Даниэль Кельман - Время Малера

• Название: Время Малера
• Автор: Даниэль Кельман
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004

«Время Малера» – роман одного из самых ярких немецкоязычных писателей современности, автора знаменитой «Магии Берхольма».

Главный герой «Времени Малера» – физик Давид Малер – открывает истинную природу времени, и это открытие начинает влиять на его восприятие мира, служит отправной точкой цепочки загадочных событий.

У читателей эта книга может вызвать неожиданные ассоциации с романом Стругацких «За миллиард лет до конца света».

---

А потом все зашло слишком далеко: Давид выдержал выпускные экзамены, получил отлично, дал Марселю списать. Университеты, среди которых оказались даже американские и английские, забросали его, «ученого и лауреата», трогательными письмами. Но прежде чем Давид принял решение, они с Марселем отправились в Африку. Нашли дешевый рейс, сели в самолет, приземлились, взяли напрокат джип и укатили в пустыню.

– Какого черта мы здесь делаем? – спросил Давид.

– Мы это делаем потому, что не сделаем больше никогда, потому что это на нас не похоже и потому что отныне можем рассказывать, что мы это сделали. Достаточно?

– Да, – ответил Давид, – вполне.

Пустыню они так и не нашли. Только спустя некоторое время сообразили, что уже давно находились в ней: никакого песка, одна красная галька. И теплый, неподвижный сухой воздух, и ничего, что привело бы его в движение; высоко в небе парила одинокая птица, описывая неправильные круги.

– Ну и что дальше? – спросил Марсель. – Поедешь в Гарвард?

– Нет.

– А куда же?

– Никуда. Я остаюсь.

– Ты с ума сошел? – воскликнул Марсель. – Да такому, как ты, все дороги открыты, почему именно…

– Я не должен выделяться.

– Что?

– Вот смотри. Если я не буду обращать на себя внимание, если плюну на карьеру, все равно на какую, если жизнь моя, все равно где, будет ничем не примечательна…

– Что тогда?

– Тогда, – сказал Давид, – у меня, возможно, появится шанс.

Машина остановилась. Воздух вокруг них зарябил. Небо казалось очень высоким. Оттуда доносилось гудение самолета. Марсель наклонился к рулю и сбоку посмотрел на Давида.

– Ты действительно хочешь жить как человек? Или как все?

– Да, – ответил Давид. – Как человек и как все. Поезжай дальше!

Марсель запустил двигатель. Равнина пришла в движение и поплыла сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Марсель что-то сказал.

– Что ты сказал?

– Я спросил, почему? От кого ты скрываешься?

Давид откинулся назад. Останавливая взгляд на линии горизонта или на любой удаленной точке, он испытывал ощущение полного покоя: нигде ничего не менялось, нигде, насколько хватало глаз.

– Меня дважды предупреждали.

К вечеру быстро стемнело и сильно похолодало. Потом наступила кромешная тьма, в какую они еще никогда не попадали. Звезды, по словам Давида, примерно десять тысяч, светили ярче, чем когда-либо, и оседали на небе светящимися пылинками. Давид запрокинул голову, – он дрожал от холода и чувствовал боли в затылке, – постепенно из звезд складывался рисунок, потом еще один и еще…

– Но это, – сказал Давид, – это еще ничего не значит, простая случайность. Все просто случайно. Время все сгладит.

На следующее утро он не мог дышать через нос, ко всему прочему болело горло. Марсель беспомощно глядел в карту, цокал языком, качал головой и бормотал что-то невразумительное. Несколько часов они проплутали по жаре.

Давид чувствовал, как поднималась температура, как тепло внутри и тепло вокруг смешивались, создавая ощущение нереальности, окрашенное в оранжевые тона. «Наверное, мне все это снится», – подумал он; но когда открыл глаза, перед ним снова предстала невыносимая реальность пустыни, и осознание этой реальности болезненно сказывалось на его состоянии. Давид закрыл глаза и остался наедине с подступающей тошнотой и с числами, принимавшими все более угрожающие размеры и расползавшимися в голове. Бензин был почти на исходе, когда им повстречался автомобиль с тремя приветливыми англичанами, которые дали им горючего и до следующего города ехали впереди. Только через две недели Давид справился с воспалением легких, и они могли лететь домой.

– Возможно, ты прав, – сказал Марсель, поворачивая голову в сторону круглого окошка, за которым складывались лучезарные клубы облаков, – может, таким людям, как мы, и вправду лучше оставаться дома!

– Да, – согласился Давид, – может быть.

Он на редкость хорошо себя чувствовал. Впервые в жизни немного похудел, благодаря высокой температуре. Некоторые проблемы можно устранить, только приняв слишком нелепые, на первый взгляд даже абсурдные решения, до которых человек в здравом уме никогда бы не додумался, но которые в действительности – а все сводилось именно к ней – оказывались единственно верными. Давида охватило такое чувство, будто в течение последних двух недель, безнадежно изгладившихся из памяти, он работал не покладая рук. Будто в полном его распоряжении находились все лазейки, связи, пути, снова ставшие теперь недоступными.

– Наверное, – задумчиво протянул он, – мне следовало родиться психом.

– Вот по поводу этого могу тебя успокоить. Ты и так псих.

VII

Время неумолимо преследует нас, не так ли? Не им ли выведено правило, согласно которому смерть настигает нас так же, как и все вокруг, как каждое существо; правило, предписывающее, что Вселенная неизбежно истощается и небесные светила постепенно охлаждаются до тех пор, пока энергия в них окончательно не иссякнет. Тогда выделение тепла прекратится, не будет света, и в конце концов наступит холод, вечный холод. Еще останется пространство, но и оно рано или поздно исчезнет, так как ничто не будет его заполнять. Никаких изменений, наступит конец времени, и великий процесс разрушения завершится.

К примеру, дождь, барабанящий по стеклу за головой Граувальда (Давид показал на окно, но профессор даже не шевельнулся). Капли, похожие на стеклянные точки, расползались кругами и сливались друг с другом, пока это была чисто геометрическая игра. Но скоро – да вот прямо сейчас – на них начинала действовать сила тяжести, ветер и другие природные силы: непреходящие, никогда не иссякающие и разрушительные. Капли меняли форму, на секунду принимали до абсурда нелепые, совершенно невообразимые очертания, а затем умирали, образуя ровную жидкую пленку на текущем – только текущем гораздо медленнее – стекле. Процесс этот постоянный: любая упорядоченная система стремится к распаду, и все, что разделено, когда-нибудь станет единым целым, все, что имеет границы, в конце концов утратит их. Числа преобразуются бесконечно далеким разумом, и вселенная живет.

А время? Если смотреть на него, оно кажется прозрачным. Ткань разрывается, и вот его больше нет, остается только движение небесных тел, превращение вещей, шумов, чередование звуков и еще, наверное, прихрамывающий ход стрелки на часах или проплывающие в окне поезда дома и деревья, сопровождаемые ритмичными проблесками солнца…

Но теперь (Давид откашлялся, он чувствовал, что мысли его снова сбивались, лицо Граувальда, это насупленное и невыразительное, похожее на картошку лицо, казалось, отодвинулось куда-то вдаль. «Сейчас наступает решающий момент, – подумал он, – и нужно собраться, нужно собраться!»), – но теперь все может измениться; когда существуют формулы, применение которых пробьет брешь в роковой неотвратимости… Процесс повторяется снова и снова; каждый чокнутый ясновидящий, шатающийся словно пьяный по своим видениям, уже представляет опасность для мира и может принести одни неприятности. Ему невдомек, что он творит, он, на свое счастье, даже не понимает этого. А что такое природа? Во всяком случае это не растения, не зеленые леса, не усеянные цветами луга, не вся эта мишура. Природа – это значит: законы, диктатура. Уйти от ее власти никому не дано.

Давид почувствовал, как пальцы скомкали листок и разжались; он разорвал еще один, во рту пересохло; Давид сглотнул, но это не помогло, откашлялся, опять напрасно. Нужно собраться! От того, понял ли Граувальд формулы, зависит все. Все. Он посмотрел на растекающиеся по стеклу капли.

Да, в тот день он принял вызов.

VIII

Вскоре после возвращения из Африки Марсель издал маленькую книжку. Она называлась «Приключения» и представляла собой собрание коротких зарисовок из повседневной жизни: о поездке на метро (запахи пиццы, гнили и металла, грязь, желто-пыльный свет), об ужине в ресторане под пошлые аккорды популярных мелодий, о покупке обуви (сначала ничего не нравится, а когда после долгих поисков все-таки находится пара, которая устраивает и которую хочется купить, та на полразмера меньше), об утренних мыслях в первые полминуты после пробуждения: глаза закрыты, внешние шумы еще являются продолжением сна, и сам подъем просто немыслим. Об ощущении, что ты заблудился: в какой-то момент все улицы становятся похожими друг на друга и до ужаса непохожими на те, что хранились в памяти, и на каждом углу ожидаешь увидеть овощной и знакомого пуделя, скулящего под дверью. А все эти досадные, излишние, но вознаграждающие особенным чувством удовлетворения трудности при починке старого велосипеда с порванной цепью, разъедаемой ржавчиной!..

Получился маленький шедевр. Было продано две сотни экземпляров, в печати появилось пять разгромных, две язвительные и две нейтральные рецензии, а через год издательство изъяло остатки тиража из продажи.