Ариадна Громова - Кто есть кто (фрагмент)

• Название: Кто есть кто (фрагмент)
• Автор: Ариадна Громова
• Жанр: Научная Фантастика

---

Ну, понимаете, когда серия идет впустую, никаких толковых результатов...

- А у вас теперь именно такое положение дел?

- Нет, не то чтобы... Но все же есть о чем призадуматься.

- Вы сказали, что нормально работали до конца дня. А потом что было?

Мне стало неловко. Чего я, в самом деле, распространяюсь о нормальном поведении Аркадия, когда все не очень-то нормально выглядит, если посмотреть со стороны?

- Я хотел остаться в лаборатории вечером, поработать, но Аркадий со мной поссорился. Он нарочно затеял сцену: по-моему, просто хотел выставить меня из лаборатории, - выпалил я одним духом, чтобы поскорее с этим разделаться.

Линьков не стал спрашивать, считаю ли я и это нормой, а только поинтересовался, часто ли я остаюсь в лаборатории по вечерам. Я ответил, что вообще часто, но в последнее время несколько реже. И замолчал. Вдруг на меня опять накатила слабость, все перед глазами поплыло. Линьков, по-моему, это заметил, но что ж ему было делать? Служба есть служба. Он спросил: а как Аркадий? Я сказал, что Аркадий и в последнее время почти все вечера просиживал в лаборатории.

- Это вызывалось необходимостью? - осведомился Линьков.

- Да как сказать... Никто нас, конечно, не заставлял, скорее даже наоборот... Но мы с ним занялись одной проблемой - наполовину в порядке личной инициативы... Ну, вот и...

- Вы с ним? - переспросил Линьков. - То есть это была ваша совместная работа? Чем же тогда объяснить, что вы как раз в последнее время реже оставались в лаборатории?

- Личные обстоятельства - вяло пробормотал я.

- А Левицкий как к этому относился? Вы с ним не ссорились из-за ваших частых отлучек?

- Нет... Но вообще мы с ним за последний месяц несколько отдалились друг от друга...

Все получалось до крайности нелепо, и я это понимал даже в своем угнетенном состоянии. К чему эти категорические заявления насчет невозможности самоубийства, когда тут же выясняется, что мы с Аркадием за последний месяц мало виделись, даже в ущерб совместной работе, и что накануне смерти он вел себя довольно-таки странно, а я понятия не имею почему, да еще и пытаюсь утверждать, что это-де вполне нормально. Я-то сам все равно был уверен, что Аркадий не мог покончить самоубийством, но если ничего не можешь доказать и все выглядит как раз наоборот, то уж лучше не трепаться и не делать всяких торжественных заявлений. Конечно, Линьков тут же заметил, хоть и очень мягким тоном, что, возможно, как раз за этот месяц в жизни Аркадия произошли какие-то важные перемены, оставшиеся мне пока неизвестными, и я ничего не мог по существу возразить. Сказал только, что ведь все же знаю Аркадия не первый год, да и этот последний месяц мы с ним работали с утра до вечера вместе каждый день, а то и вечер, так что вроде бы я должен был заметить, если что серьезное...

- Всякое бывает, знаете ли, - сказал на это Линьков. И, помолчав, спросил: - А вы с ним часто ссорились? Не только в последнее время, а вообще?

- Аркадий с кем угодно мог в любую минуту поссориться, в том числе и со мной. Он вспыльчивый, резкий, если что ему не понравится, он немедленно об этом доложит, без всяких церемоний, - в полном соответствии с истиной объяснил я.

- Нелегко вам, должно быть, с ним приходилось, - вежливо и как бы между прочим заметил Линьков.

- Я-то к нему привык. Вот те, кто его мало знал, те иногда здорово обижались.

- Значит, у него было немало врагов, - задумчиво отметил Линьков.

- Какие там враги! Ну, просто обижались на него люди, а потом проходило это.

У нас ведь особые условия, они... ну, как-то сплачивают людей, всякие мелочи легче забываются, когда все заинтересованы работой на полном серьезе.

- Об условиях работы в институте мы поговорим позднее, - сказал Линьков, - а пока я хотел бы выяснить вот что. Значит, у вас создалось такое впечатление, что Левицкий нарочно затеял с вами ссору, чтобы выставить вас из лаборатории?

- В общем, да, - неохотно подтвердил я. - И, главное, ни с того ни с сего, будто спохватился в последнюю минуту, что нужно от меня отделаться.

- А он знал, что вы собираетесь остаться в лаборатории, или вы ему об этом сказали в последнюю минуту?

Вот именно, что Аркадий не знал об этом, а как только узнал, начал на меня орать, что я ему все записи перепутал и что не будь у него дублирующих кратких пометок в записной книжке, так я бы ему месяц работы погубил, что я это либо умышленно делаю, из мещанской злости, на которую он раньше, правда, не счел бы меня способным, но вот поди же... либо у меня мозги теперь не тем заняты, чего он тоже от меня никак не ожидал. Это был довольно некрасивый намек на мои отношения с Ниной; я, признаться, рассердился и тоже несколько повышенным тоном ответил, что насчет мещанских чувств, мол, чья бы корова мычала... ну, и так далее. Сейчас я был совершенно уже уверен, вспоминая эту сцену, что Аркадий нарочно старался меня посильнее разозлить, чтобы я пулей вылетел из лаборатории, и, конечно, своего добился. Но мне уж очень не хотелось объяснять Линькову насчет Нины и всего прочего, а потому я ответил неопределенно, что, дескать, точно не помню, но вроде бы я заранее Аркадия не предупреждал о своих планах на вечер.

- И у меня такое впечатление, что он вовсе не сердился на меня, а просто очень хотел почему-то остаться в лаборатории один, - добавил я.

Линьков задумчиво посмотрел на меня и поправил очки.

- Вы думаете, что он кого-то ждал? Так я вас понял?

- Примерно так, - неуверенно подтвердил я. - Хотя я абсолютно не представляю, кто мог прийти к нему в лабораторию вечером.

- Кто-нибудь еще оставался вчера в институте, не знаете?

- Не знаю. Но какие же могут быть у Аркадия секреты от меня с нашими сотрудниками?

- Мало ли, - возразил Линьков. - А если он с девушкой хотел встретиться?

Соображение это было в принципе правильное, но в данном случае никуда не годилось. Во-первых, ни одна из наших сотрудниц Аркадию даже приблизительно не нравилась, а, во-вторых, если б такое свидание и вправду было намечено, то Аркадий не стал бы так уж упорно скрывать от меня этот интересный факт своей биографии. То есть он не стал бы бахвалиться, конечно, и не назвал бы имени - это элементарно, однако, я уверен, он дал бы мне понять, просто из мальчишеского самолюбия (которого у Аркадия всегда хватало!), что, мол, он уже свои дела устроил преотличным образом и не очень-то переживает из-за всей этой истории с Ниной.

Но я ничего этого Линькову не сказал, а только объяснил, что не с кем было Аркадию в институте свидания устраивать.

- Да в общем-то все это не имеет существенного значения, - сказал наконец Линьков. - Даже если Левицкий и собирался с кем-то встретиться, то встреча эта, видимо, не состоялась. А если кто и был у него в лаборатории, то все равно пока нет ни малейших оснований предполагать, что произошло убийство.

Кто же мог бы уговорить Левицкого, чтобы тот проглотил снотворное и лег преспокойно на диван, не пытаясь позвать на помощь? Вот в это уж действительно трудно поверить на уровне простейшей житейской логики.

Конечно, Линьков был прав: убийство было так же невероятно, как и несчастный случай, - все факты указывали на то, что Аркадий сам, добровольно проглотил смертельную дозу снотворного. Никакого другого истолкования всем этим фактам нельзя было подыскать. И все же... нет, ничего я не мог с собой поделать!

- Как хотите, а не могу я в это поверить! - решительно заявил я Линькову. - Слишком я хорошо знаю... знал Аркадия. Не мог он покончить самоубийством!

Линьков с сочувствием поглядел на меня, но ничего не сказал.

На этом мы с Линьковым пока расстались. Он пошел по институту "выяснять некоторые детали", а я направился к своей лаборатории, хоть меня прямо ноги отказывались туда нести.

Аркадия уже увезли, лаборатория была заперта, я открыл ее ключом, который утром, еще ни о чем не зная, взял в проходной, с трудом шагнул через порог и стал тут же у двери, не зная, что делать. Комната была пуста, чиста, и всю ее пронизывало быстрое слепящее трепетание солнечных бликов и теней листвы, видимо, ветер на улице усилился. Я стоял и смотрел на диван, где недавно лежал Аркадий, такой спокойный, почти довольный и от всего уже страшно далекий, и так мне было тошно и жутко, что словами не передашь.

Все в институте, конечно, уже знали, что случилось, по нашему коридорчику-тупику то и дело проходили люди, кое-кто останавливался у порога, пробовал со мной заговаривать, я, не оборачиваясь, почти механически отвечал: "Да, правда... Нет, не знаю. Ничего мне пока не известно... Нет, меня тут не было... Ребята, ничего я не знаю и ничего не понимаю. Да, потом, наверное, выяснится..." - и прочее в том же духе.

Не знаю, сколько я простоял вот так, давая краткие интервью через плечо.

Наверное, не очень-то долго, - ну, сколько ж можно вот так торчать на пороге собственной лаборатории, на виду у всех? Да и Нина вряд ли особенно медлила:

наверное, как узнала, что следователь разговор со мной закончил, так сразу кинулась меня разыскивать. Она почти втолкнула меня подальше в комнату, захлопнула дверь и стала прямо передо мной.