Павел Кочурин - Коммунист во Христе

• Название: Коммунист во Христе
• Автор: Павел Кочурин
• Издательство: Изд. "АСПИН"
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-94158-077-0

---

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Под Божьей волей.

1

Ворона поднял свою "Дружбу", валявшуюся возле пня спиленной сосны. Махнул, как бы на прощание рукой мальчишкам и девчонкам, стоявших у стволов охраненных ими сосен, и пошел за другими лесорубами.

Никто из лесорубов не был рассержен на то, что им не дали вырубить моховский красный бор Устье. И внутренне не укорены осознанием, что пытались свершить нелад-ное, словно бы соблазном темных сил были втянуты в аферу. И теперь, вырученные пра-ведной рукой, без вины уходили с места преступления. Свершалось что-то неподвластное житейскому человеческому разумению "не по чьей вине". Отчего такое случилось — не хотели задумываться: "не наше дело". Поговорили безучастно с защитниками "своего", даже вот и развлеклись, и тоже по команде домой.

Дмитрий Данилович спросил себя: "Как же они так уезжают, ровно с прогулки праздной?" Было неловко и за лесорубов, и за себя. Благодарить друг друга было не за что, но все же… Тень недоброжелательства оставалась, забыли и попрощаться. "Недруже-любие можно смирить Правдой, — подумалось тут же, — но Правды надо все хотеть".

Сам он в объяснение с лесорубами не вступал. "Осторожничал вот что ли?" — уяз-вил себя. Яков Филиппович разговор вел. Совестил не обидным словом работный люд. Но вину-то свалят на прежнего заместителя председателя, захотевшего быть хозяином, даже вот и леса. Скажут: "Корень народ на смутьянство поднял". Перепалки открытой друг другом все же избежали. Лесорубы вроде как по доброй воле покинули бор. Но каша мо-жет завариться: как вот "там" взглянут. Что и кто верх возьмет — разум или каприз какого-нибудь ответственного демиургена. Вот от чего судьба наша зависит, не от праведности, а от того, "как взглянут".

Старик Соколов смиренно, с мудростью пророка, глядел в спины отходивших к ав-тобусу лесорубов. Григорьич медлил, взялся было за скобу дверцы автобуса и оглянулся. Встретил взгляд Старика Соколова и пошел к нему и Дмитрию Даниловичу. И опасливо, без свидетелей, покаялся, веря, что его откровенностью не воспользуются. Назвал и фа-милию должностного лица, для кого сосны рубились. Важное областное начальство тор-говое. благодетель тестя Саши Жохова. А значит, и самого Саши. Григорьич, высказав это, посветлел лицом, как после исповеди и признания невольных грехов.

Дмитрий Данилович с какой-то тоской и сочувствием к Григорьичу, выслушал его. Осуждения не было. И все же подумал про себя: "Не мог вот ты противиться в открытую. И все мы так, вроде фигу в кармане показываем… В том и вся наша храбрость". И тут же его бросило в жар от вроде бы подсказанной кем-то мысли: "Знаем ведь все и все, как в пропасть валимся. Будто жабы с истошным криком в пасть удаву лезем… И я такой же "храбрый", как ты, Григорьич…" Отер липкий пот со лба, так ничего и не сказав. Увидел себя этой жабой и опять спросил мысленно: "А удав кто?.. Не этот же, кому наши сосны на теремок назначались… Он тоже "жаба". Только не для того удава, для которого ты — пища".

Старик Соколов участливо и смиренно внимал Григорьичу, молча. Его почти зри-мо ограждала верой своя внутренняя сила. Ее не мог одолеть "удав" демоническим притя-жением. Григорьич застыл под его взглядом. И Старик Соколов, принимая его покаяния, сказал вопрошено:

— Ну, коли, и уезжайте с Богом…

Вслед за машиной с лесорубами ушли с пустом и трелевочные трактора. Плотники и механизаторы в немоте и растерянности смотрели им вслед, пока рокот моторов не утих за ивняками. На лицах у всех была скорбная досада. Ровно умер кто, при жизни ими оби-женный. А они пришли с ним проститься, неся в душе запоздалое раскаяние, что не смог-ли поладить с ним с живым… И он, уйдя, загнал и свою вину в их память, невольно им мстящую… А художник продолжал делать свое дело — рисовал. Ловил печаль человече-ских душ, и она застывала под его рукой, как знак времени.

Мальчишки и девчонки, среди них и внучка Саши Жохова, сбились в кучу вокруг художника. Дмитрий Данилович тоже заглянул в его листы.

Стояли прямые деревья, тянулись вершинами в небо. По золотистой коре спуска-лась на землю небесная сила, невидимая, как невидимо электричество. Она показалась только художнику, а он приоткрывал ее и для них, для всех, как таинство. Тут же упавшие ниц сосны. Лишенные этой силы, как обескровленные тела. Вокруг суета, что-то перво-бытное: охотники свалили мамонта… К убитым люди были равнодушны. Не хотели знать, что деревья великаны, сами живя, соединяют силу неба с силой земли. Нить жизни едина — и Наверху, и тут, внизу. В упавших — она оборвана безвременно. Взамен — тлен… В по-следнем листе художник торопливо добавлял штрихи по оставшемуся в видении уходив-шим машинам и тракторам. Неживое отдалялось от живого.

Дети, свершив свой поступок по зову человеческой природы быть в добре — совес-тили взрослых. Разразилась несуразная распря одних дядей с другими. Вроде той, что ко-гда-то случалась на меже среди мужиков при дележе полосок в общинном поле. И малые втянулись в необъяснимый раздор. Так отчего же мы так торопливо бежали и куда попа-ли?..

Дедушку Дмитрия смутно потревожил и другой вопрос: "А, если в сплошную смут-ность пошла вся наша жизнь, польза ли тогда правду и от себя прятать, и от детей?.." От-вета нет.

Появятся рисунки художника в клубе. Нынешние мальчишки и девчонки станут взрослыми, вспомнят, а то и увидят эти рисунки. И поймут, что сила земли исходит от си-лы Вселенной. И что есть зло, разрушающее эти силы… Все, кажись бы просто и разумно, в природе. А ты человек, разумная или не совсем еще разумная, без своей свободы, жив-ность в этом мире?.. Два начала в тебе — добро и зло. И вот налицо стычки этих начал.

А прочна ли вера в тебе самом, что бор уцелел? Но в рисунках-то художника вера твоя как раз и останется. И о художнике будет благодарная память — Гражданин…

2

Плотники и механизаторы как бы праздно прошлись по повалу сосен. И впрямь, будто для раскорчевки древляне кулигу расчищали. Мяли, ломали подрост. Как грабите-ли, забравшись в дом и дитятей не щадили. Торопились успеть… Бор уничтожался, друго-го не скажешь.

Старик Соколов вынул из-за пояса топор, снял с лезвия брезентовый чехол, молча принялся обрубать сучки с поверженных деревьев. Потяпал, распрямился. И вроде на ро-тозеев, стоявших зеваками, рассердился, сказал:

— Все и беритесь за дело и начинайте очищать… Топоры при себе, для чего же их брали. Остальным, кто без топоров, сучки в кучу складывать. Сосенки продавленные по-править.

Очистив хлысты и сгрудив сучки, все уехали с Гарусковым на машине. Художник и ребятишки остались в бору. Жалея покалеченные маленькие деревца, подвязывали их ивовыми прутиками к воткнутым в землю колышкам.

Было время обеда. Каждый недоделал в этот день свою работу, необходимую для жизни. И каждый невольно испытал досаду. И в то же время в сознании отпечаталось по-мимо воли свыкание с нескладицей и обманом: "Такова наша жизнь, куда от нее?!" За равнодушием прибавилось и лени. Даже и к устройству своего собственного дома наста-вала остылость. Человек, осознавая себя только общественным, уже и не рвался к лично-му.

Дмитрий Данилович заглянул в мастерские. Контору обошел, не хотелось объяс-няться с председателем и парторгом о случившемся в бору. Поди уж подняли бучу. Но и знать хотелось, как там, в райкоме, все восприняли. Не шутка — межколхозлес, владыку всех местных лесов, с засеки турнули, рощу своей объявили. Вроде бунта и вышло. Такое не прощается. В недавнее время, можно сказать, вчера, — торопись сухари сушить. Да и потом — вернутся ли домой?.. "А почему не могла быть бунта, если…" Но это всего лишь ярость, гнев на мгновение. Все тут же и потухло, как клич среди глухих о беде или призыв к безучастным сердцем. Чудо, что отстояли бор. Дело свое сделали, а кричать об этом — какой смысл… Но как решиться так же вот поступить завтра? Можно ведь и не осмелить-ся.

В мастерских, к удивлению, все было спокойно. Колотин, собравшийся на обед, толком даже и не знал, куда они все ездили с Гарусковым… Значит никто, ничего. Неужто Сухова остереглись?.. А, может, и художника, Андрея Семеновича?..

Из дому Дмитрий Данилович все же решил позвонить лесничему. С ним-то надо непременно поговорить. Хотя бы поставить в известность, рассказать, как все вышло. Не больно верилось, что с его согласия подкрались к бору… Споткнулся на слове "мужи-ки"… Как раз и выходит — бунт или… плач дитяти о том "как лес вырубали".

Лесничего в конторе не оказалось. Перезвонил секретарю директора межколхозлеса. По-пал на "самого"… Замялся было, но спросил о лесничем. На вопрос директора, назвал се-бя. директор сказал, что лесничий в отпуске. И ни намека о случившемся в моховском бо-ру. "Не знают, не ведают, не доложили еще?.. А, может, и без него делалось, втихую?.." Ну, и ладно. Ничего, выходит, и не произошло. Так бы "ничего" и когда бор смели под-чистую. Над протестами моховцев, самого Дмитрия Даниловича, Старика Соколова, толь-ко бы посмеялись: что за беда, сосны новые вырастут, а где раньше-то были, чего гляде-ли?.. И Сухов бы спросил: "Где раньше были?" Так ведь это же прием — не замечать, а по-сле руками развести: "Согласны, но… что теперь сделаешь?.."