Василий Белов - Кануны

• Название: Кануны
• Автор: Василий Белов
• Жанр: Современная проза

«Кануны» Василия Белова — первая книга многопланового повествования о жизни доколхозной северной деревни конца 20–х годов.

---

Одиночество и отсутствие запланированных на сегодня встреч были приятными. Он задумался, забыв погасить спичку. Огонь обжег пальцы. Стараясь быть объективным, Сталин снова вспомнил жену и улыбнулся: «Дура… Она просто дура, это во-первых. Во-вторых, она совсем не понимает, что его дело в миллион раз нужнее, чем все ее дела, взятые вместе. В-третьих… в-третьих, он еще не настолько стар, чтобы… чтобы не считаться с этим. Впрочем, все это ерунда. Чушь, недостойная того, чтобы терять время: ему хватает забот без этого».

Хорошее состояние духа приходило к нему всегда постепенно, тогда как гнев и несдержанность могли обрушиться неожиданно. Сегодня он был слегка взволнован предстоящей поездкой в Сибирь. Завтра необходимо покинуть Москву. Он, Сталин, сам, лично побывает на местах и выяснит положение дел, которые далеко не блестящи. Вчера он говорил с товарищами из хлебоцентра и комиссариата торговли. Эти головотяпы довели страну до ста миллионов пудов хлебного дефицита. Сегодня это была главная опасность. Перед ней отступают на задний план события в Бессарабии и кантонский расстрел. Международное положение страны не так уж плохо. Он, Сталин, не настолько глуп, чтобы всерьез верить в близкую интервенцию, хотя война в будущем, безусловно, неизбежна…

Он медленно ходил по ковру, играя потухшей трубкой. Легкая, необъяснимо дальняя тревога, какое-то неприятное чувство неуверенности шевельнулось в душе. Он усилием воли избавился от закипающего раздражения. Ему пришлось признаться перед самим собой, что это всю неделю замалчиваемое им чувство вызвано короткой, но обоюдно безжалостной стычкой с Кировым. Седьмого января, ровно неделю тому назад. Независимость и самоуверенное спокойствие Кирова были особенно заметны теперь, когда прошел кризис в партии, когда Лев Бронштейн разгромлен наголову. Киров ведет себя слишком независимо. Поэтому он не видит в разгроме троцкистов особой заслуги Сталина, хотя и не говорит об этом открыто. Но кто сделал больше Сталина в этом разгроме, в этой схватке с оппозицией? Они хотели бы превратить партию в лавочку, в институт благородных девиц. Они не понимают опасности благодушия, этот самодовольный ленинградский наместник и этот рыжий краснобай Бухарин! Вероятно, Троцкий был прав, обвиняя Бухарина в национализме и кулацкой идеологии…

Наливаясь решимостью, игнорируя какую-то неопределенную внутреннюю неловкость, он снял телефонную трубку и попросил соединить его с квартирой Бухарина. Телефон не ответил. Сталин положил трубку и подошел к окну. Вид соборного купола, снег и вся кремлевская тишина, ощущаемая даже сквозь толстые стены строений, вызвали в нем сентиментальное чувство. Русские — это… несомненно… великий народ, Россия — великая страна. И он, Иосиф Джугашвили, может, и впрямь чуть-чуть жалеет, что не родился русским. Но это совершенно ничего не значит. Партия поставила его у руля великой страны, а великий народ не может не сделать великих дел…

Он усилием воли погасил жаркий, поднимающийся в груди сентиментальный наплыв, он поглядел на Кремль, освежая ощущение ответственности.

Да, он действительно взял в свои руки безграничную власть, он действительно несколько груб, он действительно нелоялен порой к товарищам. Ильич был прав в этих аспектах личной характеристики. Но при чем здесь личные свойства? Он, Сталин, всего лишь слуга большевистской партии. И потому, что он слуга партии, он никому не позволит губить партию. Не позволит губить ее фракционной борьбой, не позволит разрушать ее лицемерными воплями о попранной демократии. Троцкий клеветал на партию, обвиняя ее в перерожденчестве и термидорианстве. Он трусливо уходил от трудностей практических дел, он хотел поссорить партию с русским крестьянством. Разве не было бы это равносильным гибели революции? Троцкий поплатился за свои преступления перед партией. И он, Сталин, и впредь сделает все необходимое, чтобы упрочить единство партии. Пусть только не мешают ему, пусть не ставят палки в колеса…

Вновь безрезультатно он позвонил Бухарину и усмехнулся в усы, вспоминая слухи о последнем, таком долгом романе Бухарина с Лариной. Бухарину, вероятно, важнее этот роман всех разногласий в Цека и дел в Коминтерне… Этот доморощенный специалист по крестьянству, видимо, забыл и о ста миллионах пудов хлебного дефицита…

Сталин снова задумался, он вспомнил недавнее письмо с Украины. Каганович писал о кулацкой опасности, объяснял плохой ход хлебозаготовок игнорированием классовой борьбы и правым уклоном, намекая на необходимость чрезвычайных мер. Этот всегда врал и запугивал. Вряд ли искренне и это письмо: Каганович преувеличивает опасность. Зачем? Ясно, что он ждет обострения борьбы в деревне. И рвется в Москву… Но факт остается фактом: кампания по хлебу позорно провалена. В чем же здесь дело? И где искать выход из создавшегося положения?

Сталин выбил пепел из трубки и закурил. Взял со стола вчерашний номер «Правды». Вторая передовая, подписанная М. Кантором, называлась «На пути к социалистическому земледелию». Сталин внимательно прочитал статью, подумал, потом взял карандаш и отчеркнул большой, заинтересовавший его абзац:

«Самым главным недостатком в отношении нашем к коллективному сельскому хозяйству было не ошибочное представление о конечных целях перестройки сельского хозяйства или о путях перестройки, а недоучет практической пользы, какую уже сейчас, в ближайшее время должно принести развитие коллективизации в сельском хозяйстве. Этот недоучет выразился в том, что у нас и теперь многие не знают, не представляют себе, какую роль могут сыграть колхозы в перспективе ближайших лет в разрешении таких вопросов, как организация хлебозаготовок…»

Сталин еще раз прочитал абзац.

В это время в кабинет без предупреждения вошел Бухарин. На правах давнишнего друга он нередко входил сюда без стука. Почесывая рыжеватую реденькую бородку, он быстрой, несколько нервной походкой приблизился к Сталину, сунул в его ладонь сухую интеллигентскую ручку.

— Здравствуй… — Сталин хотел всего лишь ответить на рукопожатие, но оно получилось одновременным.

— Что это ты сегодня? Кажется, юбилей у тебя осенью.

— Что? — Бухарин не понял вопроса. Вопреки всегдашней и довольно распространенной привычке носить блузу мастерового, он был сегодня в галстуке. Он не отозвался на замечание по поводу его предстоящего в этом году сорокалетнего юбилея. Подвижной, почти одного роста со Сталиным, он не усидел на месте, хрустя суставами пальцев, начал хмуро ходить по ковру. Сталин терпеливо и, как ему самому казалось, добродушно следил за ним. Бухарин прищурил обесцвеченные стеклами пенсне глаза:

— Сколько лет мы работаем вместе? Ты знаешь меня давно…

— Но в чем дело?

— Этот молокосос снова назвал меня фашистом! — Бухарин, заикаясь от возмущения, хотел что-то добавить, но, не зная, что еще можно сказать, развел руками.

— Кто? — пряча усмешку, спросил Сталин.

— Разумеется, Шацкин! Я требую разговора на Политбюро, требую положить конец клевете, этому левацкому произволу!

— Шацкин или Шацкий?

— Шацкин! — Бухарин ходил по ковру, продолжая ломать пальцы. — Не понимаю, почему мы должны терпеть это хулиганство? Ему не КИМом руководить, а конкурсом гармонистов.

— Надеюсь, Николай Иванович, обойдемся без Политбюро. — Сталин встал и начал ходить сам, как бы предлагая Бухарину сесть и успокоиться. — Вернусь из Сибири и лично займусь Шацкиным. Мальчишка зарвался. Кстати, был он седьмого ноября на площади?

— Шацкин не был на площади! — Казалось, Бухарина покоробил этот вопрос. — Больше того, он великолепно, как ты помнишь, громил Троцкого на съезде. Это не мешает ему обзывать меня фашистом. Совершенно в духе Бердяева…

— Шацкина, Николай Иванович, мы несомненно поставим на место, это не проблема…

Сталин выбил трубку в большую хрустальную пепельницу, вздохнул. Он не заметил пристального и долгого взгляда Бухарина, стекла пенсне смывали остроту этого взгляда. Сталин раздраженно и от этого со все более усиливающимся акцентом заговорил о ста миллионах пудов несобранного русского и украинского хлеба, упомянул о стабилизации движения на Западе и об угрозе военной интервенции.

Бухарин поморщился и перебил:

— Ты говоришь, что Шацкин не проблема? Но Шацкин и хлеб — это одна и та же проблема. Разве Троцкий не боялся как огня хорошего урожая? — Бухарин сел, накинул нога на ногу и сцепил на колене руки. — Левацкие штучки… Троцкизм у них в печенках сидит, эти молодцы пустят нас по миру, мы этого дождемся. Социализм без хлеба, что может быть смешнее?

— Ну… — Сталин улыбкой старательно скрыл раздражение. — Это еще посмотрим, с хлебом или без. Хлеб мы возьмем и будем брать во что бы то ни стало.

— Какой ценой? Ценой смычки можно взять все что душе угодно! — В голосе Бухарина звенела упрямая убежденность. — Напрасно ты едешь в Сибирь, надо разбираться здесь, в Москве. Да, именно здесь, в Москве, а не в Сибири!