Юрий Корольков - ИТАГАКИ ИНФОРМИРУЕТ ЗОРГЕ

• Название: ИТАГАКИ ИНФОРМИРУЕТ ЗОРГЕ
• Автор: Юрий Корольков
• Жанр: О войне

---

– Полтора года...

– А я одиннадцать!.. Для меня все ясно! Я вообще не хотел ехать в Мукден, но наша профессия требует быть там, где стреляют... И вообще, другой конец бикфордова шнура нужно искать не в Мукдене, а в Токио.

После Нанкина, как-то вдруг, плоская низкая долина Хуанхэ сменилась островерхими скалами. Колючие, рваные вершины тянулись к самолету. Прошли мимо горы Тайшань. Плоскогорья, обрамленные хребтами, походили сверху на раскрытые морские раковины с обломанными ребристыми краями.

Обедали в Цзинани, в приземистом ресторане аэровокзала. Гетье заказывал европейские блюда, Зорге предпочел китайские: рыхлый маньтоу – бумажно-белый хлеб, приготовленный на пару, крабы, омлет, неизменные трепанги и капустный суп – в довершенье.

– Как вы можете все это есть! – восклицал Гетье. – Вот к чему я не могу привыкнуть за одиннадцать лет.

– Надо знать все. Страну познают и через желудок, – отшутился Рихард. – Как видите, я уже свободно управляюсь с палочками для еды, чего не могу еще сказать о китайском языке...

После обеда долго пили зеленый, чем-то особенно знаменитый, цзинаньский чай, ждали, когда заправится самолет. Поднялись поздно и заночевали в Тяньцзине.

Перед сном гуляли по городу. Улица Нанкин-род сияла многоцветными огнями, которые отражались и множились в зеркальных витринах отелей и магазинов. В глубоком и темном небе парили огненные драконы, пылали иероглифы вывесок, теплилась россыпь китайских фонариков. Но едва они свернули в боковую улочку, картина ночного города изменилась. От вокзала вышли к набережной Пей Хо – грязной и зловонной реки, сплошь заставленной сампанами, баржами, пароходами. Было темно и неприютно. Невдалеке от высокой дамбы, предохраняющей город от наводнений, француз указал Рихарду на группу строений, обнесенных невысокой стеной.

– Это резиденция последнего китайского императора Пинской династии Генри Пу-и, точнее, экс-императора. Вы помните его историю? Он стал императором в трехлетнем возрасте, а через два года его свергли. Теперь ему платят что-то около трех миллионов китайских долларов в год. Такова традиция. Китайцы любят и почитают императоров, даже бывших... Каждый генерал, который рвется к власти, мечтает сделаться императором, будь то Чжан Цзо-лин или Чан Кай-ши. Мечтают, чтобы им воздавали божественные почести...

Рихард не придал особого значения словам бывалого французского журналиста, но позже не раз вспоминал этот ночной разговор в Тяньцзине.

В Мукден прилетели рано утром и прямо с аэродрома поехали в японскую комендатуру.

Журналистов встретил полковник Итагаки, представитель командующего Квантунской армией Хондзио. Он был подчеркнуто вежлив и самоуверен, японский офицер с коротко подстриженными, будто наклеенными бумажными усами. Итагаки выражал возмущение действиями китайских диверсантов, всячески стремился завоевать доверие приехавших журналистов. Он охотно отвечал на вопросы, обещал представить конкретные доказательства китайской провокации и показывал кусок рельса, вырванный взрывом на полотне железной дороги. После взрыва прошло всего три дня, а рельс был ржавый и старый, будто целый год провалялся на свалке...

Полковник изложил японскую версию: лейтенант с шестью солдатами патрулировал железную дорогу севернее Мукдена. Была ночь. Вдруг позади себя солдаты услышали взрыв, бросились назад и увидели нарушителей. Их было пятеро. Как истинные самураи, солдаты стали преследовать преступников, но японских солдат обстреляли из винтовок и пулеметов. Лейтенант определил, что в обстреле патруля участвовало несколько сот китайцев. Японские солдаты залегли, приняли бой, вызвали подкрепление и вынуждены были атаковать казармы, откуда китайцы вели огонь.

Корреспонденты, сидевшие с открытыми блокнотами вокруг стола, начали задавать вопросы. Пресс-конференцию вел Итагаки. Перед началом журналисты узнали еще одну ошеломляющую новость: Квантунская армия начала оккупацию всей Маньчжурии, войска генерала Хаяси также вторглись в Маньчжурию со стороны Кореи. Хаяси командовал японской армией в Корее.

Француз спросил:

– Означают ли возникшие события войну между Японией и Китаем? Насколько я осведомлен, – продолжал он, – состояние войны объявляет император. Если войска генерала Хаяси перешли границу и вступили в Маньчжурию, значит, был рескрипт императора о состоянии войны. Так ли это?

– Нет, нет, – успокаивающе сказал Итагаки. – Мы расцениваем это как частный инцидент, находящийся лишь в компетенции Квантунской армии. Просто полицейская акция. Квантунская армия временно взяла власть в Маньчжурии, чтобы восстановить порядок. Только временно, – подчеркнул Итагаки.

– Скажите, но откуда взялись пушки, из которых сразу же начали стрелять по китайским казармам? – Это спросил англичанин, сидевший напротив Зорге. Он невозмутимо курил тонкую, прямую трубку и говорил, глядя куда-то в сторону.

– Пушки делают для того, чтобы они стреляли, – ушел от ответа полковник Итагаки.

– Еще один вопрос, – произнес кто-то из корреспондентов. – Как велики китайские потери в результате инцидента в Мукдене?

– В районе Больших Северных казарм мы подобрали около четырехсот трупов китайских военнослужащих. Их похоронили с почестями и совершили молебствие за упокоение душ китайских и японских солдат, павших в одном бою. Так повелевает закон Бусидо. Мы не делаем разницы между душами японских и китайских солдат. Они равны перед престолом всевышнего...

– А какие потери японцев?

– Потери зависят от доблести, которую проявляют солдаты... Чем выше доблесть, тем ниже потери. Японская сторона потеряла убитыми двух солдат, геройски павших за императора.

Было ясно, что мукденский инцидент – японская провокация. Это подтверждалось всем, вплоть до соотношения потерь, тем более что два японских солдата погибли от огня собственной артиллерии. Они ворвались в казармы, когда из орудий еще вели огонь. Но полковник Итагаки продолжал убеждать журналистов.

– Чтобы вас не утруждать, господа, и не ездить в морг, – сказал он, – мы доставили в комендатуру трупы двух китайских саперов-диверсантов. Можете в этом убедиться.

В комнату на носилках внесли убитых. Японские санитары в белых халатах откинули одеяла, которыми они были накрыты. Журналисты молча смотрели на убитых: у одного из солдат была рассечена щека, глаз залит застывшей кровью. Среди наступившей тишины раздался невозмутимый голос английского корреспондента. Он говорил, все так же глядя в сторону, словно ни к кому не обращался:

– Насколько я разбираюсь, перед нами китайские пехотинцы. Китайские саперы носят другую форму...

– Унесите! – приказал Итагаки.

На другой день он снова пригласил корреспондентов и показал им те же трупы, но уже переодетые в одежду китайских саперов. На щеке одного из них зияла рваная рана, и глаз был залит засохшей кровью...

Итагаки сказал корреспондентам:

– Господа, вы можете убедиться в наших мирных намерениях. В городе уже восстановлен порядок. Временно главой мукденского самоуправления назначен полковник Доихара, вскоре, как только позволят обстоятельства, этот пост снова займет китайский представитель...

Иностранные корреспонденты не могли знать о том, что произошло накануне, в той самой японской комендатуре, где они находились. Итагаки вызвал губернатора провинции Цзян Ши-и и распорядился:

– С сегодняшнего дня вы становитесь мэром города Мукдена и должны работать в содружестве с японскими властями.

Китаец заупрямился, отказался от предложенного поста.

– В таком случае подумайте, что вас больше устраивает... В камеру и строгий режим! – приказал он солдатам, которые доставили в комендатуру губернатора. Цзян Ши-и увели в камеру при комендатуре. Охранник приказал ему опуститься на колени и ударил его ногой в подбородок...

Разработанный план мукденского инцидента, предусмотренный во всех деталях, нарушался из-за упрямства китайского губернатора, и это вызывало раздражение Доихара. У него было много неотложных дел, и вот – на тебе! Приходится занимать еще пост городского головы.

А через месяц упорство Цзян Ши-и все-таки удалось сломить. Итагаки сам пришел в камеру, грозил, уговаривал. Цзян Ши-и предпочел стать мэром, чем голодать и валяться на грязной соломе в тюремной камере. Будущего мэра едва успели побрить, переодеть в свежий костюм и, худого, изможденного, доставили прямо из тюрьмы в зал, где происходила церемония возведения на пост нового мэра города. Цзян Ши-и растроганно говорил об оказанной ему чести, о любви к императорской Японии, дружбу с которой он будет крепить не покладая рук... В самый патетический момент, когда вспыхнули блицлампы и защелкали аппараты фотокорреспондентов, Цзян Ши-и не выдержал и упал в обморок...