Аглая Оболенская - Исполни волю мою

• Название: Исполни волю мою
• Автор: Аглая Оболенская
• Жанр: Современные любовные романы

Продолжение предыдущей книги, написанное задолго до нее. Аня Гаранина (кстати, одноклассница сына Инны) встречает во сне женщину, которая просит спасти ее сына. Это становится для девушки чуть ли не смыслом жизни, найти его и спасти.

---

Недолго Моня и Дуся пребывали вдвоём. По мере заполняемости дома мебелью в ряды кошачего коллектива влилась Маня. Она приехала к нам с кухонным гарнитуром от Лениной бабушки Эммы Эрнестовны, родной мамы дяди Бори. Колоритная персона, скажу я вам. Все, кроме сына, звали её Эммой. Ухоженная и элегантная, бабуля хитро грозила старости наманикюренной фигой, гордо оправляя седые волнистые пряди, заколотые пышным шиньоном. Декоративная косметика на её лице лишь подчеркивала красоту зрелой женственности, а возрастные недостатки Эмма ловко маскировала с помощью нехитрой галантереи: дряблую кожу шеи — кружевами и газовым шарфиком, венозные узлы на ногах — эластичными чулками. Дядя Боря величал мать на французский манер — "мамон" с характерным прононсом.

Эмма обожала антиквариат: мебель, посуду, произведения искусства и всякие разные безделушки. Одним из предметов её гордости была старинная китайская ширма с довольно неприличными картинками плотской любви. "В истинной любви нет ничего неприличного, девочка, — глаголила она, когда я откровенно пялилась на ширму. — Камасутра дарит людям кусочек рая на грешной земле…" Ей, пережившей трёх мужей, было, конечно, виднее. Эмма лелеяла мечту, которая стала притчей во языцех для семьи Белозёрцевых: старинный буфет.

Сложность заключалась не в древности или руке определенного мастера, и даже не в цене. Она крылась в Эммином воображении, давно нарисовавшем, каким должен быть этот вожделенный предмет мечтаний. Описывая его, бабушка прикрывала глаза, чтобы лучше рассмотреть невидимую картинку и не упустить ни одной малейшей детали. Последний из буфетов в её столовой наиболее приближался к придуманному оригиналу. Но, по словам хозяйки, его инкрустация "диссонировала" с изразцом вокруг камина, травмируя эстетическое восприятие и портя аппетит.

Дома, выпуская пар, дядя Боря жаловался тёте Юле: "Мамон совсем помешалась на своём посудном шкафе! Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что! Живут же люди без буфетов, никто не умер…" Я его жалела, будучи на девяносто девять процентов уверенной, что подобного буфета не существовало в природе. Разве что смастерить его по эскизу строптивой Эммы и состарить, перенесясь на два-три столетия назад.

Другой бы рукой махнул на мамины причуды, а Ленин папа считал их одной из своих главных проблем. Сидя на полу в нашей квартире, он увлекательно и с юмором рассказывал об этом: "Если бы всё упиралось в деньги, девчата! — и тяжело вздохнул. — Вы помните пуфик в её спальне? Стоит у прикроватного зеркала." Мы помнили этот пуфик. Не говоря уже о самом зеркале, изготовленном в виде арки с кованным навесом. Оно крепилось к низкой тумбочке, на которой обычно царил творческий беспорядок из шкатулок, пудренниц, гребешков и разнообразных флаконов.

Сказать по правде, Эммина спальня была моим самым любимым местом в доме: массивная кровать с кружевным балдахином, пурпурные шторы из настоящего бархата и узкий столик напротив, крепившийся к полу витой ножкой. На нём красовался белый эмалированный кувшин, расписанный розами и точно такой же тазик. Понять не могу, зачем кувшин каждый вечер заполнялся тёплой водой в нашу-то эпоху повальной цивилизации с ванной комнатой под боком? "Тот пуфик, — продолжал дядя Боря, — мне принесли со свалки. Пришлось слегка подреставрировать… А изразец, которым я облицевал ей камин и вовсе купил на барахолке за гроши. Какой-то пьющий мужичонка отколупал его в своей коммуналке и додумался загнать за бутылку. Бронзовый подсвечник нашли на чердаке заброшенного дома одной из почти вымерших деревень, а ситцевый диван, что стоит в прихожей, мой сотрудник привёз из Германии. Тоже кто-то от хлама избавлялся. По дурацкой случайности его авангардный узор совпал с орнаментом обоев." Дядя Боря скомно умалчивал о вещах дорогих, например, икона-складень "Богоматерь всех скорбящих", занимавшая в будуаре красный угол. На её приобретение бартером ушёл тёти Юлин гарнитур из белого золота с рубинами и алмазной пылью…

Слушать было интересно, однако я, прагматик по натуре, взяла на себя смелость дать совет. Вернее два совета. Чтоб разрешить тупиковую ситуацию можно было поменять изразец у камина. Но поскольку Эмма привязана к нему, альтернативный вариант базировался на принципе "клин клином вышибают". То есть требовалась новая любовь и, соответственно, буфет даже отдаленно не напоминающий о прежней мечте.

— Шоковая терапия… Думаешь, получится?

Лена с гордостью за меня подмигнула отцу:

— В любом случае в этом что-то есть. Стоит попробовать…

А через два месяца к нам на кухню переехал старый Эммин буфет и плюшевый угловой диванчик. Дядя Боря с удовольствием поведал по телефону, что теперь в столовой матери красуется буфет, историей своей тесно переплетающийся с жизнью Эмминого прадеда по материнской линии.

— Старая рухлядь, не на что смотреть, но, девочки мои, вы бы видели, как она его гладит, как любуется им! К нему прикасались руки предков и он пропитан их духом. Да она сама вам все расскажет!..

Маня, молодая персиянка цвета красный мрамор, была послана в нагрузку с мебелью, как Эммин дар на новоселье. Ленина бабушка завела роскошное животное больше для интерьера и в скором времени поняла, что даже отличная родословная не способствует искоренению в кошке кошачих привычек. Таких, как драть когти и оставлять повсюду шерсть. К тому же Маня не разбиралась в антиквариате, и ей было без разницы, где это делать.

Лена приняла Манечку с распростёртыми объятиями. Кошка оказалась смышлёной и непривередливой в еде. С Дусиного молчаливого согласия она заняла кресло в углу. Моня прикинулся, что не замечает соплеменницу, даже воздух рядом не понюхал. Общей у них с Маней была только порода: Монин короткий нос напоминал клюв филина с глубокой вмятиной на переносице, что делало его угрожающе недружелюбным. Светло-рыжая шерсть, по сравнению с Маниной, казалась полинявшей и короткой. Манина мордашка вызывала умиление, особенно когда она вращала янтарными глазами-блюдцами. Настоящий добрый гремлин из сказки! Следующей к этой компании присоеденилась Алиссет. Ушастый девон рекс достался Лене от второй и очень сильной симпатии после Сабининого папы…

Его звали Сандр, Сандро или Алекс. Возможно, краткие образования от имени Александр, паспорт у него никто не проверял. И зря. Учился он тогда на юридическом, двумя курсами старше нас. Немало девичьих сердец сохло по горячему литовскому парню. Во-первых, заграница. Во-вторых, красавчик — высокий, спортивный, обаятельный. В-третьих, сила конформизма: куда все — туда и я, кого все — того и… А далее борьба, в которой все средства хороши.

Зато Сандр из свободных красавиц юрфака и РГФ выбрал мою Ленку. Два эти факультета занимали пятый корпус университета, а историки, филологи, биологи, физики, математики соответственно ютились под крышами оставшихся четырёх. Административно-территориальный раздел лишил будущих физичек, математичек, биологичек и филологинь возможности претендовать на симпатию Сандра, каждодневно бросаясь ему в глаза.

В нём и правда что-то было. Например, манера одеваться по-западному небрежно и с шармом. У многих студентов водились денежки, а вот упаковать себя стильно, найти свою фишку в море арабско-турецкой безвкусицы удавалось далеко не каждому. На Сандре одинаково элегантно сидели длинный плащ и ветровка, деловой костюм и рваные джинсы. К тому же он был непревзойденный собеседник, знаток анекдотов и последних изменений в Уголовном Кодексе. Его щедрость заслуживала всяческих похвал, с этим человеком не стыдно было идти на "культурное мероприятие", а свой день рождения Сандр отметил обильным банкетом в ресторане с друзьями и однокурсниками. Был ли он богат или годами делал накопления для подобных случаев, во всем себе отказывая, я не знаю. Это тоже большой плюс в его копилку. Лене льстило внимание будущего юриста — лёгкий нераздражающий флирт.

В один прекрасный момент у них произошло бурное объяснение, оба поняли, что не могут жить друг без друга. Это открытие вылилось в страстный ошеломляющий секс. Лена забросила университет, переводы, дом и меня с кошками. Она летала, переполненная желанием и сияла как ртутный градусник. Тоска и одиночество оккупировали мою душу, мешали жить, дышать, улыбаться. Жизнь в одночасье разделилась на до и ближе к полуночи…

Спустя три недели Лена вернулась домой с застывшими в глазах слезами. Не раздеваясь, легла на софу лицом к стене и пролежала так до утра. Ни рыданий, ни слов, ни истерики. Ничего… Трогать её было бесполезно, все равно что бревно или камень — полная апатия. За ночь ни разу не перевернулась на другой бок, не почесалась, не вздохнула. Лежала, как мёртвая. У меня голова гудела от напряжения, а тело затекло, скрюченное в кресле. Кошки тоже встревоженно кружили возле софы. Дуся примостилась в ногах, а Манечка подобралась к лицу и втягивала широкими ноздрями Ленино дыхание. Мерцающие белки глаз делали её взгляд по-человечески осмысленным. Она будто недоумевала, отчего ей не чешут подбородочек и грудку между лапами. Большие напольные часы, подаренные Лениной тёткой Таней, гулко размахивали маятником в разные стороны. Туда-сюда, туда-сюда, чертов метроном! Не успокаивал, а наоборот действовал на нервы. Одолевал соблазн запустить в него томиком Пастернака, близлежащим к руке. Хорошо, что сразу убрали бой, если б эти "куранты" трезвонили каждый час, я бы сошла с ума.