Лев Гурский - Поставьте на черное

• Название: Поставьте на черное
• Автор: Лев Гурский
• Жанр: Политический детектив

Начальник охраны Президента России – вовсе не тот человек, от предложения которого кому-либо можно отказаться. Бывшему сотруднику МУРа, а ныне частному детективу приходится согласиться на несложную, казалось бы, личную просьбу главного кремлевского телохранителя. Пустяк: всего-то навсего проверить деятельность одного частного столичного издательства! Однако наш герой и не подозревает, что, случайно потянув за ниточку, он начнет вдруг разматывать смертельно опасный клубок чужих интриг и высоких секретов – тех, которые могут повлиять на судьбу всей страны…

---

– С-с-суки! – все никак не мог успокоиться лейтенант, выжимая из «уазика» новые лошадиные силы. – Ваню переплавить!…

Бьюсь об заклад, что водитель прежде никогда не читал Никитина, кроме как в первом классе, но негодование его было неподдельным. «Стихийная любовь к родному пепелищу, – подумал я, – есть наша сильная черта. Пока на святыню никто не покушается, она нам всем нужна, как прошлогодний снег. Но, стоит лишь постороннему супостату протянуть свои жадные грабли к отеческим гробам, как мы дружно готовы навалиться всем миром и наступить на эти загребущие грабли. Рукояткой нам, натурально, саданет по зубам – зато и треклятому врагу не поздоровится».

– С-с-сволочи! – продолжал скрежетать водитель, загоняя «уазик» в немыслимо крутой вираж и сразу выигрывая еще метров десять. Мы уже мчались по знакомой мне улице Феоктистова, мимо нескончаемой стены плача. Шофер «Волги», подгоняемый пистолетом, на наш вираж ответил собственным, чуть не вмазался в красно-белый борт троллейбуса номер 2, однако отвоевал метры обратно.

– Матюгальник работает? – спросил я у лейтенанта, шаря рукой по приборной панели.

– Работает, – сквозь зубы процедил водитель «уазика». – Посвистывает только… – Взгляд лейтенанта был по-прежнему прикован к дороге впереди, на лице застыло выражение летчика-истребителя, исчерпавшего боезапас и готового вот-вот пойти на таран. Я уже начал жалеть о придуманной сказочке про цветной металл, которая вдруг ввела моего водителя в боевой транс; мысль о повторении подвига Талалихина и Гастелло не показалась мне слишком плодотворной.

Я нащупал, наконец, нужную кнопку на панели «уазика», нажал ее – и только после этого понял, что же означало это скромное лейтенантское «посвистывает»: первое же сказанное мной в микрофон слово «Внимание!» сопроводилось немыслимым по своей мерзости радиосвистом. Словно бы на крышу милицейского авто откуда-то сверху приземлился Соловей-Разбойник, ушиб лапищу о наш двойной динамик и громко пожаловался на свою неприятность в свойственной Соловью сугубо разбойничьей манере. Полагаю, такие звуки могли пробить брешь в колонне немецко-фашистских танков во время исторической операции «Багратион». Белая «Волга» лихорадочно дернулась, но, не обладая тяжелой статью танка «тигр», сразу волчком закружилась на месте, тут же теряя в скорости и в маневренности.

– С-с-скоты! – радостно заскрежетал лейтенант, в пылу погони направляя наш «уазик» точно на вражескую «Волгу». Я-то думал, что «Волгу» с шофером-заложником совсем не обязательно таранить, коли можно и так взять врага обходным маневром. Но мой водитель, вдохновившись свистом, действовал наверняка точь-в-точь, как в песне про тачанку. Птица и зверь еще имели бы возможность улететь-уйти с дороги, однако «Волга» была покрупнее и не успела. Я выронил микрофон и обеими руками вцепился в сиденье… Очень вовремя! Удар, треск, хруст, победный вопль «Ваню?!! Цветной металл?!!» – все смешалось за одну долгую секунду, во время которой я каким-то странным образом сумел увидеть несколько разных вещей одновременно.

Каннибальскую радость на лице лейтенанта.

Сминаемый зад «Волги».

Помертвевшую физиономию в окне.

Бьющееся боковое стекло.

Со всего размаха наш «уазик» пригвоздил вражескую машину к желтой стене в двух шагах от арки: сам побился, зато и мерзавца приложил. После такого удара победителю, по всем правилам, оставалось лишь выпрыгивать, потрясая пистолетом, и брать пригвожденного гада полуживым и тепленьким. Бедный хозяин «Волги» за рулем пребывал уже в полной отключке.

– Оп-па! – счастливо выкрикнул лейтенант. По его подбородку текла кровь от закушенной губы, лицо выражало восторг. «Молодой еще, горячий, – подумал я. – Многоопытный московский мент предпочел бы скорее упустить врага, чем гробить казенное имущество. Ибо мерзавцы будут еще и завтра, и послезавтра, и всегда, а побитый „уазик“ ни по какому щучьему велению больше не станет новеньким…

Нет, решено: на старости лет перебираюсь в Воронеж. Тут и нравы проще, и водка слаще, и люди чутче».

– Эх! – выкрикнул лейтенант через пару секунд, уже обиженно. Оказывается, сволочной пассажир «Волги» не пожелал сдаваться: он сумел-таки выкатиться из поверженной машины и, подхватив пистолет, кинулся прямо в арку.

Я распахнул дверцу милицейской тачки и бросился следом за лбом-ракетоносцем. Мой водитель вознамерился последовать за мной. Что было излишне.

– Памятник! – по-командирски гаркнул я, не оборачиваясь. – Обеспечьте охрану, вызовите людей!… Этого я сам…

Монумент нетрезвому Ване, конечно, в охране не нуждался, но в остальном я не соврал. Лба, запустившего ракету, надлежало брать и допрашивать только мне и никому другому. Слишком бы долго потребовалось объяснять воронежской милиции, за каким таким чертом кому-то пришло в голову сровнять с землей ни в чем не повинный газетный киоск. Боюсь, местные стражи порядка не созрели пока для подобных объяснений.

И – самое главное! – я сам к ним еще не готов. Может, кто и умеет разгадывать кроссворд на бегу, но только не Штерн. Когда несешься, словно савраска, параллели с меридианами в твоей голове с трудом пересекаются и не извлекают нужную букву.

Я пролетел короткий арочный туннель и сразу оказался во внутреннем дворе, который выгибался и вправо и влево от меня, образуя два длинных рукава. Ни в правом, ни в левом рукаве следов беглого лба я не обнаружил. Зато прямо по курсу, метрах в ста от выхода из арки…

Когда-то здесь была отличная детская площадка со множеством аттракционов – двумя парами качелей, горкой для скатывания вниз, домиком для игры в волка и семерых козлят, космическим кораблем, почти настоящим колодцем, каруселью на высоком металлическом постаменте и прочими чудесами для граждан, не достигших совершеннолетия. В такие погожие деньки, как сейчас, воронежские мамы и бабушки выводили сюда молодняк, чтобы тот самозабвенно растратил здесь избыток энергии.

Но это было давным-давно.

Сегодня площадка была пустынна и заброшена. Горка провалилась, от качелей осталось две штанги, похожие на виселицы. Домик накренился, как после землетрясения. Космический корабль страшно облез и стал напоминать гигантскую консервную банку, вздувшуюся после приступа ботулизма. Грязный и разоренный колодец годился лишь для того, чтобы туда плюнуть. Карусель наполовину вросла в землю и превратилась в некое подобие немецкой долговременной огневой точки, у которой взрывом разворотило саму бетонную коробку и осталась лишь ржавая арматура. Вся бывшая площадка, обернувшаяся свалкой, свидетельствовала о скучных временах, когда детки выросли, а взрослым стало некогда и начхать. Даже самый неприхотливый и отчаянный ребенок не отважился бы играть среди этих печальных развалин.

Однако отчаянному взрослому ничто бы не помешало притаиться где-то здесь. Притаиться и ждать меня.

– Ку-ку! – сказал я негромко, подходя поближе к мертвому детскому городку и переводя дуло «макарова» с карусели – на домик, с домика – на колодец. Здесь не водилось даже эхо, а потому мне, естественно, никто не ответил.

– Ку-ку! – повторил я, обращаясь к домику, к колодцу, к качелям. – Ты меня, конечно, слышишь. Детская площадка настороженно молчала. – Я могу убить тебя, – продолжал я. Было неуютно разговаривать с этими зарослями ржавых железок. – Могу просто сдать ментам. Я бы предпочел первое…

Мне показалось, будто из-за кривого домика раздался легкий шорох.

– …Но так и быть, я соглашусь и на второе. Если…

Теперь зашуршало что-то возле колодца. Нет, это скомканная газета.

– …Если ты мне назовешь одну только фамилию вашего главного. Я знаю имя, знаю отчество. Но для кроссворда, дружок, нужна фа-ми-лия…

Скрипнула железяка, косо подвешенная на остове бывших качелей. Ветер. Я и сам не знал, чего мне сейчас хочется больше: чтобы лоб согласился на капитуляцию или чтобы заупрямился. С одной стороны, давно следовало бы взять «языка». Но, с другой…

– Та-тах. Лоб-ракетоносец сделал ход и, слава богу, избавил меня от выбора. Я вовремя плюхнулся на землю и послал пулю в черноту иллюминатора ржавого пузатого звездолета. Первую. И вторую. И третью, уже для страховки. Однажды семейный дебошир Харланя Цепов с охотничьим ружьем чуть не застал меня врасплох возле такой вот космической ракеты. Баста. Яков Семенович Штерн может ошибаться, однако своих ошибок старается не повторять.

Подойдя к пузатой ракете, я заглянул в иллюминатор. Так и есть. Моего «языка» отныне никто уже не смог бы вылечить от молчания. Я ощупал карманы модной московской спецовки и не нашел там ничего, кроме запасной обоймы к шпалеру покойника и какой-то тряпицы. Ветошь? Носовой платок? Я вытащил тряпку на свет и осознал ошибку. «Очень интересно, – мысленно проговорил я, – разглядывая находку. Пожалуй, я соберу себе любопытный гардероб из одних военных трофеев. Белый халат у меня уже есть. Теперь к нему прибавилась маленькая аккуратная белая шапочка – головной убор врача, санитара и медбрата…»