Вениамин Шехтман - Инклюз

• Название: Инклюз
• Автор: Вениамин Шехтман
• Жанр: Фэнтези

---

Погони за нами, скорее всего, не было. Она, если и начнется, то только после того как черноволосые обнаружат, что мы натворили в их лагере. Однако пока что, нам необходимо было, чтобы дистанция между нами и возможной погоней оказалась максимально большой. Припасов у нас нет, пищу нужно добыть; после долгой скачки в виде медведей нам нужно отдохнуть, а ведь и отдых, и, тем более, промысел требуют времени. Ближе к закату мы с Браа обернулись людьми, чувствуя себя измотанными и глупыми: как всегда, когда время пребывания в чужом облике подходило к критическому.

Ступая по глубокому снегу натруженными ногами, я почти не думал. Единственное, чего хотелось — спать. И мы легли спать голодными, вырыв нору в снегу, и сбившись в кучу — способ не лучший, но вполне терпимый, когда людей больше двух. Среди ночи мы проснулись от холода — мороз усилился. Докопавшись до сухой травы, мы стали жечь ее прямо в нашей берлоге и немного отогрелись. Достаточно, чтобы продолжить путь. Не будь у нас новообретенного умения оборачиваться короткомордым медведем, мы никогда бы не осмелились идти по этим местам зимней ночью. Пусть волки и прочие хищные обитатели перешейка еще не голодали, как это будет ближе к весне, все равно, четыре человека с их слабым ночным зрением будут желанной и легкой добычей. Теперь же мы были самыми опасными (исключая мамонтов) в окрестностях: настоящие короткомордые, в отличии от нас — одиночки, вместе не путешествуют.

До рассвета мы шли, согреваясь движением, а когда стало ясно, что нам снова требуется перевоплотиться в людей, Иктяк и Нарга накопали травы, навили из нее жгутов и сделали костер, у которого мы могли отдохнуть, не боясь окоченеть. Причем, Иктяк повезло — она нашла обглоданный, но не дочиста, труп лисы, и мы смогли заглушить голод.

Чем дальше мы уходили от черноволосых, тем беспокойнее мне становилось. Ничего конкретного, просто как-то тягостно. И это, несмотря на то, что никакая погоня так и не объявилась. Ночевать в сугробах мы навострились так, что уже не мерзли, а Нарга была неизменно ласкова и неутомима. Однажды она спросила:

— Я смотрела, слушала, рассказывала старику. Ты знал?

Ее тяготила раздвоенность: она чувствовала, что предавала меня, но ведь тогда нас еще не связывала взаимная приязнь, она была и ощущала себя частью своего племени, а не нашей в нынешней крохотной компании. Я очень сочувствовал ей: совесть доносчика, если она есть, покоя ему не даст.

— Знал, — кивнул я, и больше мы к этой теме не возвращались.

Ожидая, что Браа и Иктяк за время совместного пути сблизятся, что было бы вполне естественным, я с интересом наблюдал за ними; однако никаких признаков взаимной симпатии не обнаружил. Глухая к языкам Иктяк, не освоила речи черноволосых, как и нашей, общаться с ней было крайне трудно. А Браа к этому общению и не стремился. Былой говорун, он стал куда молчаливее, и мог прошагать полдня, не вымолвив ни слова, и уж подавно не обращая галантного внимания на кроманьонку. Когда я сказал:

— Иктяк не нравится, потому что гадатель сказал мне лысую взять? Я не возьму, ты возьми, будет хорошо! — он помотал головой и ответил:

— Не возьму. Плохая. Не нравится. Никто сейчас не нравится, грустно.

Я попробовал его ободрить, пересилить его депрессию едой и разговорами, но напрасно. Не слишком вежливо Браа дал мне понять, что эти усилия — тщетны.

В одну из ночей, начавшихся приятно для нас с Наргой, и обычно для остальных, я был разбужен шаркающим звуком, доносившимся сквозь снежную крышу. Протянув руку, я потрогал Браа за лицо и убедился, что он не спит. Видеть я ничего не мог, но глаза его были открыты. Он тоже прислушивался.

Обернувшись лаской, я ввинтился в снег и вскоре высунул нос над поверхностью снега. Запах несомый ветром, был человеческим, но незнакомым. Вытянув шею, я огляделся. В свете звезд и полярного сияния были отлично различимы две небольшие фигуры двигавшиеся быстро, но странно. Они скользили по снегу, отмахивая руками и чуть переваливаясь с боку на бок. Когда фигуры приблизились, стало ясно, что это два низкорослых кроманьонца, одетых в ладно притянутые к телу тюленьи шкуры и волчьи башлыки. Они не разгребали ногами снег, как все, известные мне человеческие существа, а скользили по нему на широких полосах чего-то, в чем я заподозрил комбинацию дерева и китового уса. Несомненно, это были обитатели севера, не кочующие в поисках теплых мест, а постоянно живущие там, где зима бесконечна. Передний, принюхиваясь, шевелил головой ведомый запахом костра, который мы жгли в своей берлоге перед сном. Я был уверен в том, что это именно так. Будучи в тот момент лаской, я не чувствовал иных запахов, которые могло бы уловить скверное человеческое обоняние.

Решив, что визита гостей не избежать, я юркнул в снег, вернулся к Браа и, не оборачиваясь, куснул его за мизинец. Браа, поняв, чего я от него хочу, тоже обернулся лаской и вслед за мной выбрался из-под снега. Когда ночным посетителям оставалось пройти лишь несколько шагов до нашего укрытия, я обернулся человеком. Ледяной ночной ветер заставил меня поежиться, а пришельцы приняли это за разминку перед нападением. Они, не сговариваясь, молча упали на одно колено и выставили вперед тонкие короткие копья-гарпуны с костяными наконечниками.

— Зачем? Кто? — спросил я на языке неандертальцев, не особенно надеясь на успех. Затем повторил тоже на зыке черноволосых. Тот, что шел первым, ответил по-неандертальски, неприятно растягивая слова:

— Кто — не надо знать. Отдай грязную шкурку. Нет… не грязь. Маленькие узоры. Люди, как узоры.

Рисование не было сильной стороной моих нынешних соплеменников и в их языке слова "рисунок" попросту не было. Кроманьонец ловко выкрутился! Вот только отдавать ему что-либо я был совершенно не намерен.

Вглядываясь в лицо собеседника (странное, лишенное запоминающихся черт) я твердо сказал:

— Уходите. Не отдам. Станете брать — убью.

Сказал я это совершенно серьезно, эти кроманьонцы мне чем-то активно не нравились, словно и были средоточием той тревоги, что донимала меня.

Кроманьонец кивнул и, встав, пошел прочь. Его товарищ оказался не столь благоразумен и, взвизгнув, бросил в меня гарпун. Я упал в снег, пропуская оружие над головой, а Браа, обернувшись человеком, схватил кроманьонца за голову и отогнул ее назад так, что треснули позвонки. Браа был чуть выше, но втрое массивней, и кроманьонец в его руках только забился, как кролик, которому стукнули ребром ладони по затылку.

Я обернулся волком, ожидая, что мой недавний собеседник, успевший отойти на несколько шагов, бросится на помощь товарищу. Но тот только оглянулся и заторопился прочь. Браа хотел кинуться вслед, но я удержал его. Не знаю, почему, зря удержал.

Наутро тревога меня не оставила. Я настоял на том, чтобы в образе волка бежать впереди Браа и женщин, хотя уже делал это вчера, сегодня стоило бы отдохнуть. Как показало ближайшее будущее, поступил я правильно. Но с другой стороны, если бы в передовом дозоре был Браа, он справился бы не хуже.

Спасибо волчьему обонянию, в человеческом обличье я бы ничего не заметил. Но волчий нос издалека уловил запах прогорклого жира и человеческого пота, доносящийся из-под снега. Опрометью бросившись обратно, я предупредил своих спутников о засаде. Женщины остались на месте, а мы с Браа, обернувшись ласками, прошуршали под снегом вперед. Когда человеческий запах стал настолько явственным, что еще чуть чуть и мы уперлись бы в отлично замаскировавшихся, но только в расчете на людей кроманьонцев, мы быстро вернулись в людские тела, а следом за тем, два короткомордых медведя бросились на укрывшихся под снегом.

Кровь, ошметки тюленьих шкур и человеческих тел, розовый снег — все это взметнулось в воздух, а, когда осело, дело было сделано. Восемь кроманьонцев очень похожих на тех, что приходили ночью, были мертвы. Я не пострадал совершенно, а у Браа была разорвана губа под носом — кто-то достал его гарпуном. Попытавшись найти среди мертвецов того, что посещал нас вчера, я столкнулся с тем, что абсолютно не помню его лица. Зато нашелся один еще живой, хотя и едва-едва. Спросив его, зачем они подкарауливали тех, кто не сделал им ничего дурного, я ожидал услышать, что он сошлется на голод и не поверить. Но он не стал юлить:

— Убить обоих. Женщин взять себе, если хорошие. Приказал…

Кто именно отдал приказ, умирающий кроманьонец объяснить не мог, губы отказывались повиноваться. Тогда он зашарил рукой по груди и я, помогая ему, распахнул шкуру, ловко скрепленную множеством завязок. На груди кроманьонца висел костяной амулет — уменьшенное и упрощенное подобие идола черноволосых. Что ж все понятно. Хорошо, что мы никогда не оставались на перешейке надолго. Похоже, те, кто здесь задерживается, попадает под, скажем так, нехорошее влияние.

Мы двинулись дальше, и шли день за днем, удивляясь тому, что совершаем невозможное: проходим перешеек зимой, да еще и всего лишь вчетвером. Несомненно, этому мы обязаны тому, что обрели способность перевоплощаться в главного хищника здешних мест. А этим мы, в свою очередь, обязаны отваге и ловкости Пырра.