Марк Гроссман - Засада

• Название: Засада
• Автор: Марк Гроссман
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1975

Марк Соломонович Гроссман — участник Великой Отечественной войны с первого и по ее последний день. Неудивительно, что тема боев проходит через все творчество писателя, через его книги: «Прямая дорога», «Птица-радость», «Ветер странствий», «Вдали от тебя», «Избранная лирика» и другие.

И в новом произведении Гроссман верен этой теме.

«Засада» — повесть об армейских разведчиках в годы Великой Отечественной войны. Она была написана на Северо-Западном фронте, отдельные ее главы печатались в газетах действующей армии.

---

Бесчувственных солдат затащили в будку, и Смолин приказал заткнуть им рты кляпами.

Макар снял с оглушенного немца шапку, соломенные сапоги, напялил их на себя.

Смолин тихо засвистел. Через минуту в дежурку вбежали Горкин и Мгеладзе.

Дверь каменного сарая отсюда, от ворот, не была видна. Но, со слов партизан, разведчики знали: там тоже дежурит часовой. Справиться с ним будет, пожалуй, нетрудно, если люди Смолина не наткнутся на артиллеристов.

Разведка, по сигналу взводного, быстро вошла в ворота.

Все медленно двинулись к крепости.

Дойдя до угла, Смолин остановился и бросил взгляд на дверь.

У входа переминался с ноги на ногу часовой. Он был так же огромен и неуклюж, как и те, что теперь лежат без движения в будке.

Из-за укрытия вышел в немецких одежках Кунах. Он медленно заковылял к часовому, трудно переставляя свои соломенные ходули.

Разведчик был уже в шаге от немца, когда тот увидел чужое, застывшее от напряжения лицо. Попытался вскинуть винтовку к плечу — и не успел. Железные пальцы Макара сдавили его горло. Через минуту разведчик опустил обмякшее тело на землю и выпрямился.

В тихом морозном воздухе раздался еле слышный тоскливый крик домового сычика: «Ку-ку-вит... Ку-вить...»

И тотчас от угла сарая к двери кинулась группа захвата.

Бойцы обеспечения залегли за бревнами во дворе, у крепостных ворот, за небольшими хозяйственными постройками.

Наконец все было готово, и лейтенант махнул рукой.

Намоконов мягко толкнул дверь.

В длинном узком коридоре тускло горела керосиновая лампа. На южной стороне прохода темнели семь металлических дверей.

У каждой из них стали по три бойца. Макар скинул не только немецкие шапку и «чесанки», но и собственную шинель. Сейчас будет жарко, и лишние одежки ни к чему.

Взводный прислушался. Было тихо, будто в могиле.

Лейтенант взглянул на Ивана, на солдат, подбадривая их взглядом, и снова взмахнул рукой.

Люди разом вытянули ножи из чехлов, открыли двери, вошли в казематы. И затворили за собой стальные щиты.

Смолин остался в коридоре, положил палец на спусковой крючок автомата. Рядом — Варакушкин и Бядуля. Терновой направился в конец прохода и застыл у маленькой деревянной двери. Там — комната с двумя сейфами, жилье офицера. Они — тоже цель рейда.

Смолин знал, что начальник крепости, баварец Энцерот Даус, опытный и безбоязненный человек. По сведениям партизан, солдаты форта зовут его «майстер тодт» — мастер смерти. Ну, что ж, посмотрим, кто на этот раз обвенчается со старой каргой, «майстер»!

За стальными щитами дверей сначала было тихо, но вот все громче и громче стали раздаваться приглушенные ругательства, короткие хриплые крики, звуки ударов.

Внезапно дверь одного из казематов раскрылась, и оттуда выполз, волоча на себе задыхающегося Мгеладзе, немец.

— Святая Мария, спаси! — захрипел артиллерист почему-то по-русски и ткнулся головой в цементный пол.

Шота снова кинулся за дверь.

Бядуля, увидев, что немец на полу еще шевелится, покосился на Смолина: «Добить?»

Взводный махнул рукой: «И без нас отправится к богу!»

Однако артиллерист внезапно вскочил на ноги и, пошатываясь, кинулся к русскому.

— А, щоб на тоби шкура загорилась! — обозлился Бядуля и, взмахнув автоматом, опустил ложе на голову немца.

Тот, будто у него отрубили ноги, рухнул на пол.

Стремительно мчались секунды.

Звуки схватки затихали. Теперь в коридор доносился лишь стук металла по металлу. Разведка выводила из строя орудия крепости.

Один за другим из каменных мешков выбегали бойцы, скрещенными ладонями показывая взводному, что дело сделано.

Поручив Намоконову и Бядуле обойти казематы, Смолин направился с частью разведчиков к офицерской комнате. Она была закрыта изнутри. Возле нее дежурил с автоматом наготове Терновой.

Смолин кивнул солдату.

Филипп постучал.

Никто не ответил.

Разведчик постучал еще раз.

За дверью раздалось ворчание.

— Ви шпэт ист эс?[2]

Терновой оглянулся на Смолина: «Отвечать?»

Взводный утвердительно покачал головой.

— Нойн ур моргэнс, хэр офицер...[3]

— Гляйхь...[4]

Раздался звук поворачиваемого ключа, и на пороге вырос начальник крепости.

Увидев направленные на него автоматы, Даус метнулся к столику, схватил парабеллум.

Кунах вывернул офицеру руку, вырвал пистолет, передал Смолину.

Обыскали пленного, стол, портфель, — ключей от сейфов нигде не было.

— Переведи, Филипп, — покосился Смолин на Тернового. — Мы пришли сюда не с визитом вежливости. Спроси, где ключи?

Терновой перевел.

Немец покачал головой, сказал, морщась:

— Ихь фэрштэе нихьт.[5]

Смолин кинул Мгеладзе:

— Проведи его по казематам, Шота. Быстро!

Баварец и Мгеладзе вернулись почти тотчас. У Дауса мелко тряслись губы, и бледная синева заливала лицо. Он обессиленно опустился на стул и что-то забормотал.

— Что там еще, Филипп?

— Он говорит, у него присяга, лейтенант.

— Скажи ему, это меня не касается. У меня — своя присяга.

Даус выслушал перевод, исподлобья посмотрел на русского, пожал плечами.

— Ну, вот что, Филипп: переведи, у меня нет времени на дебаты. Через минуту будет поздно. Я его расстреляю.

Немец внезапно вскочил на ноги, отстранил Тернового, вытянулся перед Смолиным, прохрипел:

— Яволь, герр оберст![6] — и уронил голову.

Он попросил разрешения одеться, достал из тайника в стене ключи, передал русскому офицеру.

— Скажи ему, пусть напялит на себя все, что есть теплое, — распорядился Смолин. — Пойдет с нами. По морозу. И еще втолкуй, Филипп: мы не свяжем его и не заткнем рот. Но за первое же громкое слово — на тот свет.

Пока лейтенант выгребал бумаги из сейфа и завертывал их в простыню, несколько бойцов заложили в казематы тол.

Во взводе оказалось несколько раненых, в том числе — тяжело. Теперь разведчики перевязывались — и сами, или с помощью товарищей, выходили во двор.

...Взвод уже был в лесу, когда за его спиной ударили взрывы.

Группа обеспечения предупредила партизан, и они немедля исчезли с дорог. Вернув проводнику лошадь с кошевой, взяв у него волокуши и пару лыж, разведка тотчас углубилась в лес.

Пленного поставили на лыжи. Но он постоянно спотыкался и падал, задерживая движение. Пришлось посадить его в волокуши, на которых лежали простыня с документами и часть трофейного оружия.

— Только этого не хватало, — ворчал Мгеладзе, — тащить эту пакость, этого паршивого фашиста. У меня и без него в голове черт знает что такое!

Смолин торопился как можно скорее отвести людей от крепости. Он шел, тяжело передвигая ноги, щурил воспаленные глаза и думал о том, что изморозь уже, вероятно, покрыла обугленные стены казематов, и генерал-полковник фон Буш, бывший начальник русского отдела генерального штаба, обещавший Гитлеру без труда вбить клин между Москвой и Ленинградом, вынужден будет теперь написать еще один приказ о русских разведчиках и русской стуже.

То один, то другой солдат отрывались от колонны, рисовали лыжами на снегу замысловатые узоры, заметали ветками следы взвода. Все понимали: погоня будет, и надо сделать все возможное, чтоб сбить с толку преследование.

Совершенно неожиданно для всех Мгеладзе, тащивший сани с офицером, ничком повалился в снег.

Кунах разжал ему рот, приставил к губам фляжку со спиртом.

К упавшему подъехал Смолин, спросил Макара:

— Что с ним?

— Измотался, небось.

Шота открыл глаза, покосился на могучего Кунаха, вспылил:

— Это ты измотался, медведь. У меня в плече — дырки от ножа.

Разведчика перевязали. Он потерял много крови, очень ослабел, и пришлось соорудить для него подобие санок из лыж.

На первом же большом привале радист развернул «Северок» и передал в штадив шифровку. Командир взвода разведки докладывал о выполнении задания. Он также просил к исходу ночи открыть ложный огонь по северному берегу озерца, через которое взвод уходил в тыл немцев. Противник будет, вероятно, ждать разведку именно там. Пусть ждет. Взводный уведет своих людей новой дорогой.

Раненые очень осложняли движение. Один из них, проколотый в грудь широким немецким штыком, скончался без единого звука. Его завернули в плащ-палатку, привязали к лыжам и тоже потащили за собой. Остальные брели сами, но темп марша сильно упал.

Это позволило немцам почти нагнать взвод. На снежной равнине появилось около сорока точек, и они стали медленно увеличиваться в размерах.

Может быть, погоня была связана с разгромом крепости, а может, кто-то случайно заметил колонну и решил проверить подозрения.

На землю уже спускались сумерки, и Смолин хотел верить, что его люди уцелеют в неминуемой перепалке с врагом.