Алексей Свирский - История моей жизни

• Название: История моей жизни
• Автор: Алексей Свирский
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Несколько минут стою в нерешительности, не зная, что предпринять, как вдруг раскрывается дверь и появляется веселое, улыбающееся лицо человека в форменной фуражке с золотой надписью — «Отель Кист». Его русая бородка, небольшой рост и жизнерадостное выражение больших серых глаз внушают мне доверие. Набравшись храбрости, подхожу к нему и вежливо спрашиваю:

— Скажите, пожалуйста,, не знаете ли, где здесь находится Михель Окунь?

Обладатель веселых глаз при моем вопросе немного отступает и в свою очередь задает вопрос:

— А вам на что это нужно? И откуда вы знаете Мяхеля Окуня?

Лицо его становится серьезным, и с губ соскальзывает улыбка.

— Он мне очень нужен, — отвечаю я. — Я ему родственник…

— Родственник?.. С какой стороны?..

— Со стороны отца, — отвечаю я уже более смело.

— А кто ваш отец?

— Вигдор Свирский…

— Вигдор а сын? — почти кричит мой собеседник. — Не может быть!.. Так я же тебя знаю!.. Ты Шимеле!.. Ну, так я-таки да Окунь…

И он протягивает мне руку.

— Ну, а теперь мы так сделаем, — говорит Михель, — подойдем к пристани — сейчас придет из Одессы пассажирский пароход, — я, может, встречу гостей, а потом поведу тебя домой.

Я до того рад и счастлив, что не могу слова сказать и с трудом сдерживаю смех, готовый вырваться из глотки.

По пристани разгуливает публика. Преобладают светлые легкие костюмы. Бросаются в глаза красные и белые зонтики. За широко раздавшимися берегами бухты в тихой истоме разметалось безграничное море. Утро теплое, неподвижное, безоблачное. Огненные блики солнца дрожат, сверкают и плещутся в голубом просторе покойно дремлющего моря.

Всюду такая чистота, так прозрачны воздух и вода, такой опрятностью веет от белых платьев женщин, так нежно закутаны в зеленые плащи стройные кипарисы вокруг белого здания конторы, и куда ни взглянешь — везде так безупречно чисто, такая ласковая голубизна растекается по неохватным просторам, что невольно хочется стать невидимым, хочется исчезнуть вместе с моими грязными сапогами и давно нечесанной головой.

— Слушай, что я тебе скажу, — говорит Миша, слегка наклонившись ко мне, — сейчас придет пароход. Ты можешь себе стоять здесь, смотреть на все, что делается, а потом пойдешь, сядешь на скамейку и жди себе. А я к тебе подойду сам, и мы отправимся домой.

Я в знак согласия утвердительно киваю головой.

На далеком горизонте показывается темно-серая полоска. Это дым от невидимого еще парохода.

Публика приходит в движение. Все глаза устремлены на горизонт, где вскорости появляется крохотный силуэт плывущего судна. Постепенно вырисовываются мачты, трубы и бело-зеленый остов кузова.

Комиссионеры, с такими же золотыми лентами на шапках, как у Миши, но с разными названиями гостиниц, выстраиваются в один ряд.

— Это «Владимир», — роняет кто-то из собравшихся.

— А я думаю, что это «Святая Ольга», — слышится возражение.

— Думать можно, но только надо знать, что «Ольга» третьего дня была и еще не вернулась из Константинополя, а вы хотите, чтобы она опять из Одессы шла сюда…

— «Владимир»!.. «Владимир»!.. — раздаются несколько голосов.

Пароход уже настолько близок, что можно разглядеть многие детали и даже пассажиров, столпившихся на палубе. Вот у борта стоит матрос, В руках у него свернутая в виде круга веревка, прикрепленная одним концом к канату, лежащему на косу парохода рядом с якорем.

«Владимир» делает крутой поворот и скользит к пристани.

Пассажиры машут шляпами, платками, приветствуя собравшихся на пристани. Кипит и пенится вода изпод кормы, слышна команда, матрос ловким движением руки бросает конец на берег, и совсем близко, почти касаясь деревянного настила пристани, прижимается колоссальный остов парохода.

Слежу за Мишей. Он впереди всех, поминутно снимает фуражку, кланяется, здоровается, и по всему видно, что он знает многих и многие знакомы с ним.

Сижу в сквере на первой от входа зеленой скамейке.

Жду Мишу. В сквере появляются гуляющие — няни с ребятами.

Катают колеса, бросают мячи. По ту сторону ограды показываются загорелые белозубые тица матросов. Они стараются улыбками, глазами, шутками обратить на себя внимание нянек и бонн. Матросы не смеют входить в сквер, потому что по аллеям расхаживают с дамами флотские офицеры в белоснежных кителях и с кортиками на боку.

Выше и выше поднимается солнце, а моего родственника нет.

Боль подложечкой напоминает мне, что я со вчерашнего полдня ничего не ел. В голову приходит пугающая меня мысль, что Миша забыл обо мне и не придет.

— Ну, ты-таки сидишь себе, — раздается позади меня уже знакомый голос.

Вскакиваю — и предо мною улыбающийся русобородый Михель Окунь.

— Ну, а теперь можем себе пойти домой… Позавтракаем… Ты кушать любишь? — заканчивает он свою речь вопросом.

Я смущенно молчу, но глаза мои говорят о моем сильном желании позавтракать.

Квартира Окуня находится неподалеку на Нахимовском проспекте в небольшом двухэтажном доме. По каменной лестнице поднимаемся на второй этаж. Нам открывает дверь небольшого роста худенькая женщина, черноглазая, с густым румянцем на впалых щеках. Одета в легкое полупрозрачное платье. Женщина смотрит на меня с удивлением, а когда замечает мои сапоги, на губах появляется брезгливая улыбка.

— Линочка, ты себе представляешь, кто он такой? Нет? Ну, так я тебе скажу: это мой двоюродный брат по фамилии Свирский… Как тебе это нравится? А?.. Ну, давай кушать, — обрывает Миша, заметив, что жена не разделяет его восторга по поводу моего появления в их доме.

Квартира состоит, судя по дверям, белеющим вдали, из нескольких комнат. Обстановка, на мой взгляд, богатая и красивая.

Чувствую себя немного смущенным, а неприветливость хозяйки дома окончательно убивает мою уверенность… «Ну, что ж, — думаю я про себя, — дадут что-нибудь — возьму и пойду дальше».

— А ты знаешь, кто такая моя жена? — неожиданно обращается ко мне Миша, когда усаживаемся за стол. — Ну, конечно, ты не знаешь… Но, может, ты слыхал о знаменитом скульпторе Антокольском?.. Ну, так знай: вот эта Лина его двоюродная сестра…

— Ты закажи себе большую медную трубу и труби, кто я такая, произносит жена, поставив на стол большое блюдо с дымящимся жарким.

— А где Вадя? — обращается к жене Миша.

— Откуда я могу знать? Он- целыми днями шляется… Хоть бы скорее уж начинались занятия в гимназии…

— У меня есть сын, — говорит Миша, заглядывая мне в глаза. — Он у меня гимназист…

Завтрак окончен. Хозяин не дает мне опомниться: — Пойдем, я тебе покажу мой каретный двор… По дороге я расскажу, какое у меня дело и на какую работу я хочу тебя посадить.

Оставляю узелок в передней и следую за Окуневым.

Попадаем на Екатерининскую улицу. Меня поражают полуразрушенные дома с торчащими трубами, с обнаженными внутренними стенами. Можно подумать, что недавно здесь был пожар или произошло землетрясение.

— Что здесь такое? — невольно вырывается у меня восклицание,

— Это ты насчет поломанных домов? Так их поломали французы, итальянцы, турки, англичане… Была война… Понимаешь?..

— Давно?

— Говорят, тридцать лет.

— И никто не чинит?

— А кому это нужно? Царь здесь не живет, а купцам делать нечего. Коммерция тут плохая.

Подходим к самому большому и сильно разрушенному дому.

Ворота раскрыты настежь, и виден обширный, вымощенный крупными камнями двор. Вдоль ограды стоят тяжелые кареты, ландо, четырехместные коляски и рессорные брички. В полутемных конюшнях стоят лошади и перетирают зубами овес. Пахнет навозом и потными испарениями коней.

— Вот это все мое, — говорит Окунь, широко распластав руки.

— И дом ваш? — спрашиваю я.

— Нет. Дом принадлежит Красильникову, и очень хорошо, что не мой. Кому нужны эти камни? Но лошади и кареты — моя собственность.

К нам подходит широкоплечий рослый кучер с русой бородой, в длинной ситцевой рубахе с засученными рукавами. Он спрашивает, имеются ли пассажиры и какую надо приготовить запряжку. Миша отдает приказание, кучер уходит, и мы остаемся вдвоем. Здесь решается моя судьба, и я надолго прикрепляюсь к Окуневу.

Узнаю от Миши, что он живет в Севастополе без малого двадцать лет. Юношей прибыл сюда, устроился при гостинице Кистасначала в качестве подручного коридорного, а потом сделался комиссионером, каковым остается до сего дня. Зарабатывал он очень хорошо, обслуживая господ приезжающих. А когда скопил первую тысячу рублей, он по случаю приобрел четверку лошадей и одну подержанную карету. С этого у него началось. Ежегодно прикупал лошадей и увеличивал число экипажей.

— И вот я себе, слава богу, живу, — рассказывает мне Миша, — и ничего больше не прошу у бога. Но ты же хочешь знать, зачем мне столько лошадей и карет? Так давай сядем на эти камни, и я тебе расскажу вое.