Николай Егоров - Всадник на вороном коне

• Название: Всадник на вороном коне
• Автор: Николай Егоров
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Детская проза
• Год: 1983

Юные герои повести мечтают, как и все мальчишки, поскорее вырасти и совершать подвиги. Они порой попадают в самые невероятные ситуации, и только дружба, товарищество выручают их.

---

Трудным оказался этот первый день. А что дальше будет?

Спать надо, спать… Небось, это бессонница, стариковская болезнь. Еще такого не хватало. Спать надо, спать, уговаривал себя Юра, а сам все всматривался во тьму, вслушивался в нее.

Командир отделения сержант Ромкин еще не лег — он неслышно двигался по проходу между рядами коек. Когда сержант приблизился, стих шепот, и Юра понял, что шептались Жора Белей и Костя Журихин.

Сержант прошел мимо, Костя спросил:

— Жор, ты спать будешь?

— Самым добросовестным образом…

— А я не могу чего-то…

Ромкин услышал, вернулся:

— Солдаты не спят, а отдыхают. Вы и сейчас служите, выполняете прямые обязанности, — устало проговорил он. — Спите, хлопцы, утром все равно поднимут — спали не спали. Привыкайте сразу засыпать.

Он и сам умаялся, этот двужильный сержант.

Жора с Костей примолкли, и Юра услышал, как на своем языке тоскливо и ласково бормочет Фитцжеральд Сусян. Все «джан» да «джан». Видно, забылся и убаюкивает свою дочку-малютку. Жора иногда всхрапывал, но тут же замолкал. Костя спал беззвучно, словно и не дышал, но порой он вскидывался — шумно и резко переворачивался с боку на бок.

— Юр, ты спишь?

Это Прохор. Юре казалось, что он давно заснул. Даже завидно было: спит, хорошо ему.

— Ты проснулся, что ли? — спросил Юра.

— Не спал я… Как-то горько мне…

— Горько?.. Тебе?..

— Мне… Был бы дома, позвал бы мать: «Ма, дай джамбы…» Это наш калмыцкий чай — джамба. Принесла бы она пиалу остывшего чая. Отхлебнул бы и на боковую. Да нельзя. Хоть лопни, нельзя…

— Так мы в армии, а не где-нибудь. — Юра ощутил, что горечь, которую испытывает Прохор, передается и ему, попробовал воспротивиться ей: — Чего горевать?..

— Объяснять я тоже умный. Я сам понимаю… А все же… Слушай, давай я тебе стихи почитаю! — неожиданно предложил Прохор.

— Давай читай… Только — на своем!

— На своем? — удивился Прохор. — Ты же не поймешь…

— Попробую…

Прохор читал шепотом. Непонятный, непривычный язык звучал таинственно, словно не стихи читал Прохор, а заклинания произносил, звал кого-то, убеждал в чем-то.

Вдруг он замолк.

— Чего ты? — спросил Юра. — Давай еще!

— Понимаешь? — изумился Прохор.

— Мне кажется, что понимаю… Читай дальше…

— Ну, ты даешь! — Прохор улегся поудобнее и снова стал читать.

Прохор напористо произносил фразу за фразой, и Юре хотелось, чтобы эта непривычная и сильная речь звучала долго. А Прохор вдруг остановился и заговорил на русском:

— Я о степи стихи читал. Знал бы ты, что такое наша степь! Я вот столичный житель. Элиста — главный город Калмыкии, но небольшой и со всех сторон открытый — у нас воздуха, как нигде, больше, чем в любой другой столице мира. Но степь для меня дороже всего. Весной она вся в тюльпанах — горит. Летом — знойная, а в небе над ней жаворонки! Осенью степь задумчивая, ветер — будто поет былины. Зимой — суровая, человека испытывает без поблажек.

— Это ты сейчас так расписываешь. А отслужишь — осядешь в своей столице.

— Нет! Вот посмотришь — нет! В зоотехнический пойду. Чабаны, гуртоправы, табунщики все двенадцать месяцев в году — в степи. И я — с ними!..

Послышались шаги, и Прохор замолчал.

Юра оторвал голову от подушки. Кто-то шел вдоль стены. Вот он попал в полосу света, падавшую в окно. Это был командир роты капитан Малиновский. Он заложил руки за спину и оттого чуть сгорбился. Шел медленно, часто останавливался; дойдя до дальней стены, повернул обратно. И обратно шел очень медленно. И часто останавливался.

Юра опустил голову на подушку и на слух ловил шаги капитана — ждал, когда он уйдет. Долго ждал и, наверно, пропустил этот момент. Приподнялся, поискал — нет капитана. Едва слышно позвал Прохора — тот не ответил. Заснул…

Спят солдаты под одной крышей. Разное сводит чужих друг другу людей в одном помещении: детей — отдых в лагере, больных — лечение в одной палате, командированных — короткие часы сна в гостиничном номере. А у солдат — одна на всех спальня, как у братьев в семье. Им жить тут и нести службу. Может, и воздух особенный в этой казарме — братское чувство будто само рождается в душе, хотя сослуживцев своих едва-едва знаешь. Всего-то знакомства — два дня, один в пути и один здесь. А до этого у каждого хоть и короткая, но своя, не похожая на другие жизнь. Свои взгляды на то, чем теперь живут.

Вспомнилось, как спорили в вагоне. На соседних полках сбились бывший агроном Сусян и бывший токарь Белей, бывший строитель Козырьков и бывший рабочий телемеханического завода Журихин. Все недолго побывали там, откуда призваны в армию, а все равно — бывшие! Будущее ждало их, ребята думали о нем, порой причудливо. Всегда худо знаешь то, что кажется общеизвестным. Так и армейская служба.

Костя Журихин, горячий и нетерпеливый парень, раскинул руки, положил их на верхние полки, коршуном навис над Жорой Белеем. Тот еще и служить не начинал, а уже одного желает — на свой завод вернуться, к своим товарищам.

— А тебе и не обязательно любить армейские порядки! — наседает Костя. — С ними не целоваться — их соблюдать надо! Пока не отслужишь свое, ты живешь как бы в подвешенном состоянии…

Жора недовольно сопит:

— Это я — в подвешенном?

— Ты! Не я же!

— Я на заводе работал, у меня свой станок был! Свой!

— Был да сплыл! Чтоб учиться дальше и потом работать, чтоб обосноваться где-то и семью завести, надо отдать армии положенные два года. Это обязательно. Как детство. Как учеба в школе.

Жоре нечего было возразить, он досадливо мотнул головой:

— Сам ты вон — подвешенный!

Костя засмеялся, снял руки с полок, толкнул Жору:

— Подвинься…

Жора потеснился, Костя сел рядом:

— Полгода отработал я на телемеханическом. Отслужу свое — плюс армия, значит. Хорош стаж? Заслуженный стаж. По своей гражданской специальности махну в институт: принимай, аудитория, демобилизованного воина.

— Это тебе хорошо, — вздохнул Сусян. — А у меня жена дома, дочь. И назначение после техникума получил. Только бы работать…

— Ты один у нас такой. Нетипичный ты, — отбился Костя.

А теперь спят ребята, типичные и нетипичные.

Не коснулась их бессонница, стариковская болезнь. Видят они хорошие сны…

— Подъем!

Команда прозвучала оглушительно, словно кричали над ухом.

«Так я спал?» — удивленно подумал Юра.

По казарме, свежий, умытый, шел сержант Ромкин. Он был в майке, брюках и сапогах, но и в этой неполной форме был подтянут и аккуратен.

— Подъем, подъем! — благодушно поторапливал он, будто обещал что-то веселое и приятное.

Потом, после основательной зарядки и плотного завтрака, во время первого занятия по строевой, показалось, что сержант только этого и ждал, только об одном и мечтал — о том, чтобы научить свое отделение стоять.

Он был похож на скульптора, сержант Ромкин. Он лепил. Увлеченно и трудолюбиво лепил из рыхлых ребят настоящих, крепких и стройных, воинов. Порой взор его ускользал куда-то: сержант как бы сверялся с образцом, который жил в его сознании, с идеалом сверялся. На лице его появлялись то досада, то удовлетворение. Удовлетворение — редко, досада — часто: до идеала ребята не дотягивали.

Когда строевая подошла к концу, сержант с сожалением посмотрел на часы и сказал:

— На следующем занятии продолжим. Все равно научимся стоять красиво и удобно. Мобилизованно стоять. Вот я видел снимки в журнале. Турецкого солдата видел. Стоит он — и сразу видно: неграмотный, равнодушный, забитый. Американского видел. Тот сытый, самоуверенный, жадный… А мы с вами — советские солдаты. Стоим — и всем ясно: стоят храбрые и сознательные воины, ответственные за свою страну и мир на земле. Понимаете, что такое строевая стойка?

Учились стоять, а мускулы наработались, вроде позади полный марафон.

Но день только начинался, и впереди было второе занятие — по физподготовке. Проводил его лейтенант Чепелин. Когда пришли в спортгородок, он разрешил снять ремни, расстегнуть воротники.

— Подтягиваться будем. Сегодня у нас тренировка, однако заниматься надо с прицелом на зачет. Шесть раз подтянуться — удовлетворительно. Восемь раз — хорошо. Десять — отлично. Больше — все равно отлично… Показываю…

Он стал под перекладиной, поглядел на нее снизу, слегка подпрыгнул и недвижно повис. Как стальной.

— Обратите внимание на хват. И-и…

Неторопливо, без видимого напряжения он подтянулся раз, другой, третий. Сначала ребята загляделись, потом кинулись считать.

Двадцать раз подтянулся лейтенант! Двадцать! И лишь чуть порозовел и чуть слышнее дышать стал. Соскочив на землю, походил, потер ладонь о ладонь:

— Командиры отделений, приступайте к тренировке!

Жора Белей свободно подтянулся шесть раз и вернулся в строй.