Альваро Прендес - Военный летчик: Воспоминания

• Название: Военный летчик: Воспоминания
• Автор: Альваро Прендес
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1986
• ISBN: 1079476

Автор книги, ныне офицер Революционных Вооруженных Сил Кубы. рассказывает о своей военной службе, об участии в революционном движении на острове Свободы против реакционного режима диктатора Батисты и американских империалистов за установление народной власти в стране.

---

Через четверть часа машина отъезжает, увозя в багажнике растерзанное человеческое тело. После тщательной проверки пропусков у ворот форта она въезжает во двор. Тело вытаскивают из багажника и волокут по земле в здание.

Сержант Пабло Родригес Торрес занимается регистрацией всех судов, которые входят в устье реки Альмендарес и выходят из нее. Кроме этой нехитрой работы ему приходится несколько раз ремонтировать мотор катера президента и оказывать другие услуги. А сегодня он привез новую порцию свинцовых брусков потому, что Альберто Родригес, шкипер катера, в последнее время потопил немало трупов, привязывая к их ногам свинцовые бруски. Это делается по приказу начальника военно-морской разведки. На этот раз наступает очередь Сан-Романа. Катер отчаливает от причала, и вскоре его темный силуэт поглощает ночная мгла.

Наручники впиваются в кисти моих рук. Справа и слева от меня сидят охранники. Мы мчимся в шикарном «олдсмобиле». Мимо проносятся дома, мост через реку Альмендарес. Я с жадной надеждой пытаюсь увидеть за стеклами машины чье-нибудь знакомое лицо или получше запомнить эти быстро убегающие улицы. Увижу ли я их когда-нибудь…

Мы подъезжаем к зданию военной разведки. Часовой отдает нам честь. К чему бы это?… Меня вводят в караульное помещение. Там люди, одетые в гражданские костюмы, которые бугрятся на правом боку, на месте спрятанных мощных «кольтов». Офицеры и солдаты смотрят на меня молча, одни иронически, другие - с любопытством. Все вокруг дышит насилием.

Капитан Пердомо, по прозвищу Чино, когда с меня начали снимать наручники, подымает руки кверху и с отеческой интонацией в голосе восклицает:

– Вы безумцы, безумцы! Вы даже не представляете, что вы натворили… Вы не подумали о беспорядках!… О беспорядках, с которыми почти невозможно справиться! А если бы вам повезло, что стало бы со страной?

В здании несколько камер: три или четыре большие и одна маленькая. Нас, предполагаемых лидеров мятежа, вталкивают в маленькую камеру, остальных офицеров - в большие. Позже привозят морских офицеров и тоже помещают в большие камеры. Среди десятков арестованных находятся врачи, моряки, летчики, строевые офицеры. Нескольких представителей высшего офицерства не арестовали, их просто уволили из армии, дабы избежать крупного скандала, и даже не возили на допросы.

Печальное это зрелище: военные фуражки с золочеными лавровыми листьями на козырьке, расшитые золотом эполеты на военных куртках - все это лежит на грязном полу камеры. А люди пытаются поудобнее устроиться кто где может, ведь четырех коек, которые имеются в наличии, явно не хватает на всех. В каждой камере на полу зияет дыра - нужник.

На наших лицах отражается целая гамма чувств, которые переживает каждый из нас: страх, тревога, ожидание чего-то. Все мы подавлены. Ночь только усугубляет ваше состояние, с каждой минутой напряжение усиливается, и сразу же после полуночи, когда начинают раздаваться леденящие сердце крики, безнадежность полностью овладевает нами.

Однажды мы слышим крик, который выделяется среди других своей пронзительностью… Ключ в замочной скважине металлической двери скрежещет как-то по-особому. Это входит лейтенант Монтесивос. Он пытается изобразить на лице улыбку, но у него получается только гримаса.

– Среди вас есть врач? Пусть пройдет со мной…

Доктор Куэрво, армейский врач, получавший образование в Сорбонне, медленно поднимается. Вместе с ним поднимается и Видаль Йебра, врач-моряк. Оба они известные хирурги.

Когда они возвращаются, на них нет лица.

– Совсем еще мальчишка… Ему, наверное, и шестнадцати нет… Эти дикари приставили к его груди раскаленный утюг, а когда снимали его, то содрали всю кожу…

Здание, которое занимало бюро по подавлению коммунистической деятельности, находилось поблизости от помещения военной разведки на широком проспекте. Это был большой дом, принадлежавший когда-то богатому человеку. От соседних домов его отличали только окна, забранные толстыми металлическими решетками.

Некоторых из нас препроводили сюда после того, как мы отсидели в камерах военной разведки. Новое место заключения показалось мне менее зловещим, да и обращение здесь было получше. Мы видели на лицах принявших нас людей некое подобие улыбок…

– Лейтенант, ваша очередь… Вот ваши дактилоскопические отпечатки… Это такая плохая краска… Возвращайтесь, лейтенант, в камеру, и скажите капитану, что он может прийти к нам, чтобы оставить свои отпечатки…

Позже, когда меня перевели в тюрьму и времени для размышлений у меня стало хоть отбавляй, я пришел к выводу, что с нами в бюро так обращались неспроста. Они вели работу в двух направлениях. Во-первых, хотели доказать несомненную связь руководителей Движения 26 июля с компартией или, по меньшей мере, обличить их в симпатиях к коммунистам. Во-вторых, батистовские контрразведчики пронюхали, что доктор Куэрво и некоторые другие арестованные офицеры сумели связаться с посольством Соединенных Штатов и заручиться там поддержкой. Допрашивали заключенных так, что допросы превращались в пустую формальность. Обо всем этом узнали за пределами тюрьмы. И офицеры батистовской контрразведки готовили себе алиби на случай, если бы Батиста был заменен на фигуру, более устраивающую Вашингтон.

Глава 27. ЭПИЛОГ. ВОЕННЫЙ СОВЕТ

Время неумолимо бежит.

И вновь я оказываюсь в военной разведке. Но здесь уже кое-что изменилось: обращение стало более мягким, еда получше. Нам даже дают ложку для супа. Мы стали терпимее друг к другу, и многие тщательно готовятся к заседанию военного трибунала, до которого остается совсем мало времени. Правда, нашлись и такие, кто испытывает нечто вроде угрызений совести, а вернее - страх перед батистовским судилищем. Они пытаются внушить окружающим, и в частности мне, что они стали игрушкой в руках других, что они всегда были далеки от политики, а уж о заговоре вообще никогда не слыхали.

На лицах других ясно написано решительное нежелание признавать свое участие в политической борьбе. Они как бы говорят: «Мы никогда не думали, что все это разрастется до таких размеров. Если бы не это восстание, то и с нами ничего не случилось бы, и этот заговор остался бы между нами. А сейчас все потеряно, и, что самое страшное, мы запятнаны своими связями с этими подыхающими с голоду динамитчиками, среди которых наверняка есть и коммунисты. К тому же мы ведь не являемся руководителями. Какие мы руководители, мы просто попались в ловушку, вот и все…»

Третьи, и таких совсем немного, несмотря на свою принадлежность к военному клану, понимают, что заговор - дело справедливое. Только самые малочисленные, принадлежавшие к различным политическим группировкам, знали, на что шли, поэтому их задачей теперь остается защищаться и защищаться…

Между тем день заседания военного трибунала приближается. Правда, точной даты не знает никто из нас, и о все чувствуют, что этот день вот-вот придет.

Мы договариваемся с капитаном Гастоном Берналем, что на суде назовем как можно больше офицеров, которых мы якобы втянули в антибатистовский заговор, и среди них - несколько высших чинов, таких, как генерал Диас Тамайо. Таким образом, мы нанесем определенный моральный урон армии и посеем недоверие среди ее руководителей. Так мы и делаем. Многих офицеров-батистовцев не судят, дабы избежать публичных скандалов, но всех увольняют в отставку. Поэтому офицеры военно-воздушных сил теряют всякое доверие батистовского командования.

Недаром генерал Табернилья позже сказал, что лейтенант Прендес «ликвидировал добрую половину личного состава ВВС».

7 октября 1957 года. Военный трибунал

Старое здание военного трибунала в Гаване ничем не отличается от других зданий батистовской эпохи: оно едко-желтого цвета и внутри и снаружи. Большой зал трибунала заполнен до отказа солдатами, сержантами, капралами, офицерами. Все разговаривают вполголоса.

В глубине зала я вижу старого Табернилью со скрещенными на груди руками. Он еще пытается изображать из себя начальника. Впереди на помосте громоздятся большой стол и стулья ив полированного красного дерева. На потолке сияют неоновые лампы. Окна открыты настежь.

Неожиданно наступает тишина. Члены военного трибунала направляются к помосту. Шаги старых полковников гулко отдаются в зале. Слышится голос: «Внимание!» Полковников человек восемь, тучные, с налитьши кровью физиономиями. Эти люди - свидетели прихода к власти одних правительств и падения других. Они ае-режили многих начальников. Большинство из них ухитрились выжить, «исполняя свой долг». Вряд ли они разбираются в политике, в людях, в армейских делах, но они продолжают вершить суд, с нетерпением ожидая заработанной пенсии.

Председатель трибунала - старый полковник, которого знают все. Однако сейчас, по прошествии стольких лет, я не помню его имени, вполне возможно потому, что оно ни разу не попадалось в бумагах нашего дела. По-видимому, это был старый служака с большим авторитетом. Как сейчас помню, он был настолько толст, что казался очень внушительным и важным. Наверняка портной истратил на его мундир не меньше четырех метров материи. Глядя на него, я вспоминаю приходского священника из моего городка, отца Саломона… Только тот носил рясу необъятных размеров черного цвета. У полковника такая же манера говорить вполголоса, нечетко произнося слова, как на исповеди. Так же поминутно оа вытаскивает из кармана белый платок, чтобы нервным движением обтереть потный лоб… Наверняка он большой чревоугодник, любит испанские мясные жирные блюда…