Хуан Марсе - Чары Шанхая

• Название: Чары Шанхая
• Автор: Хуан Марсе
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94145-333-7

Хуан Марсе — один из самых популярных писателей современной Испании — стал известен российскому читателю по книге «Двуликий любовник», выпущенной издательством «Иностранка» в 2001 г. Обладатель престижных международных наград, Марсе в 2005 г. вошел в число финалистов конкурса на премию Сервантеса, которую называют нобелевской премией по литературе испаноязычного мира

Роман «Чары Шанхая» удостоен Европейской литературной премии Аристейон и Национальной премии критики (1994) и экранизирован режиссером Фернандо Труэбой (премия «Гойя», 2002). Герои книги — одинокие романтичные подростки, мечтающие о чуде, и таинственный незнакомец, врывающийся в их тоскливый мир, сумасшедший философ и подпольщик, отправляющийся в Шанхай, чтобы уничтожить нацистского преступника, — все они становятся участниками захватывающих событий, которые происходят то в мрачноватых кварталах Барселоны, то в чарующем Шанхае.

---

Сеньора Анита продолжала сердито укорять Форката за упрямое молчание, а Денис тем временем переключился на Сусану.

— Что пригорюнилась? — спросил он и сокрушенно покачал головой. — Ну да, конечно, ты ведь его ждала… Ты и сейчас думаешь, что он за тобой приедет, ведь правда, детка? Мне очень жаль, но должен тебя огорчить: Ким никогда всерьез не думал о том, чтобы забрать тебя, хотя частенько говорил об этом. Ни тебя, ни твою маму. Ее он забыл еще до того, как мы с ним познакомились, и ни разу даже не вспомнил. Для него существовали только диктатура Франко да свободная Каталония, и ничего больше… — Он замолчал и устало потер веки, но в следующее мгновение я заметил, как в глазах его вновь вспыхнул мстительный огонек. — Но так было раньше. Может, сейчас он то и дело вспоминает свою дочурку.

Я присел на кровать и вскоре почувствовал, как пальцы Сусаны нащупали в складках одеяла мою руку и крепко ее сжали. Денис прошелся по комнате, закурил, приблизился к нам и, внезапно охваченный жестоким любопытством, принялся расспрашивать Сусану. Какого черта она решила, что ее отец отправился в Шанхай? Что может искать в Шанхае обозленный на весь мир бездомный бродяга, такой, как Ким или он, Денис? Неужто ей и сейчас хотелось бы встретиться с ним, после всего, что она узнала? Сусана не отвечала и не поднимала глаз; я понимал, что она не хочет, не может об этом говорить.

— Ну давай, детка, рассказывай, — настаивал он, — мы все хотим посмеяться, нам это пошло бы на пользу.

И тогда, видя, как она растеряна и смущена, я пришел ей на помощь и начал говорить — говорить за нее или, точнее, за нас обоих. Дрожащим от волнения голосом, но с необычайной решимостью, которая до сих пор вызывает во мне гордость, я принялся рассказывать о встрече Кима и Леви в Париже, о плавании «Нантакета» и о тайной миссии в Шанхае, о слежке за Чень Цзин, о вероломном коварстве ее мужа, а Денис, поставив ногу на перекладину кровати и опершись руками о колено, с большим интересом слушал, выспрашивая отдельные подробности, заставляя повторять имена — капитан Су Цзу, Крюгер, Омар, Ду Юэшэн, Чарли Вонг… Мне казалось, что я совершаю кощунство, что я их предаю. И еще я чувствовал, что мои слова бередят рану Форката. Время от времени я смотрел на него, прося прийти на помощь, защитить, но он, похоже, был где-то далеко. Потом послышался смех Дениса — странный, глухой, невеселый… И вдруг Сусана крикнула: хватит, идите все в задницу, а потом обняла кота и ничком повалилась на кровать, повернувшись лицом ко мне; глаза ее были открыты, но меня она будто не видела… Ее взгляд был устремлен в прозрачный, сотканный из волшебных слов мир, которого больше не существовало.

Денис смущенно склонился над ней и потрепал по волосам, бормоча извинения, а сеньора Анита, почти успокоившись, тихо спросила Форката, и в голосе ее звучала робкая надежда:

— А как же письма, открытки?

Ей ответил Денис.

— Нет ничего проще: почерк и подпись подделаны, он в этом деле артист. Настоящий художник.

Уже совсем стемнело, и когда Денис, похлопав Сусану по плечу, прошептал ей что-то на ухо, его лица почти не было видно, лишь огонек сигареты вспыхивал, на миг освещая четкий профиль. Не дождавшись, пока Форкат велит мне включить свет, — таков был наш ритуал, день за днем неизменно повторявшийся в один и тот же час, — я повернул выключатель, под потолком зажглась лампочка, и тогда он наконец убрал руки с рисунка и медленно поднялся из-за стола. Поравнявшись на пороге с сеньорой Анитой, он остановился и обернулся к Сусане; по-моему, он хотел ей что-то сказать. Он стоял неподвижно и прямо, спрятав руки в кимоно, и мне страстно хотелось, чтобы он хотя бы пожелал ей спокойной ночи, но он лишь покачал головой и перевел взгляд на Дениса. Некоторое время они смотрели друг на друга устало и беззлобно, словно вдруг вспомнили о старой дружбе и былых мечтах, которыми оба когда-то жили. Форкат кивнул на дымящуюся у Дениса в руке сигарету.

— Здесь не курят, — заметил он строго и, ничего не добавив, исчез в коридоре.

Сеньора Анита постояла еще несколько секунд в тяжелом раздумье, а потом медленно вышла вслед за ним; чуть позже до меня донеслись ее крики и плач. Денис затянулся в последний раз, бросил сигарету на пол и раздавил ее каблуком, после чего опять склонился над Сусаной, положив руку ей на плечо.

— Давай забудем все это, ладно? — сказал он. — Попытайся о нем не думать. Он всего лишь жалкий трепач, и больше ничего…

Тут он покосился на меня и сухо, хотя и достаточно деликатно кивнул, указывая на дверь. Я сделал вид, что не понял намека, и он пояснил:

— Катись отсюда, пацан. Уже поздно.

Незаконченный портрет, который Сусана хотела отправить Киму, чтобы он увидел ее такой, как ей хотелось, — в зеленом шелковом чипао на фоне залитой разноцветными лучами солнца террасы, — сиротливо лежал на столе вместе с коробкой карандашей, ластиком и точилкой. Я сунул его в папку, пробормотал «спокойной ночи» и ушел.

2

Нанду Форкат покинул особняк на следующее утро. Братья Чакон видели, как он вышел из сада со старым картонным чемоданом в руке и плащом, перекинутым через плечо. Они поздоровались и спросили, куда он идет, но он лишь мельком глянул на них в ответ. Стоял серый пасмурный день, Форкат пересек рыночную площадь и скрылся за поворотом.

Я узнал об этом к вечеру. Хуана и Финито на обычном месте, перед оградой, я не увидел, — оказалось, они переместились на противоположный тротуар.

— Это все из-за пижона, который вчера приехал, — сказал Хуан. — Он сейчас у Сусаны.

— Он нас прогнал, говорит, мы за ней подглядываем, — добавил Финито. — А потом спросил, есть ли у нас разрешение городских властей на уличную торговлю. Да кто он такой? Чего он сюда повадился, Дани?

— Это друг ее отца. Скажи, он явился до того, как ушел Форкат, или после?

— После.

— Я думаю, этот гад решил, что мы следим за ним, — сказал Хуан.

Жалюзи на террасе были опущены. В это время сеньора Анита обычно сидела у себя за кассой в кинотеатре «Мундиаль». Я позвонил в дверь, и мне открыл Денис — без пиджака, с сигаретой в зубах и в развязанном галстуке, болтавшемся на шее, как дохлая змея. Его иссиня-черные, зачесанные назад волосы были так густо залиты бриллиантином, что казалось, на нем парик Он сказал, что Сусана плохо себя чувствует и никого не хочет видеть по крайней мере недели две-три, так что спасибо за внимание и пока, пацан. И захлопнул дверь прямо перед моим носом.

Я пробовал навестить Сусану еще пару раз, но результат бы тот же: мне говорили, что Сусане нужен покой. Позже я узнал, что Денис в доме не жил, хотя приходил ежедневно, покупал на рынке фрукты, иногда рыбу и приносил сеньоре Аните с дочерью. Как-то жарким сентябрьским вечером он вышел из дома в майке, обмахиваясь газетой, пересек улицу и велел Финито купить флакон бриллиантина и массажный крем «Флойд», дав ему щедрые чаевые. В другой раз вынес две туфли разного цвета и отправил его в мастерскую поставить набойки, после чего Финито снова получил хорошие чаевые.

Той же осенью, ранним утром в хмурый дождливый понедельник, я с неохотой надел длинный серый плащ, который купила мне мать, и отправился на работу в ювелирную мастерскую на улице Сан-Сальвадор, куда меня взяли учеником. С той поры большую часть дня я колесил по всей Барселоне, повиснув на подножке трамвая — отдавал клиентам готовые заказы, относил их в гравировальную мастерскую или окантовщику, и на моей голове отныне красовалась пропахшая лаком зеленая кепка. Вопреки ожиданиям матери, подыскавшей мне эту работу, я не сделал ни единого эскиза брошки или кольца, и мои так называемые способности к рисованию вовсе не пригодились, зато к пятнадцати годам я знал Барселону как свои пять пальцев — все ее улицы и площади, трамваи и станции метро от Баррио-Чино до парка Поэль и от Сантса до Побленоу. Когда работы не было, я выполнял мелкие поручения тридцати работников нашей мастерской, сидевших за тремя длинными столами, либо стоял, заложив руки за спину, рядом с самым опытным мастером, наблюдая, как ловко орудует он крошечной ювелирной пилкой, плоскогубцами и молотком. Мое ученичество длилось два года, за неделю работы мне платили пятнадцать песет, и в конце концов я полюбил эту мастерскую, хотя первое время был уверен, что не выдержу там и двух недель.

Прошло почти два месяца — я сам не заметил, как быстро они пролетели, — и вот как-то вечером, в конце октября, когда мать пригласила к нам на ужин своего приятеля-фельдшера, я заперся у себя в комнате и по памяти закончил портрет Сусаны. Должно быть, это был для меня единственный способ вновь попасть на террасу, очутиться рядом с ней, увидеть ее еще раз; на моем рисунке Сусана походила на фарфоровую куклу, спрятанную в стеклянный футляр, куда не проникал ни зловонный дым трубы, ни ядовитый газ, с которым так одержимо сражался капитан Блай. Портрет мне понравился, и я решил отнести его Сусане. Я не был уверен, что она его возьмет и не пошлет меня к черту вместе с моей мазней, но по крайней мере у меня появился подходящий предлог ее навестить. И вот однажды воскресным утром я отправился к ней. Я был уверен, что дверь мне откроет сама Сусана или сеньора Анита. Братья Чакон давно уже не появлялись возле особняка. В саду я увидел кресло-качалку, рядом плетеный столик, на котором лежали журналы и стояла пепельница.