Алексей Свирский - История моей жизни

• Название: История моей жизни
• Автор: Алексей Свирский
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Елена Ивановна приходит в очень хорошее, бодрое настроение.

— Замечательно! Завтра же я Ване скажу, чтобы он все устроил, и тогда не нужно тебе с Беляевым жить. А сегодня оставайся у нас, переночуешь… Ты любишь читать, у нас книг много, и все будет по-хорошему…

Она приподнимается, прижимает мою голову к своей мягкой, пышной груди и целует в шею. Заливаюсь стыдом. Елена Ивановна быстро уходит.

Долго меня не оставляет смущение, мысли мои теснятся в голове, и я не знаю — как мне отнестись к тому, что сейчас происходит между нами. Первый случай в моей жизни… Правда, в Свенцянах Ядвига тоже меня целовала, но она тут же объясняла мне, что она это делает для того, чтобы лучше вспомнить своего братишку. Но у Елены Ивановны это получается совсем иначе. Не может же она меня, еврея, любить, как родного сына или брата.

Вспоминаю, что и во время пасхального розговенья и в день крещения она также близко прикасалась, вызывая во мне смущение и стыд.

Вообще весь этот день является для меня днем необычайных происшествий. Я совершенно теряюсь и положительно не могу совладать с моими мыслями и решиться на что-нибудь. Воля оставляет меня. «Что будет, то и будет», говорю я самому себе и весь день до самой ночи остаюсь здесь.

Елена Ивановна ездит по делам, что-то покупает, возится с портнихой и на меня уже не обращает внимания.

Я очень доволен: чувствую себя освобожденным.

Беру толстую книгу из библиотеки Протопоповых, сажусь в детской комнате у окна и приступаю к чтению.

Книга называется «Четьи-Минеи». Первая повесть относится к биографии святого Алексея, человека божьего.

Меня зовут Алексеем в честь этого святого, и мне хочется узнать его жизнь. Читаю с большим интересом рассказ о том, как сын очень богатых родителей уходит из дому в тот день, когда должно состояться венчание его с прекрасной девушкой. Уходит, пропадает на долгие годы, бродяжничает, ведет нищенский образ жизни и хилым стариком возвращается домой и умирает у порога дома.

— Вранье, — говорю я, прочитав до конца. — У богатых родителей таких детей не бывает.

Перелистываю дальше, и там уже идут всевозможные Татьяны-победительницы, Екатерины-великомученицы, — все одно и то же, одно и то же… Все умирают за христову веру. Тут вспоминается мне бульвар, памятник Пушкину и мое избиение.

— А что, если бы меня тогда избили насмерть, я тоже мот бы попасть в «Четьи-Минеи» как великомученик христианской веры…

Захлопываю книгу и задаю себе вопрос: что сказал бы Илель?

Рядом со спальней Протопоповых имеется продолговатая комната с венецианским окном, выходящим в сад.

Комната красиво обставлена мягкой мебелью небольшого калибра.

Кушетка, пуфики, шелковые валики, мягкие подушечки и персидские ковры. Комната называется «будуар».

Елена Ивановна предлагает мне лечь спать на широкой турецкой тахте. Она сама стелит постель. Чистая полотняная шелестящая простыня, две мягкие пуховые подушки и легкое одеяло. Я смущен.

— Что вы, Елена Ивановна… Куда мне такая постель… Я могу прикорнуть где-нибудь… Что вы… Зачем это…

Я сам не знаю, что говорю, но мне действительно неловко, а главное меня смущает, как я лягу грязный на такой постели, тем более что белье на мне не первой свежести. Но Елена Ивановна только отмахивается рукой, обнаженной полной рукой с ямочками на локте.

— Ладно, я здесь хозяйка! — смеясь, говорит она и, пожелав спокойной ночи, удаляется.

Остаюсь один и долго не решаюсь раздеться: пышное ложе пугает меня своей редкой и невиданной мною белизной. Ведь стоит мне только раздеться и лечь, как будет пятно — черное пятно. Что от меня может больше быть?

Опускаюсь на близстоящий пуфик и долго сижу без дум, без желаний, наблюдая за тем, как все уже и уже становится малиновая полоска летнего заката. Неожиданно входит Елена Ивановна.

— Ты что ж не ложишься?! Сейчас же ложись! Мечтатель какой!..

Приходится подчиниться. Когда за Еленой Ивановной закрывается дверь, я раздеваюсь и ложусь на приготовленную постель. Приятно холодит полотно. Я вытягиваюсь во весь рост и испытываю удовольствие, когда щека моя тонет в мягкой пуховой подушке. Засыпаю.

Пробуждаюсь от легкого прикосновения чьей-то руки к моей голове. Раскрываю глаза и в темных сумерках летней ночи вижу силуэт наклонившейся ко мне женщины в рубашке с большим вырезом.

— Кто это? — топотом опрашиваю я, испугавшись неожиданного появления ночного призрака.

— Ты еще не спишь? — слышу шопот и сейчас же догадываюсь, что это Елена Ивановна. — Ах ты, трусишка такой… — шепчет она, — испугался женщины… Можно прилечь к тебе? Мне так скучно, я одна во всем доме…

Молчу, крепко стиснув зубы. Елена Ивановна откидывает край одеяла и ложится рядом со мною. Горячая волна пробегает по мне, сердце торопливо бьется… Ощущаю грудь Елены Ивановны и прихожу в полное замешательство. Елена Ивановна впивается губами в мои губы, и я окончательно теряю соображение…

Рассвет. Елена Ивановна уходит. Стараюсь собраться с мыслями, хорошенько подумать и дать оценку происшедшему, но ничего не получается. Омерзение, брезгливость, угрызение совести и стыд мучают меня, и я места себе не нахожу.

Елена Ивановна свое обещание выполняет полностью.

Протопопов дает мне записку к главному регенту синодального хора Вигелеву и говорит:

— Вот ты поступишь в хор… Знаешь ли ты, что такое церковный певчий? Это то же духовное лицо. Певчие во время богослужения должны быть херувимами в храме, и потому и мысли твои и все твое поведение должны быть чистыми, херувимскими…

Беру записку и по адресу — Большая Никитская улица отправляюсь на новое место.

Всю дорогу мне сопутствуют херувимы с Еленой Ивановной во главе.

— Н-да… хорошие мы херувимы!.. Если бы знал дьякон…

Вигелев оказывается человеком средних лет с небольшой бородкой, с темными, гладко зачесанными назад волосами. Занимает большую квартиру и обладает многочисленным семейством.

— Сколько тебе лет? — спрашивает он меня.

— Семнадцать, — говорю я.

— Семнадцать? Какой же ты альт, тебе в тенора пора.

— Не знаю, всё говорят, что у меня альт.

— Хорошо, пройди в певческую. По двору пойдешь до самого конца — там флигель, войдешь и скажешь, что я велел сделать пробу.

В певческой нахожу много мальчиков, взрослых людей и стариков. Какой-то высокий, тощий человек со скрипкой в руке взбирается на подмостки и дает знак смычком. Окружающие его певчие, мальчишки и взрослые, стихают и ждут знака. Скрипач проводит смычком, издает протяжный звук, а затем этим же смычком готовится дирижировать. Разучивается концерт под названием «На реках вавилонских». Меня поражают торжественный мотив, стройность хора и замечательная гармония детских голосов.

Подхожу к самым подмосткам и, когда хор умолкает, протягиваю скрипачу записку. Он прочитывает, зорко вглядывается в меня и бросает сверху вниз.

— Подожди!

И снова хор повторяет только что пропетый концерт.

Живу в общежитии синодального хора. Нас — бездомных мальчиков, пользующихся казенным помещением, — Девять человек. У каждого имеется небольшая койка, столик и табуретка. Похоже на больницу, только гораздо грязнее.

Привыкаю к новой жизни и ничего лучшего не желаю.

Старшие обращаются со мной не плохо, а некоторые, даже любят меня, — в особенности бас Сперанский. Он живет тут же во дворе, занимает большую квартиру и имеет девять человек детей; из них мальчик Борис пятнадцати лет второй дискант — мой лучший товарищ.

Мы с ним почти неразлучны. Он светлый блондин с удлиненным лицом и темно-серыми глазами. Он выше меня ростом, тонкий, ловкий и чрезвычайно нежный. Отец Бориса, подобно большинству певчих, пьяница. Пьет он всегда. много, нередко от него несет вином даже на клиросе. Но человек он добрый, ласковый и любит детей.

Я часто бываю у Сперанских. Там, забившись в какой-либо угол, мы с Борисом отдаемся мечтам. Мысленно путешествуем, посещаем далекие страны, изобретаем невероятные машины и шагаем по широкой волшебной дороге, ведущей к победам. Вот за эту выдуманную жизнь ко мне и привязывается Боря.

Занятия происходят ежедневно два раза — утром и вечером. У меня оказывается неплохой голос, а благодаря ежедневным упражнениям он крепнет, наливается металлом и получает особенную гибкость. Младший регент предсказывает мне блестящую будущность — солиста синодального хора. Помимо спевок у нас, мальчишек, имеются еще другие обязанности — обслуживать старших. Я приставлен к первому тенору, Миролюбову Василию Петровичу. Он еще молод, красив и владеет чудесным лирическим тенором; Он холост, живет рядом с квартирой Сперанских, занимает небольшую комнату с крохотной передней.