Герман Вук - Городской мальчик

• Название: Городской мальчик
• Автор: Герман Вук
• Издательство: TEPPA – Книжный клуб
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-01911-9

Роман Германа Вука, написанный в 1948 году, знакомит читателя с жизнью среднего класса Америки, описанной живо и без прикрас.

С мягким юмором и очень по-доброму рассказывает автор о приключениях и переживаниях подростков, живущих на окраине Нью-Йорка. Школа, пустыри возле домов, летний лагерь – все это очень похоже и вместе с тем отличается от нашей действительности, а вот мысли и чувства ребят, их реакция на повседневные события, несомненно, близки и понятны нашему читателю.

Если бы Марк Твен мог прочитать эту книгу, она пришлась бы ему по сердцу. У нее есть еще свойство, которое роднит Вука с Твеном (в широком смысле этого слова): круг его читателей не должен ограничиваться детьми; на мой взгляд, писатель будет интересен и взрослым, прежде всего родителям этих детей.

---

Мы говорили уже, что в День лагеря мистер Гаусс имел обыкновение исчезать. Себе и воспитателям он объяснял это тем, что хотя ему и жаль лишаться такого удовольствия, однако шутовство несовместимо с его «символическим престижем».

Мистер Гаусс очень заботился о своем символическом престиже. Выступая перед воспитателями в начале каждого сезона, он обязательно ввертывал это выражение и старательно разъяснял его смысл. Суть его ежегодных наставлений сводилась к тому, что на своем посту директора он не просто мистер Гаусс – обычный человек, но символ лагеря «Маниту», а посему должен вести себя соответственно и должен просить, чтобы и воспитатели вели себя соответственно, то есть постоянно поддерживали его символический престиж. Говоря попросту, это означало, что воспитатели обязаны выказывать ему уважение даже вопреки своим истинным чувствам. По-чиновничьи здравое правило, оно встречается во всех учреждениях. Да штука-то в том, что не одним символическим престижем объяснялось исчезновение мистера Гаусса в День лагеря. Он не умел плавать и от рождения панически боялся воды, поэтому мысль о неожиданном купании наводила на него ужас. Однако это обстоятельство никогда не упоминалось.

Хозяин лагеря полеживал на своей кровати в доме для гостей, обложенный подушками, облаченный лишь в неизменные зеленоватые шорты, мирно прихлебывал охлажденный кофе и листал книжное обозрение в воскресном номере «Нью-Йорк таймс» месячной давности. Мистер Гаусс любил рецензии на книги. В изнурительной погоне за мелкими барышами он не успевал читать, между тем, как, работнику просвещения, ему было положено хоть изредка следить за новинками литературы. Из рецензий он узнавал названия произведений и имена писателей, и это позволяло при случае должным образом украсить беседу. Мистер Гаусс как раз старался запечатлеть в памяти сюжет ныне забытого романа, который благожелательный критик сравнил с творениями Диккенса и Филдинга, когда в дверь постучали. Директор взглянул на часы. Оставался час до пяти, когда закончится День лагеря и будет безопасно произвести вылазку.

– Кто там? – сердито спросил он.

Раздался голос работника:

– Тут подъехала миссис Глостер со своим шофером. Он ставит машину на стоянку, а она сидит на веранде. Дай, думаю, скажу вам.

Мистер Гаусс вскочил с кровати, воскликнув:

– Спасибо, Элмер. Передайте ей, что я буду сию минуту, ладно?

– Угу, – отозвался голос.

Миссис Глостер была матерью несчастного Живчика, а также четырех девочек, которые все были воспитанницами лагеря. Она была самой богатой из родителей, и ее покровительство привело в «Маниту» еще с десяток детей. Это, возможно, объясняет, почему мистер Гаусс кинулся одеваться с комичной поспешностью, которая серьезно повредила бы его символическому престижу, окажись рядом посторонние. Он натянул свои лучшие белые фланелевые брюки, белоснежную рубашку с короткими рукавами, белые носки и побеленные мелом штиблеты, которые приберег на обратный путь. Скрючился, чтобы увидеть себя в наклонном зеркале дешевенького комода, торопливо причесал свои несколько волосинок и выбежал из комнаты, на ходу прихватив с полки зеленые очки.

Миссис Глостер, маленькая, хрупкая, ясноглазая дама в элегантном сером дорожном костюме, сидела на веранде в кресле-качалке, покуривая сигарету и постукивая ножкой. Она взяла себе за правило каждый год приезжать в лагерь и увозить своих детей домой на автомобиле, чтобы избавить их от грязного, душного поезда, в котором мучились все другие дети. При виде владельца лагеря она бросила сигарету и растерла ее носком туфли.

– Уважаемая миссис Глостер, как вам удается так сохранять молодость? Право слово, вы больше похожи на одну из моих вожатых, чем на мать пятерых очаровательных детей.

Миссис Глостер просияла. От своего супруга, погруженного с головой в торговлю текстилем, она получала огромное содержание, но ни одного комплимента.

– Вы тоже, мистер Гаусс, выглядите превосходно. Не понимаю, каким образом ответственность за стольких детей может идти на пользу вашему здоровью, но факт налицо. Могу я сейчас же видеть Реймонда? – (Живчика в миру звали Реймондом.)

Мистер Гаусс беспокойно покосился в окно веранды. Стенные часы в конторе показывали двадцать минут пятого.

– Э-э… а не хотите сначала увидеть девочек? Они ведь, знаете ли, совсем рядом. А немного погодя… скажем, после ужина… пройдем в лагерь к мальчикам?

Состоятельная дама не возражала. Мистер Гаусс подозвал проходившую мимо вожатую и велел ей мчаться на всех парах за сестрами Глостер. Спустя несколько минут на веранду с визгом и хихиканьем взбежали гурьбой четыре девочки. На беду мистера Гаусса, они не могли говорить ни о чем, кроме потешного выступления Реймонда в роли лагерного врача. Бедный Живчик, получивший, наконец, возможность как-то проявить себя, вложил в создание образа всю душу и довел женский лагерь чуть ли не до истерического хохота, когда появился в обеденный час, вооруженный стетоскопом и иглой для подкожных впрыскиваний, с намерением сделать всем прививку против «гауссита». Рассказ о лицедействе сына удвоил жажду миссис Глостер немедленно увидеть своего мальчика.

– Ах, это, должно быть, уморительная картина. Сию же минуту, мистер Гаусс, идемте вниз.

Мистер Гаусс опять покосился на окно. Без двадцати пять.

– Разумеется, с превеликим удовольствием провожу вас в мужской лагерь. Давайте только сначала освежимся чашкой ароматного чая. Вы долго ехали в машине по жаре…

– Лучше поторопись, мам, – вмешалась одна из девочек. – День лагеря до пяти часов.

Мать сказала: «А давайте, мистер Гаусс, обойдемся без чая», – но мистер Гаусс уже пятился, пританцовывая, к входной двери.

– Это займет всего минутку, одну минутку, – упрямо проговорил он, игриво помахав пальцем, и исчез. В душе-то он надеялся, что чаепитие займет все двадцать. Он велел поварихе, усталой седой женщине в белом халате, подать на веранду чай на двоих и вернулся к гостье в полной уверенности, что заказ будет выполнен, как всегда, через четверть часа. По чистой случайности, однако, повариха как раз заварила чай для себя и, раздосадованная помехой, поспешила обслужить хозяина, чтобы потом спокойно выпить чаю на досуге. Мистер Гаусс был сражен, когда секунд через сорок после него в дверях появились повариха и поднос с чайным прибором на две персоны. Миссис Глостер выпила чай в несколько глотков и нарочито звонко отставила чашку с блюдцем. Мистер Гаусс тянул волынку. Мать холодно приказала дочерям вернуться бегом в свои хижины. Затем встала, разгладила юбку, подтянула ремешок и подошла к лестнице. А мистер Гаусс все прихлебывал, прихлебывал. И не мудрено. До пяти оставалось еще двенадцать минут.

– Знаете, – вздохнул он, – я иногда задумываюсь: очаровательные дамы с положением, как вы, миссис Глостер, летящие в бурном потоке, не лишаете ли вы себя тихих радостей жизни. Вот для меня чаепитие – это целый ритуал.

– Вы можете обучать хорошим манерам моих детей, мистер Гаусс, а меня воспитывать поздновато. Ваш ритуал слишком затянулся.

До хозяина лагеря дошло, что он оплошал. Он брякнул чашку с блюдцем на стол и встал.

– Миссис Глостер, дорогая, разумеется, идемте. У меня и в мыслях не было… право, вы совсем не так поняли меня. Дай Бог, чтобы все наши родители обладали хоть десятой долей вашего благородства и утонченности. Сожалею, если выразился неуклюже, но я имел в виду… – Он выстлал путь с горы множеством извинений и реверансов.

В лагере было безлюдно и тихо. В прогалах между хижинами вечернее солнце протянуло через пустынную Общую улицу косые параллельные лучи.

– А где же мальчики, мистер Гаусс?

– Э-э… вероятно, у водоема.

– Ах, – радостно воскликнула мать, – они же макают дядю Сэнди! (Ей сказали об этом девочки.) Идемте же, идемте, это надо посмотреть!

Дама взяла хозяина лагеря за руку и потащила его по улице. Когда они вышли на берег, увидели, как группа старших и самых старших марширует по мосткам, неся над головами лежачий силуэт обмякшего дяди Сэнди и распевая:

В воду должен прыгнуть он,
Прыгнуть он,
Прыгнуть он.
В воду должен прыгнуть он,
Мой любимый Сэнди.

Остальные ребята стояли гурьбой, оглашая берег ликующими криками и смехом. Герби Букбайндер, в зеленых очках и головном уборе из перьев, сложив руки на груди, ждал в конце мостков. Старшие поставили перед ним дядю Сэнди. Йиши выкрикнул:

– Как поступить с ним, Капитан?

Герби провозгласил:

– Клифф Блок, ты появился на Общей улице в одежде, которая мала тебе. Не пора ли освежиться!

Старшие тотчас схватили покорного старшего вожатого за руки и за ноги, раскачали и бросили в водоем. Их окатило брызгами. Зрители ликовали.

Миссис Глостер захлопала в ладоши.

– Какая прелесть! Я не вижу Реймонда. Надеюсь, он здесь. – Она громко позвала: – Реймо-о-онд! Где ты? – Тут все обернулись на крик и увидели женщину и мистера Гаусса.