Лен Джованитти - Кавалер ордена Почета

• Название: Кавалер ордена Почета
• Автор: Лен Джованитти
• Издательство: Ордена Трудового Красного Знамени Военное Издательство Министерства Обороны СССР
• Жанр: О войне
• Год: 1981

Эта книга — исповедь американского солдата, участника агрессивной войны США во Вьетнаме.

Автор с негодованием рассказывает о зверствах американской военщины в отношении мирного населения страны. Герой книги направляет свое оружие не против вьетнамцев, а против конкретных виновников совершаемых преступлений.

Книга обличает разбойничьи нравы, дарящие в американской армии, ее грязный моральный облик.

---

Долл в течение всей операции руководил действиями и наблюдал за эвакуацией. Он взял на себя командование, и никто не возражал. Оставшись без командиров, оба отделения были рады, что кто-то взял на себя ответственность за них. Даже Томас примирился. Смятение в лесу граничило с паникой, и находчивость Долла, сумевшего вывести нас из лощины, быстро создала ему авторитет.

Поскольку заградительный огонь минометов испещрил поле воронками, вертолеты задержались и вызвали огонь на подавление. Долл связался с ними по радио и сообщил, что у нас четверо убитых и пятеро раненых. Через несколько минут наша артиллерия открыла плотный заградительный огонь по холмам, чтобы позволить вертолетам сесть. Все шло как часы. Вертолеты подлетели, и не успело их шасси коснуться земли, как выскочили санитары с носилками и поспешили к нам. Сначала погрузили, без особых церемоний, мертвых. Двоих тяжелораненых отнесли на носилках. Санитары обращались с ними осторожно. Остальные трое раненых сумели забраться сами. Пилоты не выключали несущие винты и жестами поторапливали солдат. Эвакуация закончилась меньше чем за минуту, и вертолеты с ревом поднялись над вершинами деревьев, поспешно пересекли поле и ушли. Мы почувствовали облегчение, когда с наших плеч свалилось это бремя. Во время всей операции не было ни одного минометного выстрела — таким мощным был огонь нашей артиллерии на подавление.

Когда вертолеты улетели, Долл радировал лейтенанту Колдрону о результатах и нашем местоположении и получил сообщение, что сильно вооруженные «кобры» находятся в пути.

Огневой бой длился до самого вечера. Пикирующие «кобры» сосредоточили огонь на том участке лощины, где мы натолкнулись на противника, а артиллерия методически обстреливала холмы. Координированный удар ослабил огонь противника с холмов, так что «кобры» могли наносить удары по лощине с большей точностью. Время от времени их ракеты вызывали взрывы в тех местах, где под зеленым ковром джунглей окопались вьетконговцы. Ответный ружейный огонь был рассеянным и неэффективным и вскоре совсем прекратился, что позволило «кобрам» обстрелять на бреющем полете лежащую внизу местность. Каждый новый взрыв сотрясал землю, и взрывная волна доходила до нас, находившихся в двухстах метрах, на краю поля.

В течение всей операции Долл оставался у рации, наводя вертолеты и корректируя огонь артиллерии. Результаты ударов он докладывал командиру взвода. Лейтенант Колдрон был в восторге от его сообщений и похвалил Долла за успех патруля, обнаружившего опорный пункт противника. Долл был доволен. На его долю выпал напряженный и радостный день. Он вызвал восхищение солдат умелым руководством и тем, что ему удалось вывести их из боя. Мы все почувствовали большое облегчение, окопавшись на краю лощины, в то время как другие воевали за нас.

С наступлением темноты артиллерия прекратила огонь, а «кобры» нанесли последний удар и взяли курс на базу. Замирающий рокот их моторов подчеркивал воцаряющуюся вокруг тишину. Еще минуту раздавался странно успокаивающий грохот рвущихся снарядов, потом все смолкло и наступила зловещая тишина. Так началась моя первая ночь в поле, всего в двухстах метрах от противника, если он еще здесь оставался. Я молил бога, чтобы он сделал передышку на ночь.

Нам было приказано в течение ночи оставаться на своей позиции, а с утра вернуться в лощину и разведать результаты ударов «кобр». Мы устроились, выставив на ночь плотное охранение. Я улегся в кустах, прижавшись спиной к Блонди, так, чтобы движение одного разбудило другого. Лежать было неудобно, зато была уверенность, что не убьют одного, не разбудив другого. Тем не менее в эту вьетнамскую ночь я не сомкнул глаз. В мозгу кружились события моего первого боевого дня. Я был плохо к ним подготовлен. Одно дело, когда тебе говорят, что каждый вьетнамец потенциальный враг и его надо уничтожать, и совсем другое — приводить это в исполнение. Мои мысли то и дело возвращались к убитому мальчику. Неужели из всего патруля это тревожило только меня? Была ли это просто еще одна жертва войны, подобно сержанту Стоуну, снайперу и буйволу? Неужели нет никакой разницы? Я не мог примириться с бесцельным убийством мальчика. Это лишало смысла всю жизнь. Меня преследовал образ мальчика на берегу реки. Если я не доложу об обстоятельствах его смерти, станет ли это когда-нибудь известно? Я решил, что обязан доложить. Если я промолчу, то стану соучастником преступления. Моя совесть восставала против этого. Однако я боялся докладывать один. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь еще подтвердил факты. Но кто? Долла и Томаса я отверг сразу. Ясно, что Доллу наплевать на чью-либо жизнь, кроме своей. А Томас вряд ли станет выступать против системы, особенно если это связано с осуждением действий начальника его патруля, к тому же мертвого. Оставался Блонди. Он не проявлял открытого возмущения убийством мальчика, но можно было догадаться, что он чувствует. Я мог надеяться только на него, только он мог поддержать меня в моем решении.

Мы лежали в кустах спина к спине. Уже наступила темнота. Мы съели свой холодный паек. Блонди ругался, что нельзя выкурить марихуану. Ему ужасно хотелось, и мне тоже. Но светить сигаретой было опасно. Все улеглись спать, кроме солдат в охранении. Наша безопасность была в их руках. Я лежал без сна, прислушиваясь к ночным звукам джунглей, напрягая слух, чтобы уловить шум, исходящий от человека за пределами нашего лагеря. Потом напряженность ослабла. Я слышал неровное дыхание Блонди и знал, что он не спит. Не заставляют ли его бодрствовать те же мысли? Я перевернулся на спину и слегка поддел его локтем. Он повернулся ко мне лицом. Мы заговорили шепотом.

— Вот так денек, — начал я.

— Да. Но зато одним днем меньше. Вот что важно.

— Всегда так бывает?

— Бывали дни намного хуже, но для первого раза ты получил хороший урок.

— Что значит хуже?

— Больше убивали.

— И перерезали горло?

— Забудь об этом мальчишке. Тут нет ничего особенного.

— Я не могу этого забыть.

— А гибель Старика? Она тебя не мучает?

— Конечно. Но не надо было ему убивать мальчишку. Не было для этого никакой причины.

— Он не мог ждать, пока появится причина. Ведь мальчишка мог нас всех погубить. Об этом ты подумал?

— Каким образом? Он сказал нам, что чарли на том берегу, и боялся идти с нами.

— Ну и что?

— Значит, он не был врагом. Он просто вышел ловить рыбу для пропитания.

— Ерунда. Ты бы его отпустил, да? А он побежал бы обратно в свою деревню и сообщил, где мы находимся. И через десять минут мы попали бы в засаду.

— Ты в самом деле веришь, что этот мальчишка был вьетконговец?

— Oн мертв, а всякий мертвый гук вьетконговец.

— Ты рассуждаешь, как Долл. Я думал, ты другой.

— Поди ты, Гласс! Что ты знаешь? Долл убийца. Здесь много убийц, но я не из таких. Я никого не убивал за триста тридцать три дня. Тридцать четыре. Я никому не отрезал уши, а это обычное дело. И не я перерезал горло этому мальчишке, но не мне быть судьей в этом деле. Не для того я здесь.

— Да, ты не такой, как Долл, — извинился я. — Но неужели ты не понимаешь, что убить деревенского мальчишку не то же самое, что отрезать ухо мертвому солдату?

— Я знаю только, что могу делать и что не могу. Я мирюсь со всем, что здесь происходит. И, ты лучше поскорее привыкай, если хочешь выжить.

Я не отступал от своего решения:

— Когда мы вернемся, я собираюсь в точности доложить, что случилось с этим парнишкой. Кто-то должен об этом рассказать.

— Он мертв, и Старик мертв. Какое это теперь имеет значение?

— Я не мертв, и это имеет значение для меня.

— Ты просто спятил и психуешь, потому что это твой первый патруль. Поверь мне: я знаю, что ты чувствуешь. Я тоже пережил это, но ко всему привыкаешь. Через пару днем ты забудешь об этом мальчишке. Прежде чем кончится твой срок, ты забудешь многое похуже сегодняшнего дня.

— Ты не понимаешь. Я не хочу забывать.

— Если будешь все переживать, то кончишь в психиатричке.

Я ничего по ответил. Пропасть между нами была слишком широка. Но Блонди не замолчал. Он беспокоился за меня, и я это оценил.

— Послушай-ка, Гласс. Когда мы вернемся, пусть докладывают Долл и Томас, слышишь? Как они скажут, так и было. Если ты откроешь рот перед лейтенантом, то попадешь в большую беду. Долл отъявленный негодяй. Знаю таких. Он уже невзлюбил тебя и может причинить тебе много зла. Много зла, понимаешь?

— Что он может сделать?

— Он может сделать тебя «случайной жертвой». Пустить в тебя пулю, вот что. Не связывайся с ним. И лучше постреляй куда-нибудь, прежде чем мы оставим лагерь. Конечно, можно испытывать страх, но не так долго. Ты слышишь?

— Слышу. Спасибо.

Блонди повернулся на бок и прижался ко мне спиной на остаток ночи. Он разочаровал меня, но я был рад, что он не убийца.