно, что было сделано умышленно, а что лишь прикинулось игрой случая. Разве не странно: ненароком увиденная реклама стала причиной столь важных перемен? Друзей у него, правда, так и не прибавилось, он и в университете оставался все тем же скучным тихоней, неспортивным сыном лавочника. Только какое это имеет теперь значение? Избранный тогда путь привел в эту страну, в этот город, на эту вот койку. Все оказалось правильно, ведь теперь Волчок не один.

Глава шестая

Момоко смеялась последним лучам солнца, смеялась просто так, будто открывая забытые за годы войны радости. Она стояла на деревянном мостике через окружавший дворцовые сады ров. Склонившись над перилами, что-то весело рассматривала в воде. Там были рыбы, толстые-претолстые рыбы, они глядели на нее, широко разевая рты в ожидании корма. Некоторые вещи не меняются. Вот и рыбы эти живут себе, им и дела нет до войны, падения императорского дома, бомбежек, пожаров и смертей. Они это все пережили — и она тоже. Она перевела дух, удивляясь этому ни с чем не сравнимому чуду. Тысячи людей умерли, а она осталась в живых. Жизнь сделалась еще драгоценнее, надо всегда об этом помнить, подумала Момоко, улыбаясь рыбам во рву. За ее спиной колыхались деревья восточного дворцового сада. Волчок щелкнул фотоаппаратом и поймал беззаботный смех и вспышки зимнего солнца в черных, как вороново крыло, волосах.