Мелвин Брэгг - Дева Баттермира

• Название: Дева Баттермира
• Автор: Мелвин Брэгг
• Издательство: Издательство «Иностранка»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978–5–94145–480–8

Англичанин Мелвин Брэгг известен у себя на родине не только как сценарист — один из авторов киноверсии прославленного мюзикла «Иисус Христос — суперзвезда» — и ведущий телевизионных передач по искусству. Его перу принадлежит полтора десятка романов, пользующихся неизменным успехом у читателей. Действие «Девы Баттермира» переносит нас в начало XIX века, в Англию времен короля Георга III: Британская империя воюет за океаном со строптивыми американскими колониями, соперничает в Европе с Францией, где набирает силу Наполеон. В это самое время на северо-западе Англии, в краю холмов и озер возникает знаменитая поэтическая «Озерная школа», а особой достопримечательностью этих мест становится прекрасная Мэри Робинсон: о ее прелести и скромности снова и снова пишут поэты «Озерной школы». Отчего же столь трудной оказалась судьба красавицы? Что скрывает от нее ее избранник? Да и кого полюбила прекрасная Мэри: доблестного воина и блестящего аристократа Хоупа или безродного авантюриста Хэтфилда, тайными узами связанного с зловещим Ньютоном?

---

Она и понять-то их не могла.

Ей много раз повторяли, будто она вовсе не такая, как другие. Еще будучи девочкой двенадцати лет, ей приходилось слышать постоянные пересуды за своей спиной, и все же с чистосердечностью наивного ребенка она по-прежнему водила дружбу со своими сверстниками. Частенько Мэри первая затевала веселую игру. Повзрослев, она даже принимала участие в тех играх, что уж никак нельзя было назвать невинными. Да и какая же тут невинность, коль девушки играют в прятки с парнями. Одни укрываются в скирдах да на сеновалах, а другие их отыскивают, разгребая сено жадными руками и норовя ухватить визжащую жертву да покрепче прижать к груди. А те, что прячутся, и сами рады выдать себя малейшим движением, а после с озорными криками кидаются в разные стороны, да только стремглав убегать не торопятся — дают парням себя поймать и сорвать заветный поцелуй.

Мэри и самой нравились такие забавы. Она упивалась запахом свежескошенного сена, колким прикосновением стеблей к телу, любила съезжать по крутому склону омета, ощущать пылкие объятия крепких мужских рук. Богатство переживаний пьянило ее, разгоняло кровь, в этой простой игре крылись настоящие хитросплетения взаимных желаний и страстей. И все же, то ли повинуясь собственному инстинкту, то ли голосу свыше, Мэри никогда не позволяла себе заходить дальше этой шумной возни. Даже сама атмосфера всеобщей греховности не могла заставить ее отступить от собственных принципов. Ей нравилось оставаться неуловимой, и всякий раз она находила возможность скрыться, убежать или же просто отговориться некой важной причиной. И это только сильней распаляло всеобщее любопытство. Она обманывала надежды даже того, кого, как ей казалось, она все это время любила. При каждой встрече она остужала его пыл одним лишь строгим взглядом. Сейчас, вспоминая свое легкомысленное поведение, она испытывала жгучий стыд, пылающий точно неугасимые угольки, с которых ветром сдуло серый пепел забвения. В такие минуты щеки ее начинали рдеть, а настроение портилось до конца дня.

Но сейчас внешний мир как будто перестал существовать. Только камень, вода, ясная голубизна чистого неба и она — такая крохотная и беззащитная под этим исполинским небосводом. Тело все больше цепенело в объятьях холодной воды, и уже не думалось ни о чем, и сознание ее сосредоточилось лишь на крохотном островке собственного существования. Солнечные блики, падая на лицо, ласкали кожу, и все же они казались далекими, словно пришедшими из иного мира, в то время как тишина оберегала желанное уединение. Стараясь и вовсе не двигаться, Мэри закрыла глаза, наблюдая за алыми круговоротами крови в веках, пронизанных жаркими лучами. Точно большая птица, она парила, как ястреб, чайка или орел, которые, найдя высшую точку воздушного потока, начинают скользить по нему, подхватываемые ветром. И стороннему путнику кажется, будто ни одно движение не нарушает их покоя, а сами они — лишь крохотные картинки, написанные умелой рукой мастера на полотне небес.

Легкий бриз, пронесшийся над холмом, взъерошил густые заросли папоротника, выгибая листья, затем пробежал по глади маленького бассейна, покрыв поверхность легкой рябью… в лесу к одинокому лесорубу присоединилось еще несколько человек, и по окрестностям стал разноситься мерный перестук их стальных топоров, которые гулко били по древесной коре, и эти удары эхом разносились по всей долине…

Она выбралась из водоема и вытерлась маленьким домотканым полотенцем, которого ей вполне хватало. Мэри нравилось, когда ее кожа сохраняла свежесть и влажность воды. Сейчас ей придется карабкаться по склонам холма, и жаркое летнее солнце высушит тело, опаляя зноем. Именно потому она оставила волосы распущенными, хотя ради удобства всегда заплетала их в косу и укладывала вокруг головы, как и подобает скромной девушке. Одевшись, Мэри вышла из пещерки и внимательно огляделась по сторонам, однако поблизости никого не оказалось, тогда она свистом подозвала собак, сбила отару и, подобрав узелок с вязанием, неторопливо двинулась обратно в долину, погоняя овец и коз перед собой, как это всегда делали опытные пастухи. На ходу она еще успевала вязать, поскольку взяв за правило каждый день исполнять какую-либо работу, она вовсе не намеревалась нарушать его.

Она слышала, что в старые времена местные жители в долинах частенько строили особые заграждения для скота на общественных пастбищах на склонах холмов. Это немало облегчало труд пастухов, не позволяя стадам разбредаться по холмам, к тому же на ночь скот предпочитали оставлять на пастбищах. Однако же совсем недавно мелким фермерам и жителям деревни растолковали, что некогда общественные пастбища, да и просто угодья, испокон веку принадлежавшие общине, теперь стали частной собственностью. Селяне с трудом брали в толк, как такое могло случиться, к тому же им прибавились лишние хлопоты. Мэри и сама с удовольствием оставила бы стадо прямо здесь: дожди, обильно пролившиеся ранней весной, все еще питали часть высокогорных пастбищ. Роднички так и журчали посреди высокой, сочной травы. Да и длинные ежедневные перегоны не давали овцам попастись вволю и набрать вес. Даже легконогих коз можно было бы оставить на вольных лугах, доить прямо на пастбище, а уж сходить пару раз с ведром молока в деревню и вовсе труда не составляло.

Сегодня Мэри возвращалась в деревню как никогда рано, и все оттого, что отцу вечером могла потребоваться ее помощь. Однако девушка не торопилась спускаться в долину, невольно продлевая желанное уединение. И даже собаки, которые обычно подгоняли особо ленивых овец, не давая им надолго задержаться у сочной травки, сегодня были предоставлены сами себе. Ее несказанно радовало уж одно то, что вся отара всякий раз останавливалась пощипать траву, отыскивая ее то среди зарослей кустарника, то по обочине дороги. Мэри нравились козы. Она давно изучила повадки этих грациозных и прекрасных животных и любила наблюдать за их осторожными и одновременно изящными движениями, когда они вскидывали головы, вспарывая воздух острыми рожками, и с удовольствием прислушивалась к мелодичному перезвону их колокольчиков.

Еще не доходя деревни, она заметила молодого работника, который, скорбно подперев щеку рукой, сидел на придорожном валуне. Голова его была повязана тряпкой, а к лицу он прижимал пучок щавелевых листьев. Равнодушная к чужим страданиям отара неторопливо прошествовала дальше.

Мэри тоже совсем уж было прошла мимо, слегка кивнув в знак приветствия, однако юноша, лишь краем глаза заметив оборку женского платья, громко застонал. Девушка невольно остановилась:

— Могу я помочь?

Измученный нестерпимыми ночными болями, он поднял на нее полный страдания невидящий взгляд. Его голова с трудом качнулась, на бледном лице, частично скрытом под листьями щавеля, отразилась немая обреченность.

— Обварился? — И снова юноша отрицательно покачал головой. — Зубы болят?

На сей раз молодой работник кивнул, и пучок щавеля качнулся вверх-вниз, точно ветка дерева, прибитая струями проливного дождя.

— А ты не пробовал перец или уксус?

— Не нужно мне никакого лечения.

Звонкий голос, точно у молодого скворца, и вовсе не вязался со старчески скорбной позой и медленными покачиваниями головы.

— Можно мне посмотреть?

После нескольких дней нестерпимой боли и бесконечных бесплодных попыток облегчить страдания он дошел до полного отчаяния. Ему даже попытались вырезать два гнилых зуба ножом, раскромсав воспаленные десны, однако облегчения такая операция не принесла. После всего этого у него осталось ощущение, будто теперь он сам себе не принадлежит и всякий, кому вздумается, может любоваться его больными зубами. Потому-то, должно быть, просьба Мэри нисколько не смутила его.

— Тебе нужна настойка опия.

— Не стану я принимать черных капель! — Так в округе называлась крепкая настойка опия.

— Должно быть, боль ужасная.

Мэри разглядела два коренных зуба в правой нижней челюсти, желто-черные и сломанные, окруженные воспаленной десной.

— Тебе и в самом деле нужна настойка опия. Сейчас бы она тебе совсем не помешала, — заметила Мэри.

— Не стану я принимать черных капель, — повторил юноша и вдруг уставился на девушку так, словно впервые увидел ее.

Каково же ему было в то мгновение! Он и думать забыл о том отчаянии и жалости к себе, которые испытывал до сего момента.

Сорвав с головы повязку, он с такой резвостью соскочил с валуна, что невольно столкнулся с ней. Мэри рассмеялась и отступила назад. Юноша тоже попытался улыбнуться, но его бледное, с распухшей щекой лицо лишь скривилось на сторону, и девушке усилием воли пришлось удерживать смех, рвавшийся наружу. Она боялась, что это больно заденет его.

— Я вот куда шел, — сказал он и протянул ей рекламный листок, словно оправдываясь перед ней за свое несвоевременное путешествие.