Георгий Леонидзе - Сталин. Детство и отрочество

• Название: Сталин. Детство и отрочество
• Автор: Георгий Леонидзе
• Издательство: Заря Востока
• Жанр: Поэзия
• Год: 1944

Много проникновенных стихов посвятили советские поэты городу Гори и маленькому скромному домику, где родился товарищ Сталин.

О детских и отроческих годах Сталина поэт Георгий Леонидзе создал замечательную поэму. В поэме Леонидзе «Сталин» (1939), как и в поэме Маяковского о Ленине, повествованию о великом человеке предшествует развернутое вступление, в котором раскрывается историческая необходимость появления вождя революции.

---

КРОВАВАЯ ЗЕМЛЯ

Как-то, с матерью играя,
Перед тем, как задремать,
Сын приник к ее коленям:
— Расскажи мне сказку, мать!

Что поют в полях свирели
Или листья тополей?
Почему пятнисты маки,
Красны лапки голубей?

Расскажи, как смелый мальчик
Стал могучим, как орел,
И, взобравшись в поднебесье,
Дружбу с солнцем он завел?..

Мама молвит: — Слушай сказку!
Хлеб в полях не уродился, Летом засуха была
И быка Никору вскоре
На мученья обрекла.

Воздух пламеннее торни,
В небе тучи ни одной;
И не падала росинка,
Чтоб поить колосья в зной.

А на треснувшие комья
Слезы лились из очей.
Небо гневалось на землю,
Как родитель на детей.

Сад умолкнул соловьиный
И от засухи увял;
Не слыхать в полях «Урмули»,
За трапезой — запевал!

А меж скал ютился в келье
Человек полуседой,
Справедливый, одинокий,
Незлобивый и простой.

Люди келью облепили,
Словно пчелы — сладкий сот:
— Подари несчастным радость,
Дай совет, спаси народ!

Туча с моря тянет влагу,
В море льются воды рек.
Хлеб сгорел, деревья вянут,
Погибает человек.

Видишь, на твоей одежде
Наших горьких слез следы.
О, наставник и спаситель,
Как избегнуть нам беды?

Тот подумал и ответил:
— Голод всяких бед страшней.
Отправляйтесь, мойте землю:
Кровь засохшая на ней.

Люди долго мыли землю
На заброшенных полях;
И остался только камень
В утомившихся руках.

— Лучше нам подняться в горы,
Где безгрешна целина! —
И народ к горам метнулся,
Как гремящая волна.

Не нашли земли без крови,
Не найдя, легли без сил.
Коршун пал на куропатку,
Кровь невинную пролил.

Барс в горах повергнул тура,
Обломавшего рога;
Сильный слабого осилил,
Как могучий дэв — врага…

Вышли к бору, — все напрасно!
Где ни ступят — кровь с землей.
Видно, зверя били в чаще
Оперенною стрелой.

Всюду кровь красней кизила,
Багровела кровью мгла;
Даже венчик медоносный
Кровь пролитая прожгла.

* * *

Люди ужасом объяты —
В мире чистой нет земли!
Но с надеждой непогасшей
То к морям, то к рекам шли.

— Может, там земля святая
Без кровинки где-нибудь?
Но везде беда все та же,
Угнетающая грудь.

Достают песок горстями —
Те же алые следы!
В ил тяжелый засосало
Убиенных у воды.

В грудь себя, стеная, били:
— Всюду с кровью смешан хлеб.
Знать, земля упилась кровью
По велению судеб!

— Мать, зачем же кровь везде?
Нищета зачем везде?

— Слабых сильный обижает.
Куропатку коршун бьет,
Человек дичину ищет,
Человека хищник жрет!

Вдовы, нищие, сироты
Исходили слезный путь;
Всюду князь подвластных мучит,
Не дает передохнуть!

Мир просторен и обилен,
Шаль его не обоймет!
Человека вместе с зверем
Валит с ног извечный гнет.

Потому-то кровь везде,
Голод и нужда везде!

ТО БЫЛО ВРЕМЯ…

О, век последний, многотрудный,
Сам воздух плесневел и стыл!
Но мрак взрывали непробудный
Грома неукротимых сил.

Как ясен Маркса возмущенный
Призыв к восстанью в дни беды!
А над землею пробужденной
Вздымалось пламя, руша льды.

Он ураганам путь прорезал,
Чтоб вековым тиранам пасть,
А век жестокий митральезам
Сердца восставших бросил в пасть.

Но битв ли убоится юный?!
Он может мстить и в дни невзгод.
Знамена уберег коммуны
В страданьях крепнущий народ.

— Мы этот путь начнем сначала
И не воротимся назад!
И клятва новая звучала
В дыму разбитых баррикад.

И мощь строптивцев не скудела, —
Подобной воли не согнуть!
И в мыслях Маркса намечался
Истории великий путь.

А там уж призывает Ленин:
— К победе мы должны прийти!
Мой брат погибший, ты ошибся,
Иные мы найдем пути!

— Народ! Для нового сраженья
Найдешь вождя, найдешь и стяг.
Увидишь ты уничтоженье
Разбитых виселиц и плах!

Кончался век, когда в России
Во мгле лишь льды узрели б вы.
Но люди шли во имя весен
К дворцу монарха у Невы.

Из громозвучного Дарьяла,
Пронзая немоту и мрак,
Властительно гремело слово:
— Мужайтесь, братья, для атак!

И там, где бил врага и камень,
Где боль сердца народов жгла,
Сменялись стоны грозным кличем,
А тишь — призывами орла.

И Карталиния будила
Подземным гулом даль и ширь.
Своих сынов неукротимых,
Друзей, закинутых в Сибирь;
Так голос Юга слился с кличем,
Потрясшим до основы мир.

Перо боролось рядом с пулей,
Страшился гибели лишь раб.
«Героев смерть — заря заката,
А не конец болотных жаб!»[2]

РОДИЛСЯ…

Родился, чтоб юность вселенной
Могла в колыбели расцвесть,
Чтоб всюду рабы восставали,
Чтоб зрела плебейская месть.

Родился… Хоть поздно эпоха
Лицо обратила к судьбе
Воздвигнувших свой Гелиополь,
Призвавших египтян к борьбе,
Чтоб дух несмиряемых Гракхов
Таил возмущенье в себе…

Чтоб вллинов ясная мудрость
Надежду вела сквозь века,
Чтоб древний семит и германец
И в Англии род бедняка,
Чтоб мастер старинного цеха
И мосх у горнила — кузнец
Сквозь пламя упорных восстаний
К свободе пришли наконец.

С Россией восстали грузины;
И тысячи новых бойцов
В Париже и Индии дальней
Громили ограды дворцов.

Но сколько великих пожарищ
Сатрап иль монарх погасил!
О, сколько заглохнувших штормов,
Повстанцев, упавших без сил!

Знамен не исчислить склоненных,
Казненных, смежающих взгляд,
Чья кровь на столбах засыхала
Лилась у дворцовых оград.

Упавший в песок гладиатор
И те, что изведали кнут,
Повстанец средь зарев и дыма,
Что был под яремом согнут,
Провидец в огне инквизиций,
Рабочий и сеятель нив,
И раб, и холоп ожидали
Спасенья, свой гнев затаив…

ОЧАГ

Скрипнет дверь. С работы долгой
В поздний час отец придет;
На его лице довольном
Чуть поблескивает пот.

Не легко пестом латунным
Мять подошву день-деньской!
Но с субботой наступает
Мирный праздничный покой.

Малыша берет на руки:
— Голубок любимый мой!
Яблоко дает, лаская,
И орехи с пастилой.

Взворошив щипцами уголь,
Сядет греться у огня.
Гости люльку окружают,
Малыша к себе маня.

И дудуки заполняют
Скромный комнатный уют:
— Только есть и пить не дело,
Пусть дудуки запоют.

Из пришедших старший — Гиа
В синих клубах табака…
Как кирпичника Сандала
Песнь протяжна и сладка!

* * *

Седовласый дед Гиорги
От живых давно ушел:
У помещика, у князя
Крепостного труд тяжел.

«Крепостным Амилахвари
Хлеб не ссыпать в закрома,
Голубой чохи не справить,
Чтобы шла по ней тесьма.
Не дадут ни поля мне,
Ни мякины на гумне!»

Убежав от бар жестоких,
В Гори дед приют обрел,
Был один ему подмогой
Лишь безрогий старый вол.

Пусть несладко жил Гиорги,
Он не стал душою злей
И смотрел, как гладит ветер
Колос зреющих полей.

С нивы сжатой не подымет
И зерна, хулы боясь:
Надо ж птахам прокормиться,
Ведь немало их у нас!

* * *

И жена, его опора
В жизни трудной и простой,
Лишь один лечак сносила,
Обездолена нуждой.

Сна и отдыха не зная,
На часок смыкала взор.
Полки вытирала чисто,
Подметала тесный двор.

Не метнет к закату пыли,
Ввечеру убрав крыльцо:
Солнце попрекнет, пожалуй, —
«Мне метнули сор в лицо!»

За мальца она молилась,
Перед образом упав;
Петушка ему растила,
Ножку лентой повязав,

* * *

На подносе деревянном
Фрукты щедро подают.
Летним ливнем освеженный
Виноград — как изумруд.

Гиа молвит: — Сон мне снился,
Не забыть его вовек,
Что земля заговорила,
Как разумный человек:

«Гиа, вечно мнущий глину,
Ты воспрянь и смелым будь!
Хватит день и ночь работать,
Время спину разогнуть!

Я тружусь, ращу колосья,
В руку толщиной — лозу,
Наряжаю виноградник
То в шелка, то в бирюзу.

Ствол, грозою опаленный,
Оживляю я водой;
Смелых воинов вскормила
Я пшеницей золотой.

В ранах грудь моя от плуга,
А быки копытом бьют…
Дай мне отдыха немного,
Города рабочих ждут.

Я, как мать, о вас забочусь,
Вас кормлю из года в год.
Дай мне воли и покоя,
Отправляйся на завод!»

— Как мне быть? — вздыхает Гиа,
Жалко торню погасить,
Бросить Картли, дол и горы,
Птиц поющих разлюбить…

Помолчал. Потом добавил:
— Если нашим предкам верить,
То до Лило Джугашвили
Проживали в древней Гери.

От долин далеко жили
Храбрецы с горы орлиной,
Где Лиахва, извиваясь,
Гривой бьется о стремнины.

— Я скажу, — отец промолвил, —
Мы ростки какого дуба…
И присел за стол рабочий,
Из обрубков сбитый грубо.

ПЕРЬЯ ОРЛА