Николас Блейк - Конец главы

• Название: Конец главы
• Автор: Николас Блейк
• Издательство: Азбука
• Жанр: Классический детектив
• Год: 2000
• ISBN: 5-267-00404-9

Николас Блейк, поэт и романист, является в то же время одним из мэтров английского детектива. Главный герой его произведений криминалист-любитель Найджел Стрейнджуэйз раскрывает самые невероятные и загадочные преступления, опираясь главным образом на знание тонкостей человеческой психологии.

---

Справедлива была критика или нет, но Найджел почувствовал симпатию к автору этих убийственных строк. Глава, которая ими заканчивалась, описывала службу генерала Торсби в должности командующего войсками колонии. Он явно не ладил с генерал-губернатором, требуя принятия мер, когда возникло тревожное положение, и его отозвали в Англию как раз перед началом беспорядков.

…А Миллисент Майлз, еще не зная, что у Стивена Протеру кто-то есть, спросила, как пишется слово «гекатомба».

То, что Найджел успел прочесть из «Времени воевать», вызвало у него уважение и к профессиональным знаниям генерала, и к его литературному стилю. Когда он пользовался выражением «гекатомба», он употреблял его правильно, то есть в значении массового уничтожения или гибели множества людей, но неприязнь к Блэр-Чаттерли возвращала этому слову и старый семантический оттенок — жертвенный.

Книга генерала Торсби показывала, что он отличный военный специалист, фанатически исповедующий собственные принципы стратегии, тактики и материально-технического снабжения. Найджел снова вернулся к первому скандальному куску. Рассказывая об одном из наступлений во Франции в 1944 году, генерал писал:

«Атака увенчалась полным успехом повсюду, кроме участка Пом-Люзьер. Там командовал — к счастью, недолго — генерал Блэр-Чаттерли. Применив по-крымски неуклюжую тактику, он умудрился потерять 2586 человек и значительно повысить боевой дух противника».

Все, кроме первой фразы, было вымарано, а потом восстановлено снова.

Этот лихой выпад еще больше разжег у Найджела желание познакомиться с автором. Найджел договорился встретиться с генералом в его клубе, куда и направил теперь свои стопы.

Лакей проводил его в библиотеку, где генерал сидел один и читал Пруста.

— Ага, Стрейнджуэйз? Надеюсь, вы пьете? Два арманьяка, двойных.

Найджел пожал руку невысокому суховатому подвижному человеку. В лице генерала странно сочетались черты ученого и пирата: седые волосы, высокий лоб, мечтательные голубые глаза, а под ними усы головореза, сочные красные губы и таран вместо подбородка. Голос у него был добрый, но речь, когда он волновался, становилась отрывистой.

Найджел искренне похвалил его за то, что успел прочесть из книги.

— Удивлены, что и военные бывают грамотными? — ухмыльнулся генерал.

— Удивляюсь, когда теперь кто бы то ни было пишет грамотно.

— Джералдайн говорит, что вы охотитесь за виновником. Не могу сказать, что я этому сочувствую. Дай Бог ему здоровья.

— Но не вы же забрались тайком в издательство для этого черного дела?

Торсби опять ухмыльнулся:

— Забрался бы за милую душу, но меня бы зацапали. Конечно, я мог подкупить кого-нибудь из подручных Джералдайна, чтобы тот это сделал вместо меня. Вам не приходило в голову? — Голубые глаза смотрели на собеседника с невинным мальчишеским озорством.

— Откровенно говоря, приходило.

— Не подкупал. Честное слово. Ага, вот и арманьяк.

Генерал Торсби поднял бокал:

— Ваше здоровье. Но «удачной охоты» не скажу. Вижу, вы стараетесь меня раскусить. Пусть мои усы не вводят вас в заблуждение. Отрастил, чтобы пугать солдат, а теперь лень сбрить. Маскировка. И к тому же идут к котелку.

Найджел ухватился за эту нить:

— Вы, насколько я знаю, вышли в отставку после ссоры с генерал-губернатором?

— Да.

— Не возражаете, если я задам вам бестактный вопрос?

— Задавайте, а там посмотрим.

— Ваши нападки на генерала Блэр-Чаттерли — это… как бы это сказать?.. критика pro bono publico — ради общего блага — или же у вас к нему личная неприязнь?

— И то и другое. Его надо вывести на чистую воду. К тому же один из двух офицеров, заживо сгоревших вместе с солдатами в казармах Уломбо, был моим подопечным.

Наступило молчание. Генерал свирепо уставился на томик Пруста, лежавший перед ним на столе.

— Понятно, — протянул Найджел. — Это еще больше осложняет дело.

— В каком смысле?

— Процесс о клевете. Истец может обвинить вас в том, что вы руководствовались личными мотивами. Вам будет трудно доказать свою объективность.

— Истец обнаружит, что подобное обвинение может рикошетом ударить и по нему, — мягко парировал генерал.

— У него были к вам личные претензии? До выхода книги?

— Да, из-за моего доклада о политических беспорядках в колонии и о тех мерах, которые надо было принять, чтобы их пресечь… Он был нелестным для старика Б. Ч.

— Но он же…

— Да, его потом оправдали. У него большие связи наверху, у нашего Б. Ч. — Речь генерала Торсби стала отрывистой, чеканной. — Обелили, как могли. Замяли, как могли. Из соображений высшей политики. Меня от этих политиков тошнит.

— Понятно.

— Что же вам понятно, друг мой? — Голубые глаза смотрели пронзительно и светились умом.

— Вы хотите, чтобы дело о клевете было вынесено в суд. Вы хотите, чтобы безрукость Блэр-Чаттерли была выставлена на свет Божий. Чтобы все увидели, чего стоит его реабилитация. А дело о клевете — единственный способ этого добиться, хотя оно и может вас совсем разорить. Я бы назвал вашу позицию высокопатриотической.

— Могу вас заверить в одном. Я бы поступил так же, если бы мой молодой друг и не погиб там.

— Да. Не хочу читать вам мораль, но ни «Уэнхем и Джералдайн», ни типография не просили, чтобы вы втягивали их в свою борьбу.

Пиратская бесшабашность генерала Торсби стала еще приметнее.

— Пусть и они рискуют. Издатели ведь страхуются от возможных обвинений в клевете, не правда ли? И потом им есть что сказать в свое оправдание: они сделали все, чтобы изъять обидные места из книги.

— Это не оправдание. Им хочется мировой.

— Старик Б. Ч. на нее не пойдет, — злорадно сообщил генерал. — Не посмеет. Дело получило слишком широкую огласку. Ему придется выйти и публично поваляться в грязи. Хотите еще выпить?

— Нет, спасибо. А что скажет ваш адвокат?

— Я со своим пронырой договорился. Ему велено утверждать, что я писал правду и сделал это в общественных интересах.

— Дело, как говорится, хозяйское. Ваши обвинения могут быть доказаны?

— Друг мой, последние несколько лет я посвящал большую часть своего вынужденного досуга сбору фактов, подтверждающих эти обвинения. У меня на Б. Ч. целое досье. Даже на моего проныру оно произвело впечатление. Может, я сумасшедший, но не такой уж болван.

Найджел закурил.

— Что ж, сэр, желаю вам успеха. Однако боюсь, что я не приблизился к решению моей задачки.

— Расскажите мне, как это все было.

Найджел кратко изложил ему суть дела. Живой ум генерала сразу же заработал.

— Следовательно, возможность сделать это была почти у всех сотрудников издательства. Тогда вам надо выяснить мотив. Наверное, какой-нибудь мстительный субъект, дай Бог ему здоровья, хотел мне навредить, не понимая, что оказывает услугу.

— Или же хотел навредить издательству. Да, — Найджел рассеянно обвел взглядом ветхие книги, которыми были заставлены стены, — вы когда-нибудь встречали даму по фамилии Майлз, Миллисент Майлз?

— Кого? Писательницу? А как же! Нелепая женщина. Надавал ей как-то раз по заднице, образно говоря, конечно.

Найджел попросил рассказать об этом подробнее.

— Кажется, это было году в сороковом. Мой батальон стоял на восточном побережье, дожидаясь начала настоящей войны. Солдаты изнывали от скуки. Нам присылали лекторов, в том числе приехала и ваша мисс Майлз. Она провела беседу о романе. Для самых маленьких. Снисходила. До того пригибалась к нашему жалкому интеллектуальному уровню, что слышно было, как корсет скрипит. И между делом стала болтать, какая гадкая вещь война. Довольно бестактно в подобных обстоятельствах. Никто не знает лучше кадрового военного, что война — это самая идиотская забава, придуманная человечеством. А солдаты не любят, когда с ними обходятся покровительственно, — они просто рычали от злости еще в середине ее выступления. — В глазах генерала загорелся веселый огонек. — Поэтому, когда она потом с нами обедала в офицерской столовой, мы от нее оставили мокрое место.

— Жаль, меня там не было.

— Вы с этой дамой не в ладах? Правильно. Ну, у нас там ребята были неглупые, да и мне кое-что в жизни приходилось читать. Поэтому мы двинулись в контрнаступление и устроили этакий, понимаете, высокоинтеллектуальный диспут. В воздухе так и свистели цитаты из Генри Джеймса, Пруста, Достоевского, Джойса — словом, палили из всех орудий. Дамочке все это было не по зубам. У нее, конечно, воловья шкура, но постепенно все же она поняла, как ее употребляют. Очень была сердита. Оскорблена до глубины души этой хамской, распущенной солдатней. Выставлена во всей своей умственной наготе. Хотя она довольно недурна, если кто любит лошадей.