Владимир Набоков - Комментарий к роману "Евгений Онегин"

• Название: Комментарий к роману "Евгений Онегин"
• Автор: Владимир Набоков
• Издательство: Искусство-СПб / Набоковский фонд
• Жанр: Критика
• Год: 1998
• ISBN: 5-210-01490-8

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.

Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.

В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.

Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

---

Ни Овидий, ни Брантом, ни Казанова не были особо щедры или оригинальны в своем благосклонном мнении о женских ножках. Из более проникновенных французских поэтов можно процитировать Винсента Вуатюра, воспевшего «…deux pieds gentils et bien faits»[213] («Королеве Анне Австрийской» / Vincent Voiture, «A la reine Anne d'Autriche», 1644) и нескольких других; но в целом до эпохи романтизма (Гюго, Мюссе) с нежностью о petits pieds писали не слишком часто.

У Байрона в «Дон Жуане» (песнь 2, V и VI) есть банальное описание красавиц Кадиса: «…Одна лишь их походка заставляет колотиться ваше сердце…» и «…Слава Богу, я еще не придумал подходящую метафору…»

Английские перелагатели ЕО успеха здесь не добились: у прямолинейного Сполдинга здесь «три пары красивых ног женщин»; мисс Радин ударяется в энтомологию и обнаруживает «шесть милых ножек»; у Эльтона «три пары женственных ног» и «одна пара, которую я долго помнил»; а у мисс Дейч помимо «ножек» откуда-то берутся «прелестные конечности» и под биение ее сердца «две ножки бегут к своему возлюбленному».

Для нормального переводчика точная передача текста осложняется еще и тем, что Пушкин наряду с ласкательным ножки использует еще и нейтральную форму ноги (как в гл. 1, XXX, 10). Поскольку взятое вне контекста нога может означать как ступню, так и всю ногу, то в XXX, 10 можно увидеть образ именно длинных женских ног. Но чуть дальше, в строфе XXXIII, ноги означает явно ступни; это, а также платья того времени и росчерки пушкинского пера на полях рукописей убеждают нас, что речь идет о щиколотках, подъемах и пальчиках, а не о голенях, икрах и бедрах.

***

Ср. у П. П. «Разговор с Блэквудом, оригиналом» (Р. Р., «А Word with Blackwood in His Own Way») в «London Magazine and Review» (1 March 1825, p. 413–414):

«…любой, у кого есть хоть крупица вкуса или чувство пропорции, согласится, что ступни и щиколотки француженок неподражаемы. Вынужден признать правду: ступни британок, как правило, не вызывают особого восхищения… Даже в Лондоне вы сыщете лишь двух-трех искусников, способных изготовить дамскую туфлю».

Страсть к высокому подъему, которую Пушкин разделял с Гёте, мой современник, изучающий психологию секса, назвал бы «фетишем ступни». Граф в романе «Избирательное сродство» («Wahlverwandtschaften», 1809), ч. I, гл. 11, так описывает прелестные ножки Шарлотты О.:

«Ein schöner Fuss ist eine grosse Gabe der Natur… Ich habe sie heute im Gehen beobachtet; noch immer möchte man ihren Schuh küssen und die zwar etwas barbarische, aber doch tief gefühlte Ehrenbezeugung der Sarmaten wiederholen, die sich nichts Besseres kennen, als aus dem Schuh einer geliebten und verehrten Person ihre Gesundheit zu trinken»[214].

12—14 В копии (и в издании 1825 г.) к словам:

… Грустный, охладелый,
Я их все помню, и во сне
Они тревожат сердце мне —

Пушкин сделал сноску: «Непростительный галлицизм». Исправление вошло в список опечаток, приложенный к главе шестой (1828).

Возможно, Пушкин здесь вспомнил галльскую конструкцию наподобие «Ainsi, triste et captif, ma lyre toutefois / S'éveillait…»[215] y Андре Шенье («Юная пленница» / «La Jeune Captive», 1794).

Варианты

7—9 В отвергнутых чтениях (2369, л. 14) поэт нежно вспоминает «вальс и экосез», а вместо «России целой» стоит «целом Петрограде», что более логично.

XXXI

Когда ж и где, в какой пустыне,
Безумец, их забудешь ты?
Ах, ножки, ножки! где вы ныне?
4 Где мнете вешние цветы?
Взлелеяны в восточной неге,
На северном, печальном снеге
Вы не оставили следов:
8 Любили мягких вы ковров
Роскошное прикосновенье.
Давно ль для вас я забывал
И жажду славы и похвал,
12 И край отцов, и заточенье?
Исчезло счастье юных лет,
Как на лугах ваш легкий след.

В стихотворении «Осеннее утро» (1816, пятистопный ямб) у Пушкина есть строчки (10–12):

…на зелени лугов
Я не нашел чуть видимых следов,
Оставленных ногой ее прекрасной…

См. также гл. 2, XXI, вариант 12–14: Ленский ищет на лугу следы Ольги.

XXXII

Дианы грудь, ланиты Флоры
Прелестны, милые друзья!
Однако ножка Терпсихоры
4 Прелестней чем-то для меня.
Она, пророчествуя взгляду
Неоцененную награду,
Влечет условною красой
8 Желаний своевольный рой.
Люблю ее, мой друг Эльвина,
Под длинной скатертью столов,
Весной на мураве лугов,
12 Зимой на чугуне камина,
На зеркальном паркете зал,
У моря на граните скал.

3—4 Ср. с «Хорошенькой ножкой» Николя Эдме Ретифа де ла Бретонна (Nicolas Edme Restif de la Bretonne, «Le Joli-pied»), малоталантливого, но занимательного писателя XVIII столетия (1734–1806):

«Saintepallaie avait un goût particulier, et tous les charmes ne faisaient pas sur lui une égale impression… une taille svelte et légère, une belle main flattait son goût: mais le charme auquel il était le plus sensible… c'était un joli pied: rien dans la nature ne lui paraissait audessus de ce charme séduisant, qui semble en effet annoncer la délicatesse et la perfection de tous les autres appas»[216].

7 …условною красой… — <…> Единственный возможный здесь смысл эпитета «условный» связан с идеей un signe convenu[217], с акцентом на идее знака, признака, приметы, символа красоты, тайного языка этой узенькой ножки. (См. коммент. к XXXIV, 14.)

Ср. у Шекспира в «Троиле и Крессиде» (IV, V, 55):

Есть язык, на котором ее глаза, щеки, губы
И даже ноги говорят…

8 …своевольный рой. — Распространенный галлицизм, essaim[218], где своевольный аллитеративно перекликается со стандартными эпитетами volage, frivole, volâtre[219].

Ср.: в 1799 г. Лагарп писал о Жане Антуане Руше (1745–1794, автор дидактических стихов, встретивший смерть на гильотине вместе с Андре Шенье) и о его «Месяцах» («Les Mois»): «…[le] défaut dominant dans ses vers… c'est le retour fréquent des mots parasites [tels que] „essaims“… termes communs trop souvent répétés»[220] («Cours de littérature», [1825], vol. X, p. 454). Выражение mots parasites впервые употребил в своих стихах Ж. Б. Руссо.

Достаточно привести несколько примеров.

Парни, «Эротические стихотворения», кн. III (1778), «Воспоминанье»: «L'essaim des voluptés»[221].

Антуан Бертэн, «Элегия II. К Катилии» (1785): «…tendre essaim des Désirs»[222].

Дюси, «Послание о дружбе» (1786): «…des plaisirs le dangereux essaim»[223].

Ж. Б. Л. Грессе, «Вер-Вер» (1734; Пушкин восхищался этой поэмой в четырех коротких песнях о попугае-вероотступнике, всеобщем любимце женского монастыря). «Au printemps de ses jours / L'essaim des folâtres amours…»[224]

Пушкину — не говоря о менее значительных поэтах его времени — потребовались годы, чтобы избавиться от всех этих Мук, Чар и Страстей, от бесконечных купидонов, стайками вылетающих из фарфоровых ульев западного XVIII в. Грессе был одаренным поэтом, но язык его не отличался от языка целого роя (essaim) резвых (folâtres)[225]поэтов его времени.

Юрий Тынянов (в статье «Пушкин и Кюхельбекер», к которой следует отнестись с долей скептицизма; Лит насл., 1934, т. 16–18, с. 321–378) предполагает, что впервые Пушкин читал Грессе в 1815 г., когда мать Кюхельбекера, лицейского товарища Пушкина, прислала сыну два тома стихов французского поэта.

Кстати, имя попугая в поэме Грессе как только не пишут. Книга, которой пользовался я, называется «Les OEuvres de Gresset, Enrichies de la Critique de Vairvert. Comédie en I acte»[226] (Amsterdam, 1748). В оглавлении указано название «Vert-Vert». В подзаголовке (с. 9) и в самой поэме это «Ver-Vert», а в комедийном комментарии в конце книги — «Vairvert».

9 …Эльвина… — Думается мне, что это родная дочь Макферсоновой Мальвины. Имя встречается во французских подражаниях Оссиану (например, «Эльвина, жрица Весты» Филидора Р. в «Альманахе Муз» / Philidor R., «Elvina, prêtresse de Vesta» in «Almanach des Grâces» [1804], p. 129).

11—14, XXXIII, 1–4 В последних стихах строфы XXXII после воспоминаний поэта о прелестных ножках под длинной скатертью столов находим весьма редкую последовательность нескольких (а именно, четырех) стихов со скадом на второй стопе, которые действуют наподобие тормоза, замедления, накопления энергии для рывка стихов со скадом на первой, а также первой и третьей стопе в следующей строфе. <…>

Более того, в этой строфе целых четыре стиха со скадом на первой стопе, что также встречается очень редко.

XXXIII

Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
4 С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких дней
8 Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
12 Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!

Поиски реальной женщины, к чьей ножке подошел бы этот хрустальный башмачок — строфа XXXIII, — заставили не одного пушкиниста проявить максимум изобретательности либо же обнаружить свою наивность. Достаточно пылкую поддержку имеют по меньшей мере четыре «прототипа»{20}. Рассмотрим сначала наиболее правдоподобную кандидатку — Марию Раевскую.