Олег Мальский - Три недели из жизни лепилы

• Название: Три недели из жизни лепилы
• Автор: Олег Мальский
• Жанр: Юмористическая проза

---

В коридоре возмущенно матюгнулся Федя. Мальчик лет шести.

Крайне тяжелый. Да что они, офуели там в диспетчерской?!

Нелли Алиевна любит поговорить об универсальности анестезиологической и реанимационной службы. Дескать, только в двух странах — Чехословакии и понятно какой — существуют особые «детские» анестезиологи.

Безобразие! Возрастной специализации быть не должно. Мы обязаны квалифицированно оказать неотложную помощь и недоноску, и долгожителю.

Но одного умения мало. Неплохо бы еще иметь клинки, трубки, венозные и мочевые катетеры соответствующих размеров.

— Решайте, — Куранов подтолкнул каталку к Соболянской и повернулся к мальчику, — К аппарату. Быстро!

Запыхтела «рошка». Андрон выудил из нагрудного кармана «шестерку»[54].

Сестры присвистнули.

— С веной хуже.

— У меня есть иголка под «единичку»[55], — я сорвался в «дежурку» за сумкой.

Когда вернулся, трубку уже закрепили бинтом. Андрон выслушал легкие.

— Слева гемоторакс. Может, тампонада — пульс только на сонных.

Он выпрямился и пододвинул к себе столик с использованными и чистыми подключичными наборами:

— Сейчас пунктирую.

Я кинул на живот больному одноразовую пеленку — Светин подарок — и дрожащими руками вытряхнул на нее иголку из портативного стерилизатора.

Андрон подсунул под левую лопатку мальчика кулак и вошел в плевральную полость. «Будет неудобно», — пронеслось у меня в голове.

В вену попал со второго захода. Когда клеил «подключичку», Андрон констатировал остановку сердца.

Я схватил фонендоскоп.

— Пневмоторакс!

— Справа? Ты проткнул здоровое легкое.

О, я мудак! Ведь это азы: доступ к ЦВ осуществлять только со стороны ранения.

Куранов оставил иглу торчать между ребрами — дренировать было некогда — и воткнул другую с моей стороны. Из левой плевральной полости струилась кровь, из правой под напором выходил воздух.

Я «качал» сердце, Андрон заряжал дефибриллятор. Сестры бегали с «троечками».

Одна врезалась лбом в «Арман-1»[56], который рентгенотехник бросил посреди «шоковой». И выбыла из игры.

— Где Соболянская? — ответственный хирург давно рассосалась, так ничего и не решив, — Зовите хирургов с торакотомическим набором. Непрямой массаж неэффективен.

— Дайте хоть какой-нибудь нож!

Федя оттащил легкораненую в угол и заполнил собой образовавшуюся пустоту. Распечатал трахеотомический набор со скальпелем.

Андрон обнажил сердце. Из полости перикарда хлынула темная кровь.

Подчиняясь пальцам Куранова, вялый мешок выбрасывал свое скудное содержимое в аорту и нехотя расправлялся.

— Первой отрицательной нету, — Федя виновато пожал плечами и положил трубку.

Реанимация зашла в тупик, но продолжалась еще около получаса. Мы залили кровью друг друга, пол и стены.

В шоковую заглянула Соболянская с операционной сестрой и Леной Молотило.

— Сами справляетесь?

Она понаблюдала за тупым автоматизмом наших движений. Мы хранили молчание.

— А крови сколько перелили?

— Всю, какая была и еще две банки собачьей.

Соболянская ответила мне протяжным коровьим взглядом, обиженно надула губки и, легко отодвинув «Арман» правой ягодицей, зашагала прочь.

Лена как бы невзначай потерлась грудью о мою спину.

Я уже собирался покрыть ее трехэтажным, когда Андрон с треском сорвал перчатки.

— Хватит! Ничего не поделаешь. Сам видел.

Не просто видел — сам яму выкопал.

Я сел на каталку и нашарил папиросу.

— Здесь не кури. И помой руки сначала. Людмила Михайловна! — Андрон бросился вслед за Соболянской извиниться за мою грубость и решить судьбу внутрибрюшного кровотечения.

Я поплелся в «дежурку».

— Олег Леонидович, ваша сумка, — сестра выставила мою «кормилицу» в коридор — Иголочку я помыла.

— Спасибо, Зина.

— Зоя.

Ах да, Зоя.

В дежурке я умылся ледяной водой. Прислонился лбом к залапанному зеркалу.

Скрипнула дверь.

— Олежка…

— Лен, уйди, пожалуйста!

— Лена, можно тебя на секундочку? — Андрон избавил меня от компании Молотило.

Через несколько секунд дверь скрипнула снова. Я нехотя оторвался от зеркала.

— Ну что ты скис?

— Так… Недавно читал американскую книжку про врачей, «Хирурги» называется. Там есть фраза: «У доктора на плече сидит Бог». С моего плеча он сегодня слез…

— Прекрати.

— Ну да, он так и так бы умер.

— Не обязательно. Я совсем другое хотел сказать. У тебя что, это первое осложнение?

— Нет.

— Нет… Ты выбрал самое простое решение. Оно показалось самым быстрым. Не обошел каталку с другой стороны — там стоял я. Ты… — Андрон осторожно подбирал слова, — Совершил ошибку. А ты видел медицину без ошибок?

Такое вообще возможно?

Я все глубже погружался в себя.

— Выше голову, — он потрепал меня по плечу, — Еще не вечер, а ты уже в нерабочем состоянии. Объявляю перерыв, — и вытащил из кармана двухсотграммовый пузырек.

— Не хочу.

— Командовать парадом буду я. И приведи себя в порядок.

Ожидаются гости.

— Это Ленка что ли? У нее сейчас наркоз. Ты ведь уломал Соболянскую?

— Уломал. Ничего страшного. Начнет, потом подменят. Так даже лучше. Мы пока тоже начнем.

Мы начали.

— Гостям оставь.

— Гости на самофинансировании. Кстати, загадка. Как теперь расшифровывается СССР?

— Соси сырой… э-э…

— Импровизатор. Самоуправление, самофинансирование, самоокупаемость.

— А «р»?

— Разруха.

Я криво усмехнулся.

— Уже лучше. Улыбайся, тебе идет.

Андрон снял колпак и пригладил свои три волосины.

— Тебе тоже идет.

Мы продолжили.

Лена пришла не одна. Привела анестезистку Катю Уткину. Тоже несчастную — разругалась с Кобылянским. Похоже, окончательно.

Леопольдыч для любой женщины будет ценным приобретением и, следовательно, ощутимой потерей. Высокий жилистый мужик, охотник, борец.

Спокойный, уверенный в себе, напористый. Не любит отступать. Рассказывают, когда работал в Подольской ЦРБ, на пустыре перед хирургическим корпусом одной левой раскидал троих хулиганов. Самого наглого отделал так, что парень отползал на четвереньках. А Кобылянский шел следом и пинками направлял его в сторону травмпункта. Где и обработал ссадины. Хорошее начало для дежурства.

Не лишен своеобразного шарма. Косматая борода, линялые джинсы и растоптанные кроссы. Тридцать пять лет — в самом соку. Как говорила покойница Лиля Давыдовна, могуч, вонюч и ефуч.

Последнее обстоятельство и послужило причиной разрыва. То есть, Уткину эти способности Леопольдыча вполне устраивали. Но девочка упорно не хотела признавать существования других баб. Четыре года не верила слухам. Но неожиданно заболела гепатитом — еще одна анестезиологическая профвредность — и загремела в нашу «инфекцию» — как раз напротив 21-о корпуса, где любимый служил травматологом.

С балкона второго этажа имела честь лицезреть его в процессе совращения смазливой практикантки.

Катя принесла с собой такой же пузырек. Андрон сбегал за сорокапроцентной глюкозой. Все-таки дамы. К слову, его рецепт ликера по

Склифосовскому мне тоже нравится.

* * *

Гете, Кант и Крафт-Эббинг — это просто здорово. Но Генрих прожил в Союзе больше двадцати лет и лучше Светы понимает «русскую душу». Сам такой.

Поначалу мы квасили в его подвальной рок-студии, которая располагалась неподалеку от моих апартаментов. И вскоре опустошили хозяйские погреба и бутылки, привезенные мною на продажу. Потом зачастили в пиццерию напротив. К пицце там давали хороший сушняк.

Как-то раз к нам прицепился местный наци, за свои сорок с небольшим раздувшийся от пива до неимоверных размеров. Почуял русский дух.

Генрих рванул рубаху. Совершенно не владея языком, я умудрился предотвратить кровопролитие, но настроение было подпорчено.

Реванш мы взяли чуть позже.

Генрих коллекционирует советскую военную атрибутику. Скупает все ремни, брюки, гимнастерки, фуражки и сапоги, которые наши вояки (или их дистрибьюторы) притаскивают на «блошиный» рынок.

Мы втроем со Щукиным, как могли, подобрали приличествующие солдатам советской армии аксессуары, облачились в них и на Щукинском «Ауди» отправились в Заксенхаузен. В первом попавшемся кабаке собрали внушительную аудиторию зевак. Поплакались от души: зарплата маленькая, жизнь дорогая, выпить хочется, на родину возвращаться — не очень. То есть плакались мы со Щукиным, а Генрих переводил на ломаный немецкий.

Рассказ о безбабье в части (если не считать толстой поварихи бабы Насти) вышиб самую крупную слезу. Нас напоили, накормили, не взяли ни гроша. Проводили до машины.