Олег Тарутин - Каким его запомнили

• Название: Каким его запомнили
• Автор: Олег Тарутин
• Жанр: Научная Фантастика

---

Стало быть, я уснул.

Потом наступил впускной день, особенно жданный всеми после долгого карантина по гриппу.

С утра я прямо-таки не мог узнать своего соседа. Иван Семенович подмигивал мне, пошучивал, громко напевал. На всю палату он рассказал лихой анекдот на медицинскую тему, а потом еще хлеще — на тему семейную, и хохотал вместе со всеми.

— Друзья мои! — громко ораторствовал он. — Забудем все неприятное, будем думать только о хорошем! У каждого из нас тут свои недуги, и ну их к черту! Не будем же, друзья, расстраивать близких своими временными занудными болячками! Пусть от нашей девятой гвардейской палаты исходит эманация бодрости! Спокойствие близких-превыше всего, согласны, друзья?

Палата загалдела одобрительно.

— Одноглазые, смотреть в оба! — крикнул кто-то от окна.

— А Семеныч-то у нас орел, мужики! — подхватил второй.

— Эманация бодрости, гы-гы!

— Народный трибун!

— Так поступают советские калеки!

— Значит, договорились, друзья? — обрадованно подытожил Иван Семенович. — Ни охов, ни вздохов, особенно в присутствии представительниц прекрасного пола. Девиз наш — бодрость!

Под смешки и шуточки развеселившегося коллектива, довольно мурлыча что-то, сосед мой побрился вслепую, тщательно водя электробритвой по лицу. Затем он придирчиво ощупал щеки и подбородок, освежился одеколоном, удовлетворенно крякнул, вытянулся на койке, а потом повернулся в мою сторону.

— К вам, Саша, у меня особая просьба, — тихо проговорил Иван Семенович, — очень я надеюсь, что не откажете.

— Это по части бодрости и здоровья? — спросил я его с мрачной иронией.

— Да, Сашенька, именно, — кивнул сосед. — Я понимаю, понимаю ваше состояние, дорогой мой. Конечно ж, не до шуточек вам теперь. Хотя-ну голову на отсечение-уверен я, что все у вас будет хорошо!

— Вашими бы устами… — усмехнулся я.

— Ей-богу, Саша, вот увидите! — горячо отозвался Иван Семенович, прижимая к сердцу руку. — Соберитесь с духом, прошу вас, как мужчину прошу, не думайте сегодня ни о чем скверном! Несколько этих впускных часов, будь они неладны! Всего-то чуть-чуть… — закончил он просительно.

— Да в чем дело-то, Иван Семенович?спросил я, раздраженный такой непонятной его настырностью. — Что вы, собственно, так о всеобщей бодрости печетесь?

— Так ведь она сегодня может прийти, Машенька, — тихим криком отозвался Кошкин, приподнявшись на локте. И тоской налились его глаза. — Скорее всего, и придет она. Обязательно придет, — бормотал сосед. — Придет и увидит вас, такого… А ей нельзя видеть чужого недуга, поймите, Александр! Да что видеть! Ей и находиться рядом с чужой болью нельзя! Она снимет вашу тоску, а расплатится за это своим сердцем! Устраивает вас это?! — яростно шептал он. — Это же Машенька, преемница Геннадия Павловича Соловцева! Она же не может иначе!

Должно быть, вид у меня был настолько ошалелый, что Иван Семенович смущенно улыбнулся.

— Конечно же, трудно это уяснить так сразу, с бухты-барахты… Ишь, набросился на человека, хе-хе… Но, Саша! — страстно произнес сосед. — Клянусь вам, вы непременно поймете меня, когда я вам все расскажу! Сегодня же расскажу! А сейчас прошу только об одном: соберитесь с духом, отбросьте мрачные мысли, не печальтесь, пока она тут будет, ладно? И если бы вы еще и посмеялись чуть-чуть, Саша, поулыбались бы, разговорчик бы поддержали…

— Да я же ходячий, Иван Семенович, — напомнил я соседу. — Я же и внизу могу погулять, на лестнице покурить, в холле посидеть. Нет проблем.

— А коли кто к вам придет? — обрадованно возразил Кошкин.

— Так я их по дороге и встречу.

— Чудесно, Саша! Погуляйте, родной. Вот и халат ваш. Хороший у вас халат, Саша! А шлепанцы-то где? — засуетился сосед.

Я надел халат, нашарил тапки, присел на кровати, размышляя, не побриться ли на скорую руку.

— Здравствуйте, дорогие болящие! — как раз в этот момент раздался веселый девичий голос, и следом — нестройный и радостный хор ответных приветствий.

— Она, — одними губами шепнул мне Иван Семенович. — Ну!..

Из-за растворенной в нашу сторону двери вышла и остановилась, улыбаясь, девушка в белом халате внакидку, в мохнатом коричневом свитере, в вельветовых брюках. Это была та самая мотогонщица, я мог бы поручиться — она. Невысокая, сероглазая, улыбающаяся.

Чуть заметно прихрамывая, Машенька подошла к нашим кроватям.

— Здравствуйте, Иван Семенович, — сказала она, наклоняясь над моим соседом и ласково проводя ладонью по выбритой его щеке. — Заждались? Вот и кончился карантин. Рады?

Кошкин молча поцеловал ее руку.

— А у вас тут новенький? Здравствуйте! — улыбнулась и мне посетительница.

— Новенький, новенький, — оживленно закивал Иван Семенович. — Саша. Временно нетрудоспособный часовщик. Неунывающий молодой человек, весельчак, как, впрочем, и все тут. Саша, познакомьтесь — это Машенька, тоже выходец из здешних палестин. Вот какие красавицы тут водились!

Машенька, засмеявшись, протянула мне руку, я встал, придерживая полы халата, и мы поздоровались через соседову койку.

— А что с вами, Саша? — спросила меня девушка, и по тому, как пытливо она глянула мне в глаза, почувствовалось, что вопрос ее задан не из вежливости, не из праздного любопытства.

— Да ничего с ним особенного! — спешно и бодро вступил Кошкин.

— Полагаю, что ерунда, — сказал я, пренебрежительно махнув рукой. Еще пару-тройку анализов и — к родным часикам. Ну, извините, я вас покину (ох и не хотелось мне уходить!), пойду своих покараулю.

— И с Прохоровым там, не забудьте, партийку в шахматы сгоняйте, — подхватил Кошкин. — Он наверняка сейчас в холле…

Никакого шахматиста Прохорова я не знал.

Это была соседова импровизация.

Покивав и поулыбавшись остающимся, я направился к дверям, старательно демонстрируя молодцеватость и подтянутость, насколько это вообще возможно в халате и в шлепанцах.

У дверей я все же не выдержал и оглянулся.

Машенька без улыбки смотрела мне вслед. Губы ее были сжаты, одна бровь напряженно заломилась, лицо посуровело и чуть побледнело, словно бы в эту минуту решала она какую-то сложную, как на экзамене важную, задачу. Иван же Семенович с забытой на лице улыбкой, не бодрой уже, а жалко-отчаянной, тянул, дергал Машеньку за полу халата, точно спеша переключить на себя внимание девушки, помешать этой ее сосредоточенности.

Больше я Машеньки не видел. До самого обеда не возвращался я в палату. Я слонялся, курил, точа лясы с халатниками, и на лестнице, и в вестибюле; я смотрел телевизор и даже, совсем для себя неожиданно, сыграл партию в шахматы с Прохоровым. Действительно оказался такой больничный гроссмейстер, резво прихромавший в холл на костылях с веселым криком: "Ну, кого я сегодня деру, голуби?" Драл он поголовно всех: как уселся за столик, удобно пристроив гипсовую ногу, так уж и не вставал, похохатывая и срамя побежденных соперников.

Потом поочередно были у меня посетители: сначала брат, а потом сослуживица-милая общественница с веселым нравом и самостоятельной судьбой.

И все это время на душе у меня было не то чтоб радостно и безоблачно, но уж, по крайней мере, не сумрачно и не тоскливо, как все дни в больнице. Точно в самом деле вдохновил меня призыв Ивана Семеновича: "Бодрость и еще раз бодрость!"

В таком приподнятом настроении, нагруженный кульками и свертками, возвратился я в палату, в нашу нишу.

Машеньки не было. Иван Семенович читал, отвернувшись к стене.

— Ну, как ваше ничего? — бодро проговорил я ходовое больничное приветствие.

Сосед аккуратно закрыл книгу, положил ее на тумбочку, медленно повернулся и глянул на меня пытливо и грустно.

— Повеселей стало? — спросил он.

— Вашими молитвами, Иван Семенович!

— Кабы моими… — вздохнул сосед. — Не моими, Александр, а ее молитвами… — Он мотнул головой на то место, где давеча стояла Машенька. — Эх, не успели вы уйти, Александр! Минутой бы раньше… А впрочем… — махнул он рукой. — Разве ж ей уберечься? Не вы, так другой, не другой, так третий. Преемница…

Сосед замолк.

Меня покоробили горестные недомолвки Ивана Семеновича. Опять он меня упрекает.

Утром ему мое плохое настроение не нравилось, теперь вот хорошее не устраивает. Ему-то что?

— Не обижайтесь, Саша, — мягко проговорил сосед в ответ на мое неприязненное молчание. Он коснулся меня рукой. — Конечно, я не прав. Я же вам ничего еще и не рассказал, вы же не в курсе… Садитесь-ка, дорогой мой. Это не совсем обычная история, а вернее-совсем необычная. Кубасов вот, Гриша наш, не желает верить, фантастом меня называет, мистиком. А какой же я, к дьяволу, мистик? Вам, наверное, доводилось слышать, что в нашей больнице неожиданно умер посетитель? Стоял, понимаете, разговаривал, упал и умер. Слышали? Случилось это пятнадцатого августа, а был это мой друг. Вы знаете, что такое подвижник? В первозданном значении этого понятия? Ну так вот, Саша, этот человек — Геннадий Павлович Соловцев — и был избран судьбою на подвиг. Избран и обречен. Слушайте же…