Борис Раевский - Товарищ Богдан

• Название: Товарищ Богдан
• Автор: Борис Раевский
• Издательство: «Дет.лит.»
• Жанр: Детская проза
• Год: 1969

В этой книге собраны рассказы о самых разных людях: о стойких революционерах, о мужественных солдатах, о замечательных спортсменах и о наших советских ребятах. И все-таки они связаны друг с другом. Потому что у каждого человека бывают в жизни такие минуты, когда подвергаются испытанию его воля, решительность, честность.

Как поступит герой рассказа в положении, требующем от него напряжения всех физических и душевных сил? И как бы на его месте поступили вы?

---

— Тетя Маша-то слава богу. У нее ужасные мигрени были. Теперь прошли. Чудесные порошки доктор прописал. А вот с дядей Колей — беда…

— Беда? — переспросил Исай, стараясь голосом передать крайнее волнение.

— Совсем плохо, — махнула рукой невеста и стала рассказывать длиннющую историю о том, как этот мифический дядя Коля полез на крышу своего домика, там ветром кровлю оторвало, ну и свалился, сломал два ребра и ногу. Теперь вот в больнице…

— Ай-яй-яй, — качал головой Исай.

Пока все шло хорошо. Тюремщик, бродя меж решетками, слышал, как они беседуют.

«Про дядю и тетю. Это пожалуйста, это дозволено».

«Умница!» — с нежностью подумал Исай о своей «невесте».

Только одно беспокоило его: в руках у «невесты» ничего не было.

«Так и будем толковать про дядю Колю и тетю Машу? — нахмурился Исай. — А передача где? Почему руки пустые?»

Исай был молод и неопытен. А Бабушкин забыл предупредить его, что в тюрьме нельзя просто из рук в руки передать пакет с продуктами. А вдруг в передаче что-нибудь запретное?

Тюремщики берут передачу на досмотр и, только тщательно проверив, отдают ее заключенному.

Невеста, очевидно, заметила беспокойные взгляды Исая.

— Передачу я принесла, — сказала она. — Тебе скоро вручат. Там много еды, есть даже колбаса. Очень вкусная. Целый круг!

— Спасибо, — обрадовался Исай.

Кормили в тюрьме плоховато, и передача была очень кстати.

— А как моя сестра? — спросил Исай.

— Густа Сергеевна хотела прийти, но должна была срочно уехать, — сказала «невеста».

Заметив на лице Исая тревогу — не арестована ли Густа? — она поспешно добавила:

— Нет, нет, вполне здорова…

Потом опять заговорила о передаче, перечислила все продукты в ней и опять похвалила колбасу.

«Вот заладила», — подумал Исай, искоса поглядывая на тюремщика.

За три минуты до конца свидания надзиратель сказал:

— Время истекает. Прощайтесь.

Невеста словно только и ждала этого сигнала. Сразу заплакала. И здорово — слезы так и полились.

…Исай вернулся в камеру.

— Ну, как невеста? Понравилась? — шутливо спросил Бабушкин, когда захлопнулась дверь за надзирателем.

— Да ничего. Подходящая невеста, — ответил Исай. — И толковая, видать. Прямо актриса. Про дядю Колю художественно изобразила. И слезу вовремя пустила. Только вот в конце… Оплошала… Невесте про любовь положено, а она — про еду да про еду…

5. Передача

Вскоре в камеру принесли передачу: маленькую корзинку, полную продуктов. Там был и пышный пирог с капустой, и толстый розовый кусок сала, и сахар, и яблоки. И целый круг колбасы. А на самом дне корзинки — пара белья.

Тюремщики все тщательно осмотрели. На это они были мастера! Пирог разрезали на несколько кусков: не запечено ли внутри что-нибудь запретное? Сало тоже разрезали пополам. Голову сахара разбили. А в белье все швы прощупали: не зашита ли записочка?

— Ну, Иван Васильевич, сейчас попируем! — радостно потер руки отощавший на жидких тюремных харчах студент.

— Попируем, но не сейчас, — сказал Бабушкин. — Станьте к двери, закройте «глазок».

Исай пожал плечами: это еще к чему? Но послушно подошел к двери и головой заслонил «глазок».

Бабушкин выложил из корзины все продукты на стол. Взял аппетитный румяный кусок пирога и стал ручкой ложки резать его на мелкие клочки. Ножа узникам не дают. Кусочки капусты посыпались на стол. В камере вкусно запахло.

«Интересно! — встревожился Исай. — Как же потом есть?»

Рот у него сразу наполнился слюной.

— Иван Васильевич, вы все будете так? Кромсать? — спросил он.

— Ага.

«Нет, — подумал Исай. — Это не дело».

Шагнул к столу. «Что бы съесть?» Увидел колбасу. Вспомнил, как нахваливала ее невеста. Взял круг и вернулся к двери. Заслонил «глазок» затылком, а сам стал жевать колбасу. От целого круга.

— Осторожно! — предупредил Бабушкин.

— Что — «осторожно»? — не понял студент.

Какая-такая нужна осторожность, когда ешь колбасу?!

Вдруг как вскрикнет:

— Ой, зуб!..

— Я ж говорил, — Бабушкин забрал у студента колбасный круг, содрал кожуру и переломил. Из разлома торчал острый конец маленькой, тоненькой, как проволока, стальной пилочки.

Через два дня в камеру вновь вошел надзиратель.

— Заботливая у вас невеста, — сказал он Исаю, кладя на нары объемистый сверток.

Теперь Исай уже не хватал ни колбасу, ни печенье. Отошел к двери, заслонил «глазок». Бабушкин снова стал кромсать и крошить продукты. Из буханки хлеба извлек пилочку.

— Английская, — сказал Бабушкин, внимательно осматривая ее.

Исай тоже повертел в руках пилочку. Такая маленькая, тоненькая, такая хрупкая на вид… Неужели Бабушкин намерен двумя такими крохотными пилочками перерезать решетку? Смешно! Вон прутья в ней какие: восемь штук, и каждый в палец толщиной!

На столе теперь вместо продуктов возвышалась лишь гора крошек, кусочков.

— Унылая картина, — Исай печально оглядел это месиво. — Давайте все же закусим.

— Закусим, — согласился Бабушкин. — Но раз уж вы заслонили «глазок», постойте там еще минутку.

Бабушкин сел на нары, снял с ноги сапог, сунул руку в голенище и стал аккуратно отдирать стельку.

Исай расширенными от удивления глазами следил за каждым его движением.

«Сам ведь еще вчера хвастал своими сапогами: добротные, хромовые. А теперь рвет?!»

Стелька поддавалась медленно.

— Давайте помогу?! — шутливо предложил Исай. — Пока вы калечите правый сапог, я изорву левый!

Бабушкин не ответил.

— А может, это какой-нибудь фокус? — не унимался студент.

— Вот именно! — сказал Бабушкин. — Ну, глядите! Опля! — и он, как заправский фокусник, вдруг выдернул из-под стельки еще одну, третью пилку.

— Собственного производства, — сказал Иван Васильевич. — Мастерил на совесть…

— Ничего не понимаю, — втянув голову в плечи, развел руками Исай. — Откуда у вас в сапоге пилка? Вы же говорили, что вас арестовали неожиданно, на собрании. Так вы что — всякий раз, как идете на собрание, запихиваете пилку в сапог?

— Революционер всегда должен быть готов к аресту, — ответил Бабушкин. — Так меня учил один мудрый человек. А как подготовиться к тюрьме? Я думал-думал и решил — очень может пригодиться пилочка. Сам сработал ее, сам закалил. Но как пронести в камеру? В пиджак зашить? Найдут. В рубаху? Тоже прощупают. Вот я и надумал: оторвал стельку, уложил пилочку и снова стельку приклеил. Так и топал целый год, с пилкой в сапоге.

— И не мешала?

— Нет. Пилочка тоненькая. Улеглась там, под стелькой. Я постепенно про нее и забыл. А когда арестовали, жандармы уж как обыскивали. Да не нашли.

6. Восемь ночей

Ночью Бабушкин и Исай не спали. Отдали лампу надзирателю.

Долго лежали в темноте молча, с открытыми глазами.

Постепенно тюрьма затихла.

Тогда Бабушкин бесшумно встал. Постоял так, в одном белье, настороженно вслушиваясь в тишину. Потер пилку кусочком шпика, чтоб не визжала, придвинул табурет к стене; стоя на нем, принялся беззвучно пилить оконную решетку.

Исай — тоже в одном белье — дежурил у двери. Надзиратели — опытные, хитрые. У них войлочные туфли, чтоб неслышно подкрадываться к камерам. Надо быть начеку. Чуть раздавался малейший шорох в коридоре, Исай тихонько кашлял. Оба узника стремительно, но бесшумно залезали под одеяла, притворяясь спящими.

Окошко, как назло, было высоко, под потолком. Восемь вертикальных прутьев. Бабушкин стал пилить первый прут, в самом низу, у подоконника.

Тянуться к окну — трудно. Быстро затекали поднятые вверх руки. Через каждые пять-десять минут — вынужденная передышка.

Пилки были мелкие, маленькие. Такими тонкие ювелирные вещички резать, а не массивные тюремные решетки. И главное — зажать пилку не во что. Приходится держать ее прямо в руках. Бабушкин был опытным слесарем, но все же и у него скоро стали кровоточить пальцы на обеих руках.

Но он пилил. Делал краткие передышки и опять пилил. Смазывал горячую пилку салом и снова пилил.

Исай стоял у двери. Губы его шевелились, словно он шептал молитвы. Его бил озноб. Или это в камере так холодно? В одних носках на каменном полу?

Металлический прут поддавался медленно. Всю ночь трудился Бабушкин: перепилил всего один прут и то не до конца. К утру пилка тихонько хрустнула, и в руках у Ивана Васильевича оказались два обломка.

— Так я и знал! Так я и знал! Так я и знал! — взволнованно метался по камере Исай. — Безнадежно! Одна пилка на один прут. А в решетке-то восемь! Пилок не напасешься!

— Наверно, плохой закал, — сказал Иван Васильевич. — Авось другие лучше.

Уже рассветало. Бабушкин тряпкой тщательно стер железную пыль с решетки. Подмел пол возле окна.