Карл Маркс - Собрание сочинений, том 9

• Название: Собрание сочинений, том 9
• Автор: Карл Маркс
• Жанр: Философия

Девятый том Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса содержит статьи и корреспонденции, написанные с марта по декабрь 1853 года. Большинство этих статей было опубликовано в американской газете «New-York Daily Tribune».

---

Теперь перейдем к случаю с Хенце. Благородное сознание пытается выпадом против меня прикрыть свою собственную позицию.

«Между прочим он» (Хенце) «ссудил Марксу 300 талеров».

В мае 1849 г. я сообщил г-ну Ремпелю о финансовых затруднениях «Neue Rheinische Zeitung», возраставших вместе с ростом числа подписчиков, ибо расходы приходилось покрывать наличными деньгами, а взносы поступали лишь с опозданием; кроме того, значительный дефицит создался из-за дезертирства почти всех акционеров, вызванного статьями в защиту парижских июньских инсургентов, а также статьями против франкфуртских парламентариев, берлинских соглашателей и членов мартовских союзов[397]. Г-н Ремпель направил меня к Хенце, который ссудил «Neue Rheinische Zeitung» под мое письменное поручительство 300 талеров. Хенце, которого самого тогда преследовала полиция, счел необходимым покинуть Хамм и отправился со мной в Кёльн, где меня ожидало известие о том, что я подлежу высылке из пределов Пруссии. 300 талеров, занятые мной у Хенце, 1500 талеров, внесенных подписчиками, которые я получил через прусскую почту, принадлежавшая мне скоропечатная машина и пр. — все это пошло на погашение долгов «Neue Rheinische Zeitung» наборщикам, печатникам, бумагопродавцам, конторщикам, корреспондентам, персоналу редакции и т. д. Никто не знает этого лучше, чем г-н Хенце, так как он сам одолжил моей жене дорожную сумку для упаковки ее серебра и отправки его в ломбард во Франкфурт, чтобы мы могли раздобыть таким образом средства для наших личных нужд. Бухгалтерские книги «Neue Rheinische Zeitung» хранятся в Кёльне у купца Стефана Наута, и я уполномочиваю благородное сознание получить там официально заверенную выписку из этих книг.

После этого отступления вернемся к делу.

«Разоблачения» не видят ничего загадочного в том, что г-н Виллих был другом Хенце и получал от него денежную помощь. Они находят загадочным (стр. 65[398]), что Хенце, у которого ведь был произведен домашний обыск и были захвачены бумаги, который был уличен в том, что дал в Берлине пристанище Шиммельпфеннигу во время выполнения последним одной тайной миссии, и который «признался» в своем соучастии в деятельности Союза, — что этот самый Хенце в момент, когда кёльнский процесс близился к концу, когда бдительность прусской полиции была доведена до крайнего предела и за каждым сколько-нибудь подозрительным немцем в Германии и Англии следили строжайшим образом, получил разрешение властей поехать в Лондон и там беспрепятственно встречаться с Виллихом, а потом вернулся в Кёльн, чтобы дать «ложное показание» против Беккера. Определенный период времени придает взаимоотношениям гг. Хенце и Виллиха определенный характер, и упомянутые обстоятельства должны были казаться странными самому г-ну Виллиху, хотя он и не знал, что Хенце сносился по телеграфу из Лондона с прусской полицией. Дело идет об определенном периоде времени. Г-н Виллих правильно чувствует это и заявляет поэтому на свой благородный манер:

«Он» (Хенце) «приехал до процесса в Лондон» (это утверждаю и я) «не ко мне, а на промышленную выставку».

У благородного сознания своя собственная промышленная выставка, как и свой собственный брюссельский «Precurseur». Настоящая лондонская промышленная выставка была закрыта в октябре 1851 г., а у г-на Виллиха Хенце едет «на нее» в августе 1852 года. Это обстоятельство могут подтвердить Шили, Хейзе и прочие поручители кинкель-виллиховского займа, к каждому из которых г-н Хенце приходил на поклон, чтобы заручиться их голосами для перевода американских денег из Лондона в Берлин.

Еще задолго до того как г-н Хенце поселился у г-на Виллиха, он получил вызов на кёльнский процесс в качестве свидетеля, но не со стороны защиты, а со стороны обвинения. Как только мы узнали, что г-н Виллих инструктировал Хенце относительно показаний последнего на кёльнском суде присяжных против Беккера (стр. 68 «Разоблачений»[399]), «человека столь возвышенного духа и характера», нами тотчас же была послана соответствующая информация адвокату Шнейдеру II, защитнику Беккера; письмо прибыло как раз в день допроса Хенце в качестве свидетеля. Характер его показаний соответствовал тому, что мы предсказывали. Беккер и Шнейдер поэтому запросили его публично о его отношениях с г-ном Виллихом. Письмо находится среди документов защиты в Кёльне, отчет о допросе Хенце опубликован в «Kolnische Zeitung».

Я не рассуждаю таким образом: если установлено, что г-н Хенце сделал то-то и то-то, то это было бы убедительным подтверждением деятельности г-на Виллиха; ибо если друг Хенце и мог таковое исполнить, то все же голова, а не рука создает идею. Такого сорта диалектику я предоставляю благородному сознанию.

Но вернемся к подлинной теме г-на Виллиха:

«Для того, чтобы полностью оценить эту» (принятую Марксом) «тактику, вот еще несколько образцов».

Во время пассивного сопротивления в Гессене, набора ландвера в Пруссии и показного конфликта между Пруссией и Австрией[400] благородное сознание как раз готовилось поднять военный бунт в Германии, а именно: путем посылки «некоторым лицам в Пруссии краткого проекта образования комитетов ландвера» и путем готовности, г-на Виллиха «самому отправиться в Пруссию».

«Именно г-н Маркс, узнав об этом от одного из своих людей, сообщил другим лицам о моем намерении уехать и впоследствии хвалился тем, что мистифицировал меня подложными письмами из Германии».

Indeed! {В самом деле! Ред.} Беккер прислал мне с забавными комментариями сумасбродные письма Виллиха, которые Беккер публично предал гласности в Кёльне. Я не был настолько жесток, чтобы лишить своих друзей удовольствия прочитать эти письма. Шрамм и Пипер забавлялись тем, что мистифицировали г-на Виллиха ответами, но не «из Германии», а через посредство лондонской городской почты. Наш благородный муж поостережется показать почтовые штемпеля. Он утверждает, что «получил одно письмо, написанное поддельным почерком, и признал его фальшивым». Этого не может быть. Все эти письма были написаны одной и той же рукой. Г-н Виллих, «хвалясь» тем, что он открыл несуществующий поддельный почерк и из всех писем, каждое из которых было столь же подлинным, как и все остальные, признал одно фальшивым, в то же время был чересчур благороден, чтобы признать мистификацией восхваление его собственной особы в азиатско-гиперболическом стиле, грубо комическое одобрение его навязчивых идей и романтическое преувеличение его собственных притязаний. Даже если поездка г-на Виллиха была задумана всерьез, то помешало ей не мое «сообщение третьим лицам», а сообщение, сделанное самому г-ну Виллиху. Дело в том, что последнее письмо, которое он получил, сорвало и без того прозрачный покров. Побуждаемый своим тщеславием, он и до сих пор признает разочаровавшее его письмо фальшивым, а дурачившие его письма — подлинными. Не воображает ли благородное сознание, что так как оно добродетельно, то на свете могут еще, пожалуй, существовать sect and cakes {любовь и чревоугодие. Ред.}, но не должно быть юмора? Со стороны нашего благородного рыцаря было неблагородно не дать публике насладиться чтением этих писем.

«Что касается упоминаемой Марксом переписки с Беккером то все сказанное насчет этого ложь».

Что касается этой фальсифицированной переписки, намерения г-на Виллиха отправиться собственной персоной в Пруссию и моего сообщения об этом третьим лицам, то я счел целесообразным послать экземпляр «Criminal-Zeitung» бывшему лейтенанту Штеффену. Штеффен был со стороны защиты свидетелем Беккера, передавшего ему на хранение все свои бумаги. Полиция заставила Штеффена уехать из Кёльна, и он живет теперь в Честере, занимаясь там преподаванием, так как принадлежит к неблагородной породе людей, вынужденных даже в эмиграции зарабатывать себе на жизнь. Благородное сознание, в соответствии со своим эфирным существом, живет не на капитал, которого оно не имеет, и не за счет работы, ибо оно не работает, оно живет манной общественного мнения, живет за счет уважения других людей. Поэтому оно и сражается за него, как за свой единственный капитал. Штеффен пишет мне:

«Честер, 22 ноября 1853 г.

Виллих очень зол, что Вы привели отрывки из одного письма Беккера. Он называет письмо, а следовательно, и приведенные из него места вымышленными. Этому вздорному утверждению я противопоставляю факты, чтобы документально подтвердить мнение Беккера о Виллихе. Однажды вечером Беккер, смеясь от души, передал мне два письма и предложил мне прочесть их, когда я буду в дурном настроении; он сказал, что содержание их должно меня тем более позабавить, что я благодаря своему прежнему положению могу судить о них с военной точки зрения. Действительно, перечитывая эти письма, написанные Августом Виллихом Беккеру, я нашел весьма комичные и курьезные торжественные приказы (употребляя соответствующее королевско-прусское выражение), в которых великий фельдмаршал и социальный мессия отдавал из Англии распоряжение занять Кёльн, конфисковать частную собственность, установить искусно организованную военную диктатуру, ввести военно-социальный кодекс, запретить все газеты, кроме одной, которая должна была ежедневно публиковать распоряжения о надлежащем образе мыслей и действий, и множество других подробностей. Виллих был настолько милостив, что обещал, если в Кёльне и прусской Рейнской провинции будет выполнена эта часть работы, приехать лично, чтобы отделить овец от козлищ и судить живых и мертвых. Виллих утверждает, что его «краткий проект был бы легко осуществлен, если бы некоторые лица проявили инициативу», и «что он имел бы серьезнейшие последствия» (для кого?). Для расширения собственного кругозора я хотел бы, пожалуй, знать, какие глубокомысленные «офицеры ландвера» «заявили впоследствии» об этом г-ну Виллиху, а также. где находились во время сбора прусского ландвера эти господа, якобы верившие в «серьезнейшие последствия краткого проекта», в Англии или же в Пруссии, где дитя должно было быть произведено на свет. Со стороны Виллиха было очень мило, что он послал «некоторым» лицам сообщение о рождении младенца и дал его описание; но, кажется, ни одно из этих лиц так и не выразило охоты быть крестным отцом, кроме Беккера, «человека возвышенного ума и характера». Однажды Виллих прислал сюда одного адъютанта по имени…{63} Последний оказал мне честь, пригласив меня к себе, и был твердо убежден, что наверняка может единым взглядом лучше оценить всю ситуацию, чем кто-либо другой, кто изо дня в день непосредственно следит за фактами. Поэтому у него сложилось весьма невысокое мнение обо мне, когда я ему сообщил, что офицеры прусской армии отнюдь не сочтут за счастье сражаться под его и Виллиха знаменем и вовсе не склонны citissime{64} провозглашать виллиховскую республику. Еще больше он рассердился, когда не нашлось ни одного человека, столь неразумного, чтобы согласиться размножить привезенное им с собой воззвание к офицерам, которое призывало их тотчас же открыто высказаться за «то», что он называл демократией. В бешенстве покинул он «порабощенный Марксом Кёльн» (как он мне писал), «однако, добился размножения этой дребедени в каком-то другом месте и разослал ее многим офицерам, в результате чего «Обозреватель» из «Kreuz-Zeitung» получил возможность проституировать целомудренную тайну этого хитроумного способа превращать прусских офицеров в республиканцев.