Владимир Машков - Как я был вундеркиндом

• Название: Как я был вундеркиндом
• Автор: Владимир Машков
• Издательство: "Юнацтва"
• Жанр: Детская проза
• Год: 1982

Как школьник Сева Соколов сопротивлялся намерениям родителей и бабушки сделать из него вундеркинда…

---

Папа простонал. Он понял, что допустил промах. А мама, воспользовавшись папиной оплошностью, нанесла ему решительный удар.

— Целый день крутишься на работе, устаёшь, как собака, — пожаловалась она. — А вечером за вами убираешь, стираешь, готовишь… Неужели я не имею права хоть на несколько минут радости? Неужели я не могу пойти к Севе на собрание, чтобы услышать, какого прекрасного сына я воспитала?

Мама поняла, что папа повержен. Но насладившись победой, проявила великодушие:

— А почему бы нам не пойти вдвоём на собрание?

— В самом деле, — обрадовался папа. — Отличная мысль.

Он достал из кармана синий в красную полоску галстук и в одно мгновение завязал его.

Всё кончилось миром, и мама с папой отправились на родительское собрание, совершенно не подозревая, что их там ждёт.

Я захлопнул книжку, которую вовсе не читал, а лишь делал вид, что читаю. Теперь мне не было перед кем притворяться!

…Я могу во всех подробностях представить, как всё произойдёт на собрании.

Торжественные и гордые, мама с папой усядутся на первую парту, чтобы быть поближе к Клавдии Васильевне и чтобы не пропустить мимо ушей ни единого слова учительницы, когда она станет хвалить меня. Маму с папой не смутит, что Клавдия Васильевна чуть сдержаннее обычного с ними поздоровается и с некоторым укором поглядит на них.

Упоённые славой, скорее всего, мама с папой ничего не заметят и не почувствуют, что гроза надвигается.

Первый гром среди ясного неба грянет в ту минуту, когда Клавдия Васильевна, вместо того чтобы восхвалять их удивительного сыночка, начнёт превозносить Люду Тисович, которая всегда шла второй, следом за мной.

Но уверенность во мне так велика, что мама с папой решат, что Клавдия Васильевна просто изменила своему принципу и самое интересное оставила напоследок.

Тут они не ошибутся. И правда, самое потрясающее произойдёт в конце.

Подробно рассказав об успехах тех, кто получил пятёрки и четвёрки, Клавдия Васильевна скороговоркой сообщит о двоечниках и лентяях. Почему скороговоркой? Да потому, что родители двоечников и лентяев, как обычно, не пришли на собрание и некому было слушать, какие не очень хорошие дети у них растут.

И вот настал мой черёд.

Я даже зажмурился, потому что всё представил себе так ярко, словно сам сидел вместо мамы с папой на родительском собрании.

Клавдия Васильевна откашляется, наберёт побольше воздуха и, наконец, произнесёт:

— А теперь о Соколове. Я не знаю, что с ним произошло. За последние две недели Сева получил столько двоек и троек, сколько не получал за всю свою жизнь. Я не знаю также, что случилось с Севиными родителями. Я передавала, чтобы они зашли в школу, неоднократно писала в дневнике, но всё впустую…

И тут мама с папой вспомнят, что уже с месяц они не заглядывали в дневник сына. А чего заглядывать? Чтобы в сотый раз полюбоваться на мои пятёрки?

Правда, пятёрок давно не было. Всё моё время поглощала борьба с учителями, и я перестал делать уроки.

Заглянув случайно в мою тетрадку, Клавдия Васильевна ахнула. Целую неделю я не выполнял домашних заданий. Тогда Клавдия Васильевна и произвела первую запись в моём дневнике. А мама с папой, как известно, не заглянули в дневник.

Но самое ужасное произошло на открытом уроке. Как вы помните, открытый урок — это был единственный урок, на котором Клавдия Васильевна меня вызывала. Я вышел к доске, глянул на задачку и не узнал её. Просто таких задачек я никогда не решал. Ребята, наверное, решали, а я сидел и читал книгу. Я начал соображать, как же к ней подступиться.

А мне надо было не думать, а быстро решать. Я стал мямлить, нести какую-то чепуху, словно я не Всеволод Соколов, гордость и слава школы, а, например, Ситников.

Девочки, не сводившие с меня восхищённых глаз, в это мгновение решительно и бесповоротно выбросили меня из своих сердец.

А Клавдия Васильевна посадила меня на место и поставила двойку.

Наверное, про всё про это учительница рассказала на собрании. А может, и не рассказывала.

Просто моё воображение отказалось дальше работать. Я уже не мог представить, что говорили в оправдание мои родители, какими глазами глядели на них другие родители и что ещё сказала Клавдия Васильевна. Мои фантазии были прерваны вторжением грубой реальности. Мама с папой вернулись с родительского собрания.

На папу было больно смотреть. Таким подавленным я никогда его не видел. Ну, может, лишь в те дни, когда проигрывала его любимая команда.

Против ожидания, мама была спокойна. Она лишь бросила на меня гневный взгляд, от которого я весь сжался:

— Разговор отложим на завтра, а сейчас иди спать.

В постели я долго ворочался. Ничего не поделаешь — за свободу надо платить дорогой ценой.

Ну теперь маму с папой калачом не заманишь на родительское собрание. Теперь в нашей семье будет так, как в некоторых семьях. Там поступают двояко. Или никто из родителей не идёт на собрание, хотя кто-то из них идти должен, потому что собрание называется родительским. Или родители вместо себя посылают бабушку, дедушку, а то и хуже того — старшего брата, старшую сестру ученика, хотя они никакого права не имеют приходить на собрание, которое называется родительским.

НУЛЬ БЕЗ ПАЛОЧКИ

Я открыл дверь, и у меня испуганно забилось сердце. В доме было ужасно тихо. Ни в одной из комнат не горел свет, хотя за окном сгущались сумерки. Может, родители куда-нибудь ушли?

На цыпочках я пробрался по коридору, заглянул в большую комнату, и у меня ещё сильнее застучало сердце.

В комнате были мама с папой и бабушка с дедушкой. В сумерках не очень-то разберёшь, но я увидел, что сидели они, поникнув головами, явно чем-то опечаленные.

— Что случилось? — громко спросил я. — Почему вы не включаете свет?

Мама с папой и бабушка с дедушкой вздрогнули, зашевелились, но не сказали ни слова. Наконец дедушка подал голос:

— А и правда, Сева, зажги свет.

Я щёлкнул кнопкой выключателя. От яркого света мама и бабушка зажмурились, папа прикрыл ладонью глаза, а дедушка расплылся в улыбке и радостно потёр рукой лысину. Дедушка любил, когда светло.

Но если они все дома, то выходит, что с ними ничего не случилось. Ну, а всё-таки, что произошло?

— Итак, у тебя нет никаких талантов?! — то ли спросила, то ли сообщила мама.

— Ну, отец, не ждал я от тебя такого финта, — папа страдальчески сморщился, как будто пропустил левый прямой в челюсть. — Знаешь, как это называется? Удар ниже пояса.

— Столько потрачено сил и денег, — бабушка всплеснула руками. — И всё насмарку.

Фу, гора с плеч. Значит, все живы-здоровы… Теперь всё понятно. Мои учителя сообщили моим родным, что я никакой не вундеркинд, а самый обыкновенный третьеклассник, каких хоть пруд пруди или набирай класс за классом.

Я достаточно хорошо знал моих учителей и потому мог представить, как всё произошло.

Валентина Михайловна, которая разрывалась между учениками и больной Юлей, вероятней всего, позвонила и сказала:

— У Севы очень средние данные. Я пыталась развить его слух, есть сдвиги, но весьма скромные. Сева перегружен занятиями, поэтому освобождение от музыки пойдёт ему лишь на пользу.

Лев Семёнович договорился с моей помощью о дне и часе, когда его сможет принять бабушка. В назначенное время он явился — строгий чёрный костюм, галстук-бабочка трепещет под кадыком, бледное, оттого и более торжественное лицо.

— Как ни грустно сознавать, — произнёс, вполне вероятно, Лев Семёнович, — но на старости лет я потерпел фиаско. В одну реку нельзя войти дважды, как справедливо утверждали древние. Дар педагога, учителя — дар бесценный, и не каждому дано им владеть, поэтому позвольте мне откланяться.

Лев Семёнович шаркнул ножкой, а рукой сделал такое движение, как будто галантно помахал широкополой шляпой с перьями.

Бабушка долго и мучительно соображала, в чём смысл слов старого дипломата, а потом робко призналась:

— Лев Семёнович, дорогой, я ничего не понимаю… Объясните по-человечески…

Я представляю, как расстроился учитель. Ему казалось, что он выразился изящно, а теперь приходилось обыкновенными словами растолковывать то, что и так всем ясно.

— Милая Елизавета Петровна, что тут непонятного? Просто-напросто я оказался никудышным учителем. Я не только ничему не научил Севу, но я разучил, отучил его от того, что он знал. Севины знания английского сейчас ниже, чем они были тогда, когда я стал с ним заниматься. Теперь вам всё ясно?

Бабушка кивнула. Теперь ей было всё ясно.

Пожелав бабушке крепкого здоровья, а мне — настоящих учителей и больших успехов, Лев Семёнович удалился.

А перед визитом старого дипломата был телефонный звонок от Александра Александровича.

А ещё раньше я чуть не утонул в бассейне, и о занятиях плаванием не могло быть и речи.