Гюнтер Фляйшман - По колено в крови. Откровения эсэсовца

• Название: По колено в крови. Откровения эсэсовца
• Автор: Гюнтер Фляйшман
• Издательство: ООО «Яуза-пресс»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9955-0066-7

«Meine Ehre Heist Treue» («Моя честь зовется верностью») — эта надпись украшала пряжки поясных ремней солдат войск СС. Такой ремень носил и автор данной книги, Funker (радист) 5-й дивизии СС «Викинг», одной из самых боевых и заслуженных частей Третьего Рейха. Сформированная накануне Великой Отечественной войны, эта дивизия вторглась в СССР в составе группы армий «Юг», воевала под Тернополем и Житомиром, в 1942 году дошла до Грозного, а в начале 44-го чудом вырвалась из Черкасского котла, потеряв при этом больше половины личного состава.

Самому Гюнтеру Фляйшману «повезло» получить тяжелое ранение еще в Грозном, что спасло его от боев на уничтожение 1943 года и бесславной гибели в окружении. Лишь тогда он наконец осознал, что те, кто развязал захватническую войну против СССР, бросив германскую молодежь в беспощадную бойню Восточного фронта, не имеют чести и не заслуживают верности.

Эта пронзительная книга — жестокий и правдивый рассказ об ужасах войны и погибших Kriegskameraden (боевых товарищах), о кровавых боях и тяжелых потерях, о собственных заблуждениях и запоздалом прозрении, о кошмарной жизни и чудовищной смерти на Восточном фронте.

---

Дитц приказал мне срочно выйти в эфир и выяснить, кто из подразделений СС и вермахта находится в непосредственной близости. Воспользовавшись открытым каналом, я связался с подразделением мотопехотинцев СС, действовавшим в нескольких кварталах от нас. Они сообщали о том, что сопротивление противника не очень сильное, а также об отсутствии потерь в собственных рядах. Дитц, получив от меня эти сведения, отдал приказ идти на соединение с мотопехотинцами.

Грозный выглядел так, как в моем представлении должен был выглядеть ад. Над руинами зданий поднимались клубы густого черного удушливого дыма. Стрельба не прекращалась, невозможно было понять, откуда ведется огонь. Постоянно визжали рикошетировавшие пули. То и дело раздавался треск обвалившейся кровли очередной сгоревшей дотла деревянной постройки.

И вот посреди этой вакханалии разрушения я вдруг словно абстрагировался от формы, в которую мы были одеты. Оберштурмфюрер Дитц, обершарфюрер Годовик, Алум, Акерман, Губерт, Крендл. Внезапно весь показушный характер, вся псевдоэлитарность наших СС исчезла куда-то. Тогда в руинах Грозного мы просто превратились в семерых обычных штатских немцев, по какому-то недоразумению напяливших на себя военную форму, обуреваемых одним лишь желанием — поскорее оказаться дома. Тогда нам уже не было дела ни до целей этой войны, ни до нее самой. Укрыться, исчезнуть, раствориться, остаться в живых — вот что тогда занимало нас. И это странствие через преисподнюю доказало мне, что я не ошибся. Война измотала нас, прошлась по нам плугом, мы были на грани физического исчезновения вследствие хронического недоедания и болезней, ненависти русских и боев и, самое главное, от постоянного осознания того, что этот день вполне может оказаться твоим последним в жизни. И даже соединение с мотопехотинцами так и не принесло желанного облегчения.

С нашим прибытием неприятель усилил сопротивление на участке, где действовали мотопехотинцы. Дитц по «Петриксу» пытался убедить офицера, командовавшего взводом мотопехоты СС, атаковать противника и овладеть городским парком. А русские буквально сатанели с каждой минутой. Скоро всем стало ясно, что этого парка нам не видать, как своих ушей. Тут из клубов дыма в нас полетела ручная граната — я и не подозревал, что русские так близко. Что-то звякнуло, тут же в нас бросили еще несколько гранат. Один за другим гремели взрывы, едва они стихли, как истошно завопили наши раненые осколками солдаты. И сквозь их стенания до меня вдруг донеслись слова марша «Sturmartillerie», мне показалось, что его транслировали по радио. Откуда здесь могло взяться радио, мелькнула мысль. Вероятно, кто-то настроил рацию на тыловую частоту.

Русские бросали в нас странные жестяные банки, точнее, контейнеры. Падая, они извергали густой сине-зеленый дым, застилавший развалины зданий и вскоре плотной непроницаемой завесой окутавший все вокруг. Внезапно стало тихо, продолжала звучать лишь маршевая музыка по радио. Раздались свистки, тяжело забухали кованые подошвы сапог бежавших куда-то солдат. Я осторожно выглянул из-за груды красного и белого кирпича. Словно привидения, из серо-зеленой пелены дыма выныривали десятки фигур — на нас со всех ног устремились русские. Кто-то попытался открыть огонь, и я опустошил несколько обойм в надвигавшуюся на нас людскую массу. Не успел я вставить новую, как мимо меня пронеслись несколько русских солдат. Один из них, заметив меня, на ходу саданул прикладом винтовки мне по каске, и я тут же полетел наземь.

Не успел я подняться, как ощутил сильный толчок в спину, и тут же у меня на груди сцепились чьи-то лапищи в буро-зеленых рукавах. Удар под колени — и я снова оказался на земле. Русский солдат, навалившись на меня сзади, старался повалить меня, тем более что «Петрике» помогал ему. Из-за зажатой под мышкой винтовки я не мог обороняться, хотя отчаянно пытался вырваться из медвежьих объятий русского.

И вдруг русский, коротко ахнув, будто обмяк, повиснув у меня на спине. Обернувшись, я все понял. Оказывается, кто-то из наших мотопехотинцев всадил нападавшему штык в спину. Солдат СС смотрел на меня безо всяких эмоций. Я даже не успел поблагодарить его. Впрочем, время никак не благоприятствовало задушевным беседам — вокруг шла ожесточенная рукопашная схватка. Я попытался передернуть затвор винтовки, но не смог — затвор заклинило. Вероятно, от бесконечных падений на землю, а может, каменная пыль забила механизм, и он отказал. Как бы то ни было — я оказался безоружен!

Но за какую-то долю секунды я все же смог опомниться. Заметив в руках приконченного штыковым ударом русского винтовку СВТ-38, я, недолго думая, подхватил ее. На счастье, на ремне у русского висел и подсумок с патронами. Штык винтовки был примкнут, и я еще спросил себя: а почему он сразу не ткнул меня им в спину? Скорее всего, намеревался, но что-то ему в тот момент помешало. Окинув взором «Петрике», я заметил на корпусе рации глубокую царапину. Оказывается, моя рация спасла мне жизнь — русский пытался нанести мне удар штыком в спину, но, промахнувшись, попал в «Петрике».

Я пребывал в растерянности, не зная, что делать. Странное чувство одиночества охватило меня в гуще рукопашной — вокруг меня дрались не на жизнь, а на смерть мои товарищи, а я...

Из оцепенения меня вырвал крик о помощи. Кричал кто-то из наших, причем находился он в каких-нибудь двух шагах от меня. Но несмотря на то, что он был близко, мне показалось, что до него добрых пару десятков метров.

Я увидел сцепившихся в смертельной схватке нашего мотопехотинца и русского. Оба были без касок и с ножами в руках и пытались обезоружить друг друга. Лица обоих были перекошены злобой сражающихся за жизнь. Краем глаза заметив меня в какой-то момент, мотопехотинец сдавленно крикнул мне:

— Давай, действуй!

Я поднял винтовку, рассчитывая всадить штык в спину его противнику, но отчего-то не решался.

— Что сопли жуёшь! Бей! — выкрикнул мотопехотинец.

И я ударил. Штык на удивление легко вошел в тело русского. Тот сразу же выпрямился и попытался повернуть голову. Выпученными от боли и ужаса глазами он смотрел на меня, хватая ртом воздух, пытался крикнуть, но крика не последовало. Тут мотопехотинец высвободился от захвата русского, и не успел я опомниться, как он несколькими ударами кинжала с размаху добил его. Советский солдат, рухнув на колени, ничком свалился на битый кирпич, и еще некоторое время его полумертвое тело продолжало конвульсивно дергаться.

По грудам деревянных и каменных обломков я устало побрел вслед за мотопехотинцем. Словно по молчаливому уговору мы решили держаться вместе. Так-то лучше посреди хаоса рукопашной. Из висевшего на спине «Петрикса» раздавались слова команд, но я их просто не воспринимал. Не до них было — нужно было спасать собственную жизнь.

Тут кто-то из наших крикнул отходить на юг. На юг? А где здесь был юг? Не разглядев толстенного бревна, я споткнулся о него и солидно пропахал носом. Даже дыхание перехватило. Опомнившись, я поднял голову и увидел удалявшегося мотопехотинца — тот даже не обернулся. Поднявшись, я поковылял за ним. Ничего не оставалось, как следовать за своим товарищем. Залп из винтовки заставил меня залечь, и в ту же секунду до меня донеслась немецкая речь. Опасливо выглянув из-за груды обломков и битого кирпича, я увидел троих мотопехотинцев СС, тоже спрятавшихся за кучей каменного мусора у перекрестка. Но тут же в спину им ударила очередь из немецкого пулемета MG-38, прошив всех троих насквозь. Я не верил глазам! Тут же настроив «Петрике» на открытый канал, я доложил, что трое немецких солдат только что на моих глазах погибли от огня немецкого пулемета. Сразу отозвались несколько офицеров и командиров взводов и потребовали от меня указать точное местонахождение, где произошел инцидент. Точного местонахождения я не знал, но объяснил, что огонь из пулемета вели со стороны перекрестка. Не составляло труда засечь, где именно этот окаянный пулемет, потому что он строчил без умолку. Я объяснил, что из-за дыма здесь вообще хоть глаз выколи. Никто не взял на себя ответственности за произошедшее, тем не менее пулемет заткнулся. Как мне представлялось, тот, кто попал в мотопехотинцев, не мог не знать об этом, но, разумеется, распространяться не стал, рассчитывая, что в этой неразберихе никто не станет разбираться.

— Радист!

Я стал вертеть головой, пытаясь определить, откуда меня позвали, но так никого и не увидел.

— Кагер! — вновь донесся до меня голос, но уже другой.

Я пошел на звук, и тут меня втащили в полуразрушенное здание, где находились Годовик, Дитц и Губерт.

— Вся операция пошла прахом, — пробормотал Годовик.

Дитц не спорил.

— Остальные не появлялись? — спросил я.

Губерт красноречиво ткнул большим пальцем за спину.

— Алум с Крендлом в следующем доме. А вот где Акерман, не скажу.