Челси Ярбро - Тёмные самоцветы

• Название: Тёмные самоцветы
• Автор: Челси Ярбро
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-13541-3, 0-312-89031-1

По воле польского короля Стефана Батория бессмертный вампир и искусный алхимик Сен-Жермен отправляется в Москву, дабы с помощью созданных им драгоценных камней задобрить русского государя и добиться мирного союза.

Но в России грядет смута. Царь Иван стар и немощен, а наследник престола царевич Федор не способен управлять государством. Неожиданно для себя Сен-Жермен оказывается втянутым в хитроумные интриги придворных, стремящихся любой ценой пробиться к вершинам власти.

---

Отец Погнер замахнулся распятием как копьем.

— Прочь! Убирайтесь все прочь! Не смейте ко мне приближаться! — Он просверлил Годунова ненавидящим взглядом. — Вы, я вижу, довольны услугами этого человека! Считаете его своим ставленником и думаете, что он всегда будет предан вам? А он даже не пес, он — простая дворняжка. И огрызнется на вас как на Польшу и Рим!

Отец Феликено, не выдержав, бросился в сторону и принялся продираться через толпу.

— Пусть его, — сказал равнодушно Борис и покосился на своего стража. — Он добежит куда надо.

— Ты слуга дьявола! — уже неизвестно кому кричал Отец Погнер. — Ты исчадие ада!

Ракоци, намеренно игнорируя его крик, обратился к католику помоложе.

— Отец Ковновский, — спросил он приветливым тоном, — скажите: сможете ли вы благополучно довести отца Погнера до посольства? Или вам лучше прибегнуть к услугам охраны?

Отец Погнер возмущенно всхрапнул, но Годунов вскинул руку, и надменный иезуит вдруг ощутил, что стал беспомощнее младенца, полупридушенный меховой рукавицей казака. Он попытался отпихнуть наглеца, но безуспешно: он не мог ни двигаться, ни протестовать, а его распятием завладел другой стражник, что было уж совсем возмутительно. Разбойники, идолопоклонники, варвары осмелились прикоснуться не только к нему, но и к тому, что священно для истинных христиан всего мира!

— О, уверяю, охрана нам не нужна, — с натянутым смехом ответил отец Ковновский. — Сейчас отец Погнер несколько не в себе, но он придет в разум, как только мы удалимся отсюда. Нет необходимости, чтобы нас кто-то сопровождал.

— Боюсь, что есть, — возразил на великолепном польском Борис. — Паломников оскорбило и взбудоражило ваше скандальное поведение, и я теперь не могу ручаться за них. Как и за то, что может случиться, если вы без защиты отправитесь восвояси. Не упрямьтесь, возьмите эскорт.

Весь облик отца Ковновского выразил крайнюю степень растерянности; он был взволнован, смущен и к тому же жутко продрог. При всем уважении к отцу Погнеру ему в этот момент мучительно захотелось, последовав примеру отца Феликено, бросить на произвол судьбы бесноватого пастыря. Тот повелел ему следовать за собой, даже не намекнув на то, что задумал. Отец Ковновский расправил плечи и вновь пожалел, что не надел недавно купленный плащ — длинный, уютный, подбитый кроличьим мехом. Его вдруг затрясло, но от холода — не от страха.

— Ну, я не знаю… — Он сплюнул, бравируя, затем жалобно глянул на Ракоци.

Тот пожал плечами.

— Примите предложение. В сложившихся обстоятельствах Борис Федорович поступает великодушно. Попробуйте внушить это отцу Погнеру. Хотя я не думаю, что он способен сейчас что-нибудь воспринять.

— Мысли отца Погнера занимает другое, — сказал молодой католик, пытаясь выйти из ситуации, не потеряв при этом лица. Он еще раз взглянул в глаза оппоненту. — Не могли бы вы перед ним повиниться?

— Я?! — искренне удивился Ракоци и покачал головой. — А с какой стати? Я ничем не оскорбил его и никогда не пытался оскорбить. Если он думает иначе, я огорчен, и только, но не чувствую никакой вины за собой. Ошибочные суждения всегда чреваты недоразумениями подобного рода. — Он помолчал, натягивая перчатки, затем слегка поклонился. — Дайте мне знать, если, паче чаяния, с вами случится что-либо неприятное. С любым из вас. Или с миссией вообще.

Борис хлопнул в ладоши, отдавая подручным короткий приказ, затем быстро шагнул вперед и оглядел притихших мирян.

— Я не хочу, чтобы с этими инородцами что-то произошло, — заявил, подбоченившись, он. — Причинивший им зло опозорит нашего государя, и расправа с ним будет короткой. Надеюсь, все слышали, что я сказал?

Годунов для вескости помолчал и чуть развел в стороны руки. В своей огромной шубе и рукавицах он удивительно походил на медведя — озлившегося и вставшего на дыбы. В толпе паломников пошла давка. Горячие головы, еще миг назад недобро взиравшие на чужеземцев, теперь спешили убраться с площади и делали вид, что потеряли к ним всяческий интерес.

Охранники окружили католиков, их командир подчеркнуто официальным тоном назвал отцу Ковновскому свое имя. Стражник, удерживавший отца Погнера, незамедлительно его отпустил.

— Ступайте за нами, — с трудом выговорил отец Ковновский по-русски и обернулся, чтобы найти взглядом Ракоци. — Боюсь, с этим делом еще не покончено, — сказал он ему.

— Я тоже, — ответил Ракоци, наблюдая, как двое католиков в окружении дюжины стражей исчезают в крутящейся снежной пыли. — Борис Федорович, — произнес он минуту спустя, — как вы считаете, дозволительно ли и мне нанять пару-другую охранников? Из ваших людей, разумеется.

— Вас так напугал этот пассаж? — спросил Борис резко.

— Нет, но у меня есть жена, — не менее резко откликнулся Ракоци. — На ней нет вины. Я просто обязан оградить ее от всяческих неожиданностей.

— А себя? — спросил Борис и, не дожидаясь ответа, двинулся к Спасским воротам, сделав знак Ракоци следовать за собой. — Ничего подобного не стряслось бы, пойди мы в Успенский собор, — после паузы заключил он.

— Не здесь, так там, не сегодня, так завтра, — спокойно парировал Ракоци. — Всего ведь не предусмотришь.

— Не предусмотришь, но управиться можно, — заметил Борис, отворачиваясь от снега. — Имеются способы. — Он, усмехнувшись, кивнул.

— Но… — Ракоци замедлил шаги, встревоженный странным намеком.

— Ох, нет, не сейчас и не завтра, — поспешно возразил Годунов. — Так нельзя, так не делают. — Он энергично отмахнулся рукой. — Но придет время, когда все останется позади, а сплетники перестанут чесать языками. Отцу Погнеру — если он не совсем сумасшедший — следовало бы этим обеспокоиться, то есть как можно скорее выйти в отставку, уехать куда-нибудь в сельскую глушь и окружить свою усадебку верными слугами. Чтобы не поплатиться за собственное безобразное поведение, спознавшись с незримым мечом или со сладким ядом, да мало ли с чем еще.

— Нет, — сказал Ракоци. — Нет. Ничего такого не нужно. Сводить мелкие счеты — увольте; это не для меня. Цель моя лишь одна: исправно служить королю, которому я присягнул, и никакой отец Погнер не в силах тут что-либо изменить.

— Возможно, но он будет очень стараться, — возразил мрачно Борис, слегка задыхаясь от напора встречного ветра. — Отец Погнер в Москве, король Стефан в Польше. — Остановившись, он пробуравил спутника взглядом. — В защите нуждается не только ваша жена.

— О, у меня ведь есть Роджер. Он достойный боец, могу вас уверить, — сказал Ракоци с нарочитой беспечностью, спокойно выдерживая пристальный взгляд черных глаз. — Без него я уже был бы мертв раз так с полсотни, если не более.

Борис недовольно кивнул, однако лицо его несколько смягчилось.

— Стало быть, это малый не промах. — Он повернулся и двинулся дальше, увязая в глубоком снегу. — Но и ему не дано толочься при вас все время. Ему нужно спать, есть и так далее. Его легко можно где-нибудь подстеречь и, хм, обезвредить, чтобы потом — уже без помех — добраться до вас.

Ракоци хохотнул.

— Борис Федорович, я ведь тоже чего-то стою. И уж как-нибудь прослежу, чтобы с Роджером ничего не стряслось.

— Как-нибудь… — проворчал Годунов, хмуря брови, — Жизнь, я вижу, пока еще вас не трепала.

— Вы и вправду так думаете?

Годунов не ответил, крестясь на надвратную икону Спасителя, а в пределах Кремля, как ни в чем не бывало, заговорил о предстоящем визите посланника шведского короля.

* * *

Письмо Василия Шуйского к двоюродному брату Анастасию Шуйскому, написанное на родном для обоих языке.

«Князь Анастасий! Любезный мой сродник! Прости мне оплошку в моем разговоре с тобой! Вот уже несколько месяцев ты не кажешь ко мне глаз, что меня очень тревожит. И день ото дня все сильнее и сильнее. Да, я бываю несдержан, горяч, но нам нельзя друг без друга. Дело Шуйских того от нас требует, и ты должен бы ведать о том.

Возможно, ты вдруг решил, что я более не нуждаюсь в тебе, раз нанял себе слугу-толмача, способного толковать иностранные письмена? Ах, Анастасий Сергеевич! Грешно тебе думать так! Разве могу я доверить стороннему человеку то, что должно оставаться лишь промеж нас, князей Шуйских? Разве я столь уж глуп? Мы оба знаем, к чему приводит подобное легкомыслие. Подумай сам, могу ли я заместить тебя каким-то слугой? Подумай — и выкинь из головы, столь безрассудные мысли. У тебя нет никаких резонов для них.

Разумеется, мы с тобой часто сваримся. Такова уж людская природа. Все мы видим одно, но по-разному о том судим: всяк взирает на мир со своей колокольни и всяк сам себе голова. Однако разве мы можем позволить себе из-за подобных нескладиц забыть о чаяниях, какие лелеет наш род? Нет, и ты сознаешь это не хуже, чем я. Мы оба радеем о славе и возвышении Шуйских, и оба уже немало сделали для того. Можем ли мы отвернуться один от другого, когда наша цель столь близка? Не важно, кто достигнет ее, — главное, чтобы это был кто-то из нас. Один возвеличится — с ним воспарят остальные, с радостью в сердце и упованием на Христа. Все это сбудется, если мы будем едины, если мы станем друг другу во всем помогать. Иного пути у нас нет, все иное — измена тому, чем живут и дышат все Шуйские, а из Шуйских сейчас сильны много более, чем кто-либо, лишь ты, Анастасий, да я.