Дино Динаев - Тотальная угроза

• Название: Тотальная угроза
• Автор: Дино Динаев
• Жанр: Научная Фантастика

---

Никто не знает, как парню удалось выбраться из города. Картазаев в это время летел в самолете по случаю первого массового поражения людей, и оцепление, уже имевшее приказ стрелять на поражение, остановило машину, выписывавшую немыслимые петли на дороге, всеми имеющимися на вооружении огневыми средствами.

Парень получил четыре огнестрельные раны, и состояние его было критическое.

Врач сказал:

— Я сделаю ему укол, который надолго погрузит его в сон. Крепкий сон- это все, что ему нужно сейчас.

Очевидцы говорили, что парень не хотел засыпать, все порывался что-то сообщить. Он умер во сне.

Потом умер врач, его обследовавший, медсестры, которые его перевязывали. Умерли все, кто стоял тогда в оцеплении. Только сначала они все заснули.

Так все узнали, что сон может убивать.

Картазаева поселили в доме лесника, расположенного метрах в двухстах от палаточного городка. Он лежал на панцирной койке на чердаке и вспоминал тот первый случай, когда Вольд выкосил целый город.

Он навсегда запомнил, как экскаваторы рыли огромные ямы, и погибших хоронили в общих могилах.

Клиническая картина у всех пораженных была одна и та же. Человек засыпал, переставал принимать пищу, пить воду и погибал от полного истощения. Официально эпидемия получила название массовой летаргии. Вольдом ее стали именовать позже, после драматических событий, о которых Картазаеву было тяжело вспоминать.

Вольд оказался чрезвычайно заразен. Контакт с больным гарантировал сто процентную инфицированность. Вирус выделить не удалось.

Обнаружилась странная закономерность. Вольд существовал в конкретном месте, и косил все живое, что пересекало невидимую границу. Сам же границ не пересекал.

Что из себя представляет Вольд? Откуда взялась эта напасть? Картазаев бы с удовольствием рассказал все Кострову. Если бы знал.

Картазаев был отвлечен от своих мыслей шумом с первого этажа. Мошонкин готовился к ужину.

Вообще-то, готовили на полевой кухне, ординарец бегал туда с судками, и вся его задача заключалась в накрывании стола и мытье посуды.

В домике давно никто не жил. Мошонкин первым делом разделся до трусов и вымыл полы. Потом отскоблил штык — ножом потемневшую от времени и грязи поверхность стола. Неведомо какими путями достал кусок клеенки и застелил.

Все свободное время он что-то мастерил: табуреты, крыльцо, двери, шкафчики. Если бы у Картазаева были нервы, то он бы его достал.

С самого начала отношение Мошонкина к Картазаеву было двойственным. Ротный его предупредил, что это очень важная персона из Москвы и сказал, что он отвечает за него головой. Его даже обязали дать подписку на гербовой бумаге, где было и про ответственность и про служебную тайну.

Мошонкин был парень простой. До службы в армии работал трактористом в родном селе под Челябинском и всегда уважал образованных людей. Еще дома он любил завести отвлеченную беседу с агрономом или главбухом, считая их слова истиной в последней инстанции.

Мошонкин и к Картазаеву испытал неподдельное уважение. Сразу видно, человек специалист в своем деле. Мошонкин считал, что других в Москве и не держат.

Хоть и в штатском, но по выправке видно военного. И не в слабых чинах.

И вид нагнанной техники его тоже нисколько не удивил. Видно достаточно повидал до этого. Мошонкин вспомнил себя в первый год службы, как ходил с открытым ртом.

Картазаев почти все время молчал, но Мошонкина с его вечными прибаутками никогда не одергивал. Сразу видно, человек знает силу слову.

Хоть он и не был богатырской комплекции, но осанку держал гордую, а ходил так размашисто — не успеешь увернуться — сшибет.

При разговоре смотрит прямо в глаза, а взгляд прожигает насквозь. Железный человек. И страшный.

Такой не перед чем не остановится, и если будет нужно, не задумываясь, положит дивизию. Что уж говорить о нем, о Мошонкине. Его точно не пожалеет.

И вот с таким человеком ему приходится работать. Не дай Бог, что случись — в дисбат. Вот с такой гремучей смесью уважения и страха Мошонкин и относился к Картазаеву.

А он-то поначалу обрадовался, хотел вопросы задать про этот жуткий Вольд. И люди почему гибнут, спросить, и почему им никто не помогает. Спросил. До сих пор передергивает.

Вроде парень не робкого десятка, рос на сплошных драках с пацанами из соседнего села. Вон тезку встретил Ваську Пащука, вечного своего соперника, он сейчас в соседнем батальоне стоит в кордоне — обнялись как родные братья, вспомнили родные деревни, будто десять лет дома не были.

На вопросы Мошонкина Картазаев так глянул, играя желваками, что тот понял, что его дело десятое — принеси, подай, а в душу лезть не смей. И пригорюнился. Очень поговорить любил, а тут глушь. Избушка на курьих ногах, и молчун на втором этаже.

Носить рацию за плечами Мошонкину долго не пришлось. На первый же день протянули в избушку прямой кабель с командного пункта, а на крышу привинтили тарелку космической связи.

В доме установили компьютер и факс, из которого с шорохом беспрерывно вылезали километры бумаги. И все на правительственных бланках.

Мошонкина еще удивило, что, несмотря на всю официальность, большие люди обращаются друг к другу по именам. "Володя, на твой запрос сообщаю". Или "Твои пожелания я передал своему заму по коллегии министерства", подпись "Твой Веня".

Запала в душу еще одна телеграмма: "Категорически не согласен с твоим мнением о Дэне, а к лондонскому убийству он вообще не причастен никоим образом" И подпись: "Буйвол".

Ну и дела. В комнате стояла специальная машина по превращению документации в труху, и обычно Картазаев делал это сам, доверяя Мошонкину только наименее секретные материалы.

Если уж про смерть в Лондоне не секретно, то какие же Картазаев тогда сам уничтожает?

Мошонкин, забывшись, щелкает губами. Это ж, к каким тайнам допущен человек?

— Что щелкаешь, Василий Иванович? — спросил Картазаев, появляясь на лестнице без шума и совершенно неожиданно.

Эта его привычка Мошонкину не нравилась. Вроде баловства — возникнет сзади и замрет как статуя. И как это у него получается? Ступает неслышно, словно все время в разведке и старается шума не производить даже дома.

Баловство, одним словом. Да и неприятно. Чего-нибудь делаешь, думаешь, что никто не видит, а он стоит, наблюдает. И молчит.

Да, не повезло Мошонкину с командировочным. Единственно, что его привлекало, так это вежливость Картазаева. Называет исключительно по имени отчеству, никогда не грубит. В еде непривередлив. Ест солдатскую кашу, что и все.

И никогда ни на что не жалуется.

Мошонкин был уверен, что и на него Картазаев не станет жаловаться, а случись чего серьезное, просто достанет свой пистолет, да и пристрелит к ядреной матери.

Довелось Мошонкину пистолет командировочного в руках подержать. Пистолет большой, но весу в нем почти никакого.

Пришло время ужина. Мошонкин расставляет на столе судки ложки, вилки.

Нет ничего более домашнего, чем ужинающий человек. Он становится беззащитным и добрым. Мошонкин тоже так подумал, решив обратиться с личной просьбой именно в это время.

— Владимир Петрович, разрешите мне после ужина на часок отлучиться, — попросил он.

Картазаев поднял на него взгляд. Мошонкин истолковал его по-своему и извиняющимся тоном сказал:

— У нас в части в это время личное время, так что все законно, вы не подумайте.

— А зачем тебе? Впрочем, можешь не говорить, если не хочешь.

— Мне скрывать нечего, — даже обиделся Мошонкин. — Какие уж тут секреты. В медчасти у меня знакомая есть, так там они вроде посиделок устраивают.

— Посиделки? — на лице Картазаева отразилось удивление. — Здесь? Никогда бы не подумал.

— А что тут особого? Во время войны ведь тоже танцы не отменяли.

Картазаев надолго замолчал, Мошонкин подумал, было, что тот и забыл о разговоре, но, попивая компот, командировочный сказал таким тоном, как будто разговор и не прервался четверть часа назад:

— Иди, конечно. Не возражаю. Только у меня к тебе тоже просьба будет.

— Да в чем вопрос! — с воодушевлением воскликнул Мошонкин.

— Я пойду с тобой.

— Вы? — вырвалось у Мошонкина, и он бесхитростно спросил. — А что вы там будете делать?

— А что все делают, танцевать.

Медпункт располагался в просторной палатке. Сестрички поставили лавки, подвешенный на капельнице японский музыкальный центр в меру громко выводил мелодию.

Кроме десятка медсестер присутствовало раза в три больше парней. Явный перебор.

Вошедшие Картазаев с Мошонкиным не привлекли ничьего внимания, и парень как бы про между прочим спросил:

— Владимир Петрович, а какая красавица вам больше глянется?

Картазаев искоса посмотрел на него и сразу указал на большегрудую с ярко подведенными глазами крашенную блондинку.